Дон-16. Часть 2 (Освободительный поход)

И наш Арсений, умудрился запустить свои щупальца в соседнюю область, даром что великорос, а тут уже все белорусы его за своего приняли, и как он за год полтора работы здесь язык осилил?

Ну и по пути с ним, свои щупальца протянул на обе области и Елисеев, партия и энкаведе в одной упряжке. Вчера в соседней области, волей Ильиных и Елисеева, казнили секретаря райкома партии. Помните, у саперов мы создавали разведвзвод, ну для поиска залежей брошенного или неисправного оружия РККА? Вот двое из этих ребят и исказнили секретаря, за что?

А нечего было идти в бургомистры, за предательство и поплатился Крынкевич (так звали ренегата). Красноармеец Василий Сазонов, и сержант Иван Наметнов, привели приговор обкома партии в исполнение. Средь бела дня, убили ехавшего в бричке (важный какой бургомистр) Крынкевича. Выехал болезный из дому, а до здания бывшего горкома не доехал, всего триста метров, а Сазонов с Наметновым, с красиво состряпанными документами полицаев, сдернули с города, остался Мида (городок так называется), без бургомистра.

Прям не большевики этот Елисеев с Ильиных, а эсеры какие-то, это эсеры же баловались бомбочками да кинжальчиками, резали господ офицеров да министров царских. Может понахватались, Ильиных из амурских партизан, там воевал со всякими эсерами, не секрет ни для кого что белые не все были монархистами. А этот гебнюк, видимо потом эсеров гонял, ну по своей службе. Блин я так рад возвращению, что порю какую-то изрядную ахинею, простите.

Так вот, на базе все по старому, только землянок прибавилось, и самое главное место расположение почти вылизано, ни соринки тебе ни бумажки, это видно Елисеев строил всех.

Ну, да ладно, полезно это, кстати Машутка как только я слез с ганомага, так и вцепилась в меня как клещ, пришлось ходить повсюду с ней. С Каллистратом только поздоровались, ну и он увел Легостаева к себе, там у Викентия (ну Легостаева) материала вагон и маленький локомотив, там пленные освобожденные с танкоремонтного, пленные освобожденные на станции, опять же поляки Легостаева, украинцы Онищука и белорусы Михася.

Наскоро повидался с Крацовым, Никифоровым, пожал руки микроэсерам Сазонову и Наметнову, и потащила Машундра меня к себе.

Часа два мы встречу с Марией отмечали, причем Маша так меня ласкала, как будто я отсутствовал не неделю (и то не полную), а по крайней мере год. И будто мы были в рейде, не в Польше (тут же рядом), а как минимум в Антарктиде.

Кстати, нечаянно обратил внимание, на Глафиру, она бросилась на шею Хельмута, однако, вот и еще один роман, жизнь-то продолжается.

Все, силы и у меня и у Манюни иссякли, теперь можно и переговорить.

– Ну милая, рассказывай, как ты тут без меня?

– Как? Ну как тебе сказать, да без задних ног, каждый день разъезжали по окрестностям, скупали скот, бойцы жали жито (о как заговорила моя городская краля, раньше она таких слов не знала), забот полон рот.

Тут же у нас еще и бойня, а зарезать даже самого маленького поросенка, это большие проблемы. Сперва надо его забить, потом освежевать, разделать. И это пол-дела, пока тепло надо все это мясо развесить, что бы от жары и ветерка оно провялилось. И это все хозяйство надо сторожить, а то всякие птицы и звери тоже кушать хотят. А зерно просушивать, это же тоже заботы, а его еще надо сжать, привезти, понимаешь?

Да конечно понимаю, в бытность мою юнцом, лет надцати, лето я проводил у деда с бабкой в кишлаке, ну и что бы я, не болтался без дела, дед меня отдал в колхоз. А ничего так, в сентября приезжал в город загоревшим, обветренным и заметно усилившейся мускулатурой. Так что сельский труд я как бы понимаю, правда там мы возделывали в основном хлопок, но и другие растения тоже. Да, пшеницу жали и обмолачивали комбайны, но принципы-то ясны.

– Да Машуня понимаю, слышь а не трудно тебе тут, ты ж у нас городская фря, пшеницу только на картинках да по телевизору видала, а тут бац тебе и пашаничка и ржа и картопь?

– Ну и что, не трудно мне, для нас же стараемся, не на дядю забугорного.

– Слышь, Манюня, а ты у нас там, в двадцать первом веке, не особо коммунистическая фемина была, откуда все это?

– Милый, и ты у нас там отнюдь не был Че Геварой, и даже не Зюгановым, чего мне предъявы кидаешь, а? Ты еще Елисееву донос накатай, что я троцкистка, ну или из графьев.

– Да ты успокойся, что сдурела, мне просто интересно.

– Просто там, мы каждый рассчитываем на себя, и только, а тут все вместе, нет мое твое, есть наше. Тем более Родина в опасности, тебе не понять, а я из Ленинградской области, и знаю что такое блокада Ленинграда, в музее видела, и дневник Тани Савичевой читала. И читала Николая Чуковского "В небе Балтики". Хотя может с названием, конечно путаю, но там такие строки были, я их сто раз читала, и сто раз плакала, а потом опять вспоминала и опять слезы. О том, как женщина, не ела и весь свой паек детяи отдавала, и как мальчик четырех лет перестал ходить с голодухи, и как он куски штукатурки ел, из-за того, что они цветом напоминали хлеб, понял! Тварь ты бездушная.

Маша зарыдала, слезы лились из ее глаз, мне стало плохо, я тоже читал Чуковского, да она напутала с названием, книга называлась "Балтийское небо". У меня у самого прослезились глаза, когда я читал то место. Хоть я перечитал книгу еще раз пять, но то место перечитать не смог, духа не хватило, воли не хватило, смелости не хватило...

Обнимаю Машу, прижимаю к себе, и говорю, говорю, говорю.

– Мань, успокойся, не бездушный я, и все понимаю. Думаешь мы тут зря воюем? Думаешь зря, погибают парни? Нет, же понимаешь, чем больше мы тут фашистов убьем, чем больше мостов им взорвем, чем больше полотна железнодорожного разрушим, тем слабее станет натиск фашистов.

Мань, ну Мань, успокойся, хочешь, я для тебя буду приносить уши убитых мной гитлеровцев?

– Молчи дурак, нафиг мне эти уши, прости меня, я немного переборщила. Просто вспомнила, то что видела в музее Блокады, опять же книгу Чуковского. Это же тебе, не твой Конюшевский, это серьезная книга.

– Мань, я читал ее, она называется "Балтийское небо", зато там летчик Серов, спас же ту женщину, и ее детей.

– Плохо ты ее читал, Серов тогда в госпитале лежал, а детей и женщину вывез Лунин, ну или как там его фамилия была, ну майор.

– Точно, все верно прости, Маш, мир?

– Мир милый, конечно мир, сорвалась я, просто видела я позавчера наших красноармейцев расстрелянных, они-то солдаты, но немцы еще расстреляли и семьи их укрывшие...

– Мань, пошли к людям, а то от этих мыслей и мне хреново, и тебе не кайф, а так хоть развеемся. Тем более нам себя корить не за что, ты вон с крепости себя показала, и я понемногу воюю.

– Ладно милый, иди, я щас приду в себя, умоюсь, и пойду к себе на склад.