Домой до темноты

16

Первые напыщенные такты «Грез» из цикла «Детские сцены» Роберта Шумана наполнили белый класс. Заложив руки за спину, я стоял у окна и смотрел на сказочную, но слегка запущенную территорию Музыкального городка.

— Trop fort, trop fort, pardon. [46] — Лука Норбе потянулся к регулятору и уменьшил громкость.

— Официально она нигде не училась. — Я будто за что-то извинялся. — Заметно, что нет уверенности. Волнуется. Надеюсь, вы это учтете.

46

Извините, слишком громко, слишком громко (фр.).

— Однако начальные такты должны быть медленными, мсье Листер… лентиссимо!

Он одарил меня обнадеживающей улыбкой и что-то черкнул в блокноте. Далеко за пятьдесят, голубые виноградины глаз, безупречная детская кожа и фирменная копна белоснежных волос — Лука выглядел именно так, как надлежит профессору музыки. Заструилась мелодия Шумана, и он, откинувшись в кресле, воззрился в потолок.

В следующие полчаса Лука прослушал репертуар из файлов, которые Джелена неохотно позволила скачать. Если б я сказал, что собираюсь продемонстрировать его педагогу, отвечающему за прием в парижскую консерваторию, она бы почти наверняка заартачилась. Но учиться здесь было ее честолюбивой мечтой. Я просто хотел помочь.

Я представил Джелену за черным роялем, который стоял в углу: голова чуть наклонена, тонкие пальцы бегают по клавиатуре. Когда мы слушали ее интерпретацию «Фигового листка» Скотта Джоплина, [47] лицо Луки медленно расползлось в громадной ухмылке. Он не скрывал своего удовольствия, и сердце мое разбухло от радости; в присутствии второго слушателя Джелена будто играла живьем.

Последней пьесой на компакт-диске была бетховенская «Багатель ля минор “К Элизе”»; мина Луки говорила о том, что ему слишком часто приходится выслушивать сие «любимое произведение». После нескольких тактов он выключил проигрыватель.

47

Скотт Джоплин (1868–1917) — американский пианист и композитор, основоположник джазового стиля рэгтайм. Композиция «Fig Leaf Rag» написана в 1908 г.

— Позвольте узнать, мсье Листер, сколько лет вашей крестнице?

— В сентябре будет двадцать шесть.

— Ага, вот чего я боялся. — Лука театрально вздохнул. — Мы не принимаем на фортепьянное отделение тех, кому к началу учебного года перевалило за двадцать два. На другие, менее популярные отделения, — пожалуйста, а фортепьянное всегда переполнено.

— Кажется, я уведомил, что она… взрослая, — спокойно заметил я.

Лука покачал головой. Я еще не определил, что это: подлинная загвоздка или тактический ход. Какофония голосов и инструментов в классах музыкального Вавилона стала громче и блистательно виртуозной.

— Если у нее есть какой-нибудь диплом, то могу предложить курс «усовершенствования» для зрелых студентов до тридцати лет.

— Диплома нет.

Лука нахмурился.

— Знаете, что меня удивляет? В Нью-Йорке есть Джуллиард, [48] Бруклинская музыкальная академия и много Других отличных школ. Она может получить стипендию. Зачем ехать в Париж?

Точного ответа я не знал, но исходил из того немногого, что Джелли рассказала о своем детстве: бедная семья на Мартинике, отца вечно нет дома, обожаемая бабушка учит играть на пианино и поощряет мечту поступить в лучшую на свете школу… ну и так далее.

48

Джуллиард — лучшая музыкальная школа США; существует на средства Музыкального фонда банкира, промышленника и филантропа Августина Джуллиарда, оставившего большую часть своего состояния на развитие американской музыкальной культуры.

— Вы сказали, девушка хочет быть учителем музыки?

— Она молода и еще не утратила идеализма.

— On sati jamais, [49] — бросил взгляд Лука. — Что-то в ней есть, особенно в том, как она играет Скотта Джоплина. Есть куда двигаться.

— Я бы хотел этому способствовать.

Лука неторопливо спрятал диск в футляр и положил на стол.

— Иногда в виде исключения мы принимаем студента, не соответствующего всем критериям, — наконец сказал он. — Обычно его финансирует какое-нибудь учреждение.

49

Как знать (фр.).

Лука не сводил с меня взгляда. Я уже сообщил ему о фонде имени Софи, учрежденном для того, чтобы талантливые, но бедные художники и музыканты могли развить свои способности. Я также разъяснил, что наша с Лорой благотворительность и мое желание помочь девушке никак не связаны — последнее надо воспринимать как частное дело.

— В случае с вашей крестницей…

Я уж не помню, как он это изложил. Французы непревзойденные мастера по части подобных деликатных маневров. Мне намекнули, что взнос в консерваторский фонд пожертвований обеспечит моей «крестнице» собеседование и официальное прослушивание, если не автоматическое зачисление. Мы заключили сделку, но она бы вряд ли состоялась, если б Джелли не обладала подлинным талантом.

— Экзамен может быть строгим. — Вероятно, Лука хотел себя обезопасить.

Я выписал чек (нули проделали изрядный путь на восток) и напомнил, что необходима конфиденциальность — никто, тем паче сама девушка, не должен знать о покровителе. Наверное, вопрос, могу ли я полагаться на сдержанность собеседника, показался диким.

Глаза Луки округлились, когда он взглянул на чек.

— Маленькая деталь, мсье Листер. — Мы ждали лифта, и он коснулся моего плеча. — Как нам связаться с вашей крестницей? — Лука смущенно улыбнулся. — Я не знаю… ее имени.

В этом мы были схожи. Разъехались двери лифта.

— Она сама с вами свяжется, — ответил я.

Такси, в котором я покинул Музыкальный городок, проезжало по авеню Жан-Жоре, когда я набрал свой домашний номер, но тотчас дал отбой — забыл о часовой разнице во времени. Лора во всем любила распорядок и сейчас, наверное, выгуливала Джуру — нашего старого черного Лабрадора. Я представил их на любимой тропинке, уводившей к холмам позади особняка.

Был вторник, со дня рождения Джорджа прошло три дня.

Компания «Бьюли-Листер» имела офис на бульваре Сен-Жермен, где я еженедельно проводил день-другой; нынче же я прилетел взглянуть на неиспользуемый пакгауз, расположенный в прежде немодном районе к востоку от Марэ. Обзор с верхних этажей разочаровал. Агент пыталась убедить, что вид железнодорожных задворков Берси и возможность прочесть номера машин на бульваре Периферик — достоинства склада. Я поблагодарил ее и ушел.

Было около семи, когда такси высадило меня на Монмартре. Чтобы убить время, я бродил по тихим улочкам к северу от собора Сакре-Кёр. После дождя небо очистилось, посвежевший воздух пах лавандой и дымком.

Я пребывал в хорошем настроении, радуясь тому, как прошла встреча с Лукой. Нынче Джелли возвращалась в Нью-Йорк, и мне не терпелось вновь с ней «повидаться», я только о том и думал. Но вовсе не потому, что хотел сообщить ей добрые вести. Я не искал никакой выгоды. Мне хватало того, что с моей помощью дело тронулось.

Спускаясь по крутым уступам рю Утрилло, я вспомнил об угловом кафе, где ощущался подлинный французский дух. Я сел за столик на улице и заказал кружку пресьон и асьет дё шаркютери [50] с цикорным салатам. Хотелось наскоро перекусить чем-нибудь легким и простым.

50

Pression — бочковое пиво, assiette de ckarcuterie — порция колбасы (фр.).