Дома стены помогают

— А теперь, друг мой, не пора ли тебе на боковую?

Он вставал из-за стола, говорил всегда одинаково:

— Общий привет.

И шел к себе.

Однажды Юра сказал о своем отце:

— Поразительный человек, о нем не вспомнят, когда он рядом, и тут же забывают, когда его нет…

Злые, беспощадные слова.

Вот такой он был, Юрин отец, и я знала совершенно точно: он никогда не был Героем Советского Союза. И ни одного дня не воевал на фронте: он числился белобилетником по причине, как выражалась все та же свекровь, благоприобретенного плоскостопия и врожденной трусливости.

Хотя она открыто презирала своего мужа, но искренне, я уверена, без малейшего притворства оплакивала его смерть.

— Какой-никакой, — сказала она тогда мне, — а все-таки кто-то дышит рядом…

Юра еще не успел увидеть меня, а я сумела разглядеть его лицо, раздавшееся с годами, ставшие мясистыми щеки, морщины на лбу, поредевшие и поседевшие волосы, некогда прекрасного пепельного цвета.

Глаза Юры сперва бездумно, рассеянно скользнули мимо, потом снова вернулись ко мне и вдруг блеснули на миг. Узнал.

Я кивнула ему. Он молча смотрел на меня и, может быть, решал, что делать, не узнать, пройти мимо или все же остановиться?

Казалось, мне ясно виделась та внутренняя борьба, которая происходила в нем.

Интересно, подумала я, что победит? Какое желание одержит верх?

Он подошел ко мне, протянул руку.

— Сколько лет, сколько зим!

Его кругляшка с любопытством оглядела меня.

— Познакомься, Лялечка, — сказал Юра. — Это моя старинная, — легкая усмешка тронула его губы. — Даже очень старинная знакомая.

Лялечка протянула мне розовую лапку.

Я спросила, не без наслаждения глядя прямо в глаза Юры:

— Кого ты ищешь? Что за боевые друзья?

— Боевые друзья — это друзья моего отца, — веско произнес Юра. — Полагаю, тебе известно, что Сергей Астафьевич Чепраков был мой отец?

— Известно, — сказала я.

— Так хочется получить о нем хотя бы какую-нибудь весточку, — доверительно сказал Юра. — Ты меня понимаешь?

— Да, — сказала я. — Понимаю.

— Все надеюсь, вдруг найдется кто-то, кто знал его или вместе сражался на фронте.

Серые глаза его смотрели на меня, как мне показалось, умоляюще.

— Папа погиб в Полесье, ему уже посмертно присвоили звание Героя.

Какой-то седой майор в выгоревшем мундире приблизился в нам.

— Чепраков? — спросил он, прочитав фамилию. — Это какой же Чепраков? Кем был?

— Летчиком, — не моргнув глазом, ответил Юра. — Воевал на Первом Украинском.

Майор задумчиво покачал головой.

— У нас на Втором Украинском был Чепраков, только его не Сергеем звали, а Виктором.

— Значит, однофамилец, — кротко пояснил Юра.

Майор снял фуражку, вытер платкам влажный лоб.

— Выходит, что так.

Бегло поклонился то ли мне, то ли Юре с Лялечкой, прошел дальше.

— Сегодня здесь власть войны, — сказал Юра. — Сплошные солдаты.

— Какие же это солдаты? — возразила Лялечка.

Голос у нее был под стать ее облику: мягкий, словно бы сдобный, ласкающий. — Это все сплошь офицеры.

— Солдатами называют всех, даже маршалов, — поучительно промолвил Юра. — Отец, помню, так и говорил: — Генерал — тот же солдат, только ему труднее.

Он улыбнулся Лялечке, потом одарил улыбкой и меня, очевидно, уверился, что я его не выдам.

«А что, — подумала я. — А что, если осмелеть, сказать напрямик, хватит врать-то, сроду у тебя не было отца героя, твой папа мирно скончался в собственной постели, а в войну во время воздушных налетов, как рассказывала твоя мама, скрывался в подвале вашего дома, на Почтовой, и не выходил оттуда даже тогда, когда был отбой…»

— Как твоя мама? — спросила я.

Юрины глаза стали грустными.

— Мамы нет уже пятый год.

— Жаль, — сказала я.

— Не говори, это была святая женщина.

Он обернулся к Лялечке:

— Такая душа, такой светлый ум, если бы ты ее знала!

Лялечка подняла кверху брови и сочувственно вздохнула.

А мне вспомнилась моя свекровь, С самого начала ока приняла меня в штыки, ревнуя сына ко мне. Потом постепенно стала привыкать. А однажды сказала:

— Тебе с ним нелегко будет.

Безумная любовь к сыну не мешала ей видеть его недостатки. К тому же она, будучи человеком пристрастным, была все-таки в достаточной мере справедливой.

— Он еще в школе был известным вралем, — рассказывала свекровь. — И ничего с ним нельзя было поделать. Врал напропалую.

Как-то я сказала:

— Юре надо было стать писателем, у него столько фантазии.

— Не то слово, — заметила свекровь. — Бывало, учительница позвонит мне домой, расскажите, что у вас случилось? Ничего, говорю, не случилось. Как же, говорит, Юра сказал, что у вас обвалился потолок, сгорел дом и вас едва спасли из-под обломков…

Кто-то подошел сзади, закрыл ладонями мои глаза. Я безошибочно узнала эти твердые, нежные ладони.

— Вика?

Обернулась к ней. Ее глаза искрились, в зубах травинка. Ноздри как бы пронизаны розовым светом.

Рядом Руслан, положил руку на Викино плечо.

Ничего другого не оставалось, как сказать:

— Познакомьтесь, это мой муж и дочь.

Руслан слегка наклонил голову, и Вика тоже наклонила голову, этому она научилась у Руслана.

— Кого вы ищете? — спросила Вика Юру, глядя на шест с картоном.

— Как видите, боевых однополчан моего отца, — ответил Юра.

Мне показалось, голос его звучит вяло, может быть, устал от этой никчемной игры? Или внезапная встреча с дочерью выбила его из колеи.

— Мама, — сказала Вика, — можешь себе представить, та самая кавалерист-девица, ну, помнишь ее?

— Помню, — сказала я.

— Так вот, она встретила каких-то своих фронтовиков, и они все стали плакать…

— Вика сама чуть не заплакала, — сказал Руслан.

— Вот уж нет, — возразила Вика. — И ни капельки не не хотелось плакать, вот ни на столечко!

Я смотрела попеременно то на нее, то на Юру, стоявших рядом.

Как же они походили друг на друга! Серыми, в крупных ресницах глазами, медленной улыбкой, круто вырезанным, одинаковым у обоих, немного тяжелым подбородком.