Дома костей

Он повернулся и направился прочь. Слуга, следующий за ним, окинул Рин взглядом презрительно сощуренных глаз и поспешил за хозяином.

Мурашки пробежали по голым рукам Рин. Рукава она засучила еще рано утром, когда только начинала таскать трупы. Густая мгла упала со свинцово-серого неба, и Рин почувствовала, как сырость оседает у нее на волосах, на руках, скапливается во рту. Холод пробирал до костей, примораживал ее к месту. Ей давно следовало уйти, но она не могла пошевелиться.

– Идем же. – Морвенна слегка подтолкнула ее. – Что толку тревожиться, когда, может, завтра от деревни ничего не останется.

Слова попали в точку: пожалуй, Морвенна права. Если сегодня Колбрен снова подвергнется нападению, то может и не выдержать. Деревня невелика, ее защитники – отставные солдаты да молодые помощники земледельцев.

И если вчерашний ад повторится…

Рин опомнилась и увидела, что стоит у костра, обдающего жаром ее голые руки. Она засмотрелась, как пламя пожирает кости и остатки плоти.

Значит, Колбрену конец.

Как и ее семье.

Как и ее дому – единственному месту, где она чувствовала себя защищенной.

Если только…

Рин вдруг представился узелок с яблоками на обросшем мхом упавшем дереве. Вспомнились укромные уголки в тени леса и моменты, когда она точно знала, что за ней наблюдают, но почему-то ей было совсем не страшно.

Она задумалась об отце, вспомнила, как он ерошил ей волосы и целовал в макушку. Как дал сломанную ложку любви, которую она с тех пор носила в кармане.

Остановить мертвеца не под силу ни одному воину.

Но возможно, сумеет могильщица.

Мертвые

Все началось с охоты.

В крепости Каэр-Аберхен хватало запасов провизии, однако поступки ее хозяина отличались непредсказуемостью. Он был молод, изнурительный кашель отнял у него отца и мать. Бремя нового положения тяготило князя, и когда встреч и документов становилось слишком много, он объявлял, что выезжает на верховую прогулку.

Охотиться ему следовало в пределах кантрева, но в тот раз князь заехал гораздо дальше. Ему нравилось, как ветер дует в лицо, нравились запахи деревьев и гор, и он опомниться не успел, как его конь уже припустил вперед, лавируя среди деревьев.

Они приблизились к границам Аннуна.

Князь, конечно, слышал всевозможные предания об этих горах. Он помнил, как в детстве они пугали его, как он прятался под одеялом, чтобы его не унесли пука, прокравшиеся в комнату. Ожившие теперь страхи придали ему безрассудства, желания доказать самому себе, что он отважен и ничего не боится. И он пришпорил коня, углубляясь в лес.

Там он не нашел ни дичи, ни чудовищ. Он смеялся, убедившись, что предания над ним больше не властны. До тех пор, пока за его спиной не хрустнула ветка и князь не увидел, как из подлеска выходит тварь. Поначалу сердце князя заколотилось от страха, а потом он разглядел, что тварь ему лишь почудилась.

На самом деле к нему из кустов вышел мальчишка, похожий на призрака. Молчаливый, с запавшими щеками, лет трех или четырех от роду. Князь спешился и направился к ребенку, спрашивая, где его родители, но тот не смог ответить. Поэтому князь подхватил мальчишку на руки, посадил его на коня перед собой и повернул к Каэр-Аберхену. С каждым шагом, который делал конь, мальчишка вскрикивал от боли и хватался за левое плечо. Князь осмотрел его в поисках раны, но нашел лишь давний шрам.

– Откуда он у тебя? – спросил князь, но мальчишка не ответил.

Только после теплой ванны и горячего ужина он произнес первое слово. Князь спросил, как его зовут, и мальчишка выговорил: «Эллис».

Он не знал, где его родители, не знал даже, живы ли они. «Ты останешься здесь», – решил князь и отдал его на попечение слугам. Князь видел в Эллисе живое свидетельство собственной доброты и милосердия. Он представлял мальчика приезжающим к нему с визитами аристократам, рассказывал, как нашел Эллиса в лесу, осиротевшего и одинокого, и довольно выслушивал похвалы, которыми его осыпали за то, что он приютил несчастного ребенка в таком прекрасном доме.

Эллис не поднимал глаз и говорил, только когда его о чем-нибудь спрашивали. Каэр-Аберхен с его толстыми каменными стенами и бесконечными коридорами ему даже нравился. Нравилось сидеть на крыше и смотреть, как приходят и уходят люди. Нравились толстые ломти темного хлеба, в тесто для которого густо замешивали сушеную клюкву, – эти ломти кухарка приберегала для него. Нравились наставники и учеба, несмотря на то, что он был слишком боязливым, чтобы задавать вопросы.

Кухарка, привязавшись к мальчишке, щедро посыпала его овсянку сушеными ягодами и поливала медом, а еще покупала настойку из ивовой коры, когда у Эллиса болело плечо. Мало-помалу он оттаял. Стал улыбаться, говорить, пытался завести друзей, но другие дети сторонились его. Они не знали, как к нему относиться, и Эллис почти все свободное время проводил во дворе, под развесистым и старым горным вязом. Лазил по деревьям он плохо, левая рука не выдерживала вес тела, но ему нравилось сидеть, прислонившись спиной к стволу дерева и раскрыв на коленях книгу.

А вот быть живым свидетельством доброты князя ему не нравилось. От этого у него возникало чувство, будто он приблудная шавка у княжеского стола. И несмотря на учителей и вкусную еду, Эллис не допускал ошибки и не считал себя знатной особой. Другие дети тоже следили, чтобы он не забывался. Однажды девочка двумя годами старше Эллиса, с глазами голубыми, как небо зимой, и такими же холодными, повалила его на землю и наступила на левое плечо. От боли и унижения у него на глазах навернулись слезы, и один из слуг отчитал девочку за ее поведение, назвав его неподобающим. Однако тот же слуга не удостоил Эллиса даже взглядом и не помог ему встать. Эллис поднялся сам, с красными от стыда щеками и жгучей болью в плече.

Лишь когда Эллис попросил картографа взять его в ученики, а потом стал подмастерьем, он обрел друзей. Он никогда не рассказывал им о своем прошлом, поэтому его сочли незаконнорожденным сыном какого-то аристократа. Такие встречались нередко, и он стерпел немало добродушных подшучиваний оттого, что у него не было фамилии. А карты он полюбил, да еще как. Любил касаться ладонями пергамента, булавок и бечевки, с помощью которых строил прямые линии. Любил даже цифры и то, как с помощью большого пальца отмерял расстояния и намечал контуры дорог. Во всем этом чувствовались логика и величие. Ведь любой городок рискует остаться голодным, если не будет карт, свидетельствующих о его существовании. Путники могут пройти мимо, ориентиры – остаться незамеченными.

В глубине души он не раз задавался вопросом, неужто любит карты за то, что они служат ему утешением. Обещают, что отныне он всегда будет знать, куда идти.

Но в сновидениях он по-прежнему блуждал по нескончаемому лесу и никак не мог отыскать дорогу домой.

Глава 14

Эллис шел по Колбрену. Проходил мимо разоренных огородов и выбитых дверей. Несколько деревенских жителей собралось в «Рыжей кобыле» – он видел, как движутся тени в щелях между досками, которыми заколотили окна. Все эти разрушения стали итогом единственной ночи, а уже приближалась следующая.