Домик в Буа-Коломб
Шрифт:
— До свиданья, Вера, до понедельника!
В конце концов, ей все это надоело, но в Россию она возвращаться не хотела, ей было хорошо и во Франции.
Напротив в окне, на расстоянии двух метров, каждый день около двенадцати отец семейства с длинной бородой в ермолке садился за стол и долго сосредоточенно ел, он был в очках и очень толстый, вечером он надевал лапсердак и отправлялся в синагогу, его жена, тоже в очках, с огромным носом и толстым задом, целыми днями трепалась по телефону и жрала из коробки кукурузные хлопья. По дому бегали хорошенькие черненькие мальчики с румяными щеками и с черными пейсами, тоже в ермолочках, они появлялись в одном окне, потом исчезали, появлялись в другом. Вечером муж с женой удалялись в свою спальню, потом через некоторое время, если окно было не закрыто, оттуда слышались стоны
Этажом ниже сумасшедший юноша, высунувшись в окно, рассказывал прохожим о том, что у него в желудке завелись чудовища и не только в желудке, но и в комнате под кроватью. Он делал это примерно два раза в неделю. У него в квартире всю ночь горел свет.
Когда Маруся проснулась, на часах было три часа утра, значит, она спала всего три часа. Марусе приснилось, что ночью в комнату входила согнутая фигура в белом, подходила к самой кровати, а потом бесшумно исчезла, как фигура марусиного дедушки во сне, который она видела уже после его смерти, когда он весь в белом, и сам белый, подошел к ней и звал за собой, и она уже хотела идти с ним, но в последнюю минуту испугалась и не взяла его за протянутую ей руку. Проснувшись она не могла понять, сон это или было на самом деле. Может быть, Пьер пытался проникнуть к ней в комнату, потому что Гали с дочкой не было дома уже две недели, а Ивонна была в сумасшедшем доме.
Маруся вспомнила, как однажды ночью сюда заявился Антуан, приятель Пьера из Сент-Анн. Сначала он пришел днем, и Маруся накормила его — сварила макароны, он поел, и поинтересовался, где Пьер. Маруся сказала, что Пьер уехал в Нормандию. Вероятно, Антуан принял это за намек и ночью явился с огромным тюком за спиной, долго звонил у ворот, а потом перелез через ворота, и стал бродить вокруг дома. Антуан гремел ставнями, пытаясь проникнуть в дом, шуршал внизу листьями или бумагой, и потом залез на крышу соседнего гаража и долго ходил по ней в призрачном свете луны.
Маруся в ужасе побежала вниз, проверить, все ли заперто, в кухне ставни были сломаны, и закрывались плохо, поэтому Антуану почти удалось открыть их, правда, не до конца. Маруся спустилась в подвал, где были еще два маленьких оконца, и срочно тоже закрыла их. А Антуан еще несколько часов продолжал стучать в окна и трясти двери.
Под утро начал накрапывать мелкий дождь. Наконец, видимо утомившись, Антуан уселся в кресло прямо под дождем, накрылся простыней, которую извлек из своего узла, и заснул. Утром его обнаружил Пьер, вернувшийся из Нормандии.
Он отправился в Нормандию на неделю, но по дороге внезапно вспомнил, что ему нужно к зубному врачу и сразу же поехал обратно. Правда, по дороге назад Пьера снова охватили сомнения, и он опять повернул в сторону Нормандии. Потом опять повернул назад, затем опять решил ехать в Нормандию. Так повторялось несколько раз — Пьер поворачивал то в одну, то в другую сторону. Но в конце концов, он решил, что зубной врач важнее. Однако, вернувшись, Пьер сразу же отправился к себе в комнату и лег спать. Ни к какому врачу он так и не пошел.
Из-за того, что у Пьера совсем не было денег, он
почти не покупал никакой еды, ел где-нибудь в гостях, а дома старался поесть то, что купят его жильцы. Но они тоже не особенно много покупали, а если и покупали, то уносили в свои комнаты. Ивонна же и вовсе съедала все из холодильника, когда не худела, а худела она редко — особой необходимости в этом не было. А Диму Пьер отвез к себе в Нормандию, где у него был еще один дом. Пьер возил туда всех своих гостей, Марусю, Галю с Юлей. Обычно они выезжали утром, а приезжали поздно ночью, когда было уже совсем темно. Пьер ездил в Нормандию чуть ли не каждую неделю, однако постоянно путал дорогу и спрашивал у редких прохожих, куда ему ехать. Вдоль дороги были установлены столбики, покрашенные фосфорецирующей краской, которые отражали свет фар проходивших автомобилей, поэтому казалось, что столбики светятся в темноте. Маруся помнила, как ей хотелось спать, когда они доехали до дома, было уже совсем темно, в доме тоже не было света, и в темноте Пьер так и не смог включить свет, поэтому им пришлось устраиваться на ночлег в полной тьме, Пьер лег на надувной матрас прямо на бетонном полу, а Маруся устроилась в сарае во дворе, там стояла раскладушка. Утром она обнаружила,
что дом очень большой, целых три этажа, и даже есть ванная и два туалета, один на первом этаже, а другой — на втором. Третий этаж был совсем не отделан, там повсюду валялась стекловата, утром Маруся с ужасом увидела это, потому что ночью, когда они приехали, хотела сперва лечь спать там, и задним числом испугалась, представив себе бесчисленное количество стеклянных иголочек, впившихся в ее тело. Утром они сразу же поехали загорать и купаться на озеро Коко, которое называлось так, потому что было круглое, как кокос. По дороге они срывали ежевику, которая росла там прямо вдоль дороги, и ели ее.Вот в этот дом Пьер и отвез Диму, чтобы от него избавиться. Потому что Пьер уже несколько раз выгонял Диму, однако вскоре Дима неожиданно появлялся снова, как обычно бодро напевая и приплясывая. Дима прожил в Нормандии две недели. Первое время Пьер жил вместе с ним, они воровали картошку на полях и пекли ее на костре во дворе, где росла одинокая груша.
Этот дворик у Пьера был огорожен со всех сторон бетонными стенами, и там росла травка, что очень радовало Пьера. Иногда он раздевался догола и валялся прямо на травке, подставив красное волосатое тело живительным лучам солнца. Он вообще любил раздеваться, и, будь его воля, он все время бы ходил голым. Дома при Ивонне он так и делал. Ивонна кричала на него:
— Пьер, и тебе не стыдно?
— А почему я должен стыдиться собственного тела? — отвечал ей Пьер вопросом на вопрос. В конце концов Ивонна хватала свою куртку и сумку, и хлопнув дверью, убегала к знакомому испанцу, жившему по соседству. А Пьер отправлялся загорать на крышу. Однажды, когда он еще бродил по Франции, где-то возле Лиона он тоже обнаружил заброшенный дом, и поселился там. Каждое утро, если светило солнышко, Пьер, совершенно голый, загорал на крыше, но это не понравилось соседям, которые вызвали полицию, и Пьера забрали.
Однако в Нормандии Дима скоро надоел Пьеру, он вывел его на большую дорогу, по которой шли машины на восток и оставил там. Дима уехал автостопом.
Правда, через месяц Дима снова появился, на сей раз с какой-то дамой преклонного возраста, годившейся ему в матери. Дима рассказал Пьеру, что полюбил ее с первого взгляда, и она теперь заменяет ему мать.
— Дима плакал, когда рассказывал мне это, — говорил Пьер, вращая глазами, — он обрел мать в этой женщине. Она любит его.
Но вскоре дама вернулась к своему богатому мужу, и Дима снова был вынужден очистить помещение.
Марусе очень нравились негритянки, они были одеты в красивые яркие длинные платья, и такого же цвета тюрбаны были намотаны у них на головах. У них были красивые коричневые плечи и руки и очень плавная походка. Иногда к спине или к груди у них был привязан младенец. Наверное, точно так же они ходили у себя в Африке, и наверное им тоже там было более просторно и свободно, чем здесь, где каждый ютится на десяти метрах жилой площади, а если у тебя есть свой дворик размером с тазик, то ты уже счастлив и с достоинством можешь вечером выйти покурить к „себе в сад“, и все зовут тебя „собственник“. А вечером можно поставить туда столик и стулья и всей семьей, с трудом разместившись, ужинать на свежем воздухе.
Негры редко устраивались так хорошо, разве что редкие негры, папа у которых раньше был президентом у себя на родине, а потом, наворовав много денег, спасся от военного переворота и улетел на личном самолете в Париж. Но таких были единицы. С одним из таких негров сошлась Ивонна.
Ивонна жила в Париже уже пять лет, она вышла замуж за сына русских диссидентов Сашу, который родился во Франции и считался французом. Однако она с ним почти сразу же рассталась, и не хотела даже встречаться, правда, когда ее начинали осаждать кредиторы или приходили почтовые уведомления с просьбой оплатить покупку, которую она сделала в том или ином магазине, оставив там чек, а на ее счету денег, естественно, не было, она звонила Саше, и тот тут же предлагал ей оплатить все ее счета. А такое случалось частенько, потому что у Ивонны потребности явно превосходили ее финансовые возможности — у нее в комнате стояло около тридцати пар обуви, шкаф был забит тряпками, а стол был завален дорогой косметикой. Когда она рассказывала об этом Марусе, то плакала от умиления и все повторяла, какой Саша хороший.