Дон-16. Часть 2 (Освободительный поход)
Шрифт:
– А почему полковник без дивизии своей?
– А я знаю? Мы ж без вас пока не допрашивали.
– Ну, ты кадр товарищ младший лейтенант.
– Какой такой кадр, товарищ капитан?
– Помнишь, товарищ Сталин сказал "Кадры решают все", вот про таких как ты он и сказал. Ладно, поели и хватит, пошли допрашивать немчуру, к нам впервые целый комдив попался, растем ребятки. Веди к своему оберсту.
И я пошел за Дмитрием, он привел меня к какому-то пакгаузу, мол здесь полковник (и майор тоже).
Вхожу в какую-то комнату ведомый
На стульях у стены сидят три особи (или особы? а какая разница) в форме вермахта, значит один полковник, другой майор, а третий по бегающим глазкам денщик наверно.
– Великов, ты по-немецки хорошо говоришь?
– Нет вообще не говорю.
– А как мы по-твоему будем с немчурой общаться, может они в узбекском секут?
– Понял, - и младлей поскакал искать Артура. И за несколько мгновений ок (очей?) прискакал обратно с Круминьшем под мышкой, мол получай толмача.
– Здравия желаю товарищ капитан.
– И тебе не болеть Артур, ну что, пообщаемся с твоими товарищами?
И тут Артур затараторил с третьим немцем, тот чего-то негодовал, чуть ли не кричал на Артура, офигеть, почему? Латыш, что немцу денег должен?
– Артур, чего он орет как недорезанная свинья?
– Вы бы знали товарищ капитан кто это, вы бы и не так кричали.
– Ну-ка давай подробней, я тебе не колдун, для меня, что мысли читать, что по-немецки говорить. Все одно минус бесконечность.
– Так это начальник местного абвера гауптман Густав Кранке, бывший мой командир, прошу любить и жаловать. Да он и по-русски может говорить.
– Мистер Кранке, гуд монинг, ай глед ту си ю (ну не знаю я немецкого, и лицом в грязь низя ударить перед фашистом).
– Господин русский офицер, у меня направление работы Россия, потому я английский знаю не так хорошо, как русский, давайте на русском.
– Ну, на русском так на русском, только я не русский, и не офицер. Я командир Красной армии, капитан РККА Каримов. Думаю, наш Елисеев очень рад будет поговорить с вами, вы наверно сами понимаете, что полковника с майором, я хоть щас могу расстрелять. Но вот вы очень вкусный трофей, и вас мы будем колоть до победного конца.
– Исходя из женевской конвенции, и принципов гуманности, господин капитан, вы не смеете меня "колоть".
– Во первых я ТОВАРИЩ капитан, во вторых, мы не регулярная часть РККА, мы ПАРТИЗАНЫ, и потому мы плевали/чихали на женевскую конвенцию (а так же на гаагскую и все остальные). Кроме того, какое вы имеете право говорить о конвенции, ваша страна БЕЗ ОБЪЯВЛЕНИЯ войны напала на нас, и вероломно БОМБИЛА наши города, причем гражданских лиц. Так что лично для меня и для наших бойцов, вы всего ЛИШЬ БЕШЕНЫЕ СОБАКИ, которых надо ИСТРЕБЛЯТЬ. Кстати Артурас переведи и этим красавчикам, мои слова, я думаю, им будет интересно.
Артур стал переводить, и в речи его послышались такие обороты как "херр оберст".
– Артурыч, че за дела? Ты че этих херов обзываешь херрами, они для нас НЕ ГОСПОДА, и ими НИКОГДА НЕ БУДУТ. Обращайся к ним просто по фамилиям или по званиям и плевать на вежливое обращение.
Мы не рабы, рабы не мы, понял?Дальше в речи Артурчика херов уже не наблюдалось, и закончив переводить, он посмотрел выжидательно на меня, мол, что дальше?
– Поэтому ЛЮБОЕ сопротивление, ЛЮБОЕ нарушение, ЛЮБОЙ отказ, нами будет наказываться одинаково, казнью через повешение!
При этом у меня лицо было кровожадное как у воображаемого эмира Тимура, при приказе срубить сотню тысяч голов, и построить башню, на фрицев подействовало, глазки стали беспокойными и дыхание аритмичным.
А когда мои слова немцам перевел Артур, так они еще больше увяли, только воинственный полковник стал чего-то трындеть и Артур начал перевод в обратную сторону.
– Я полковник доблестного вермахта, и не позволю разговаривать со мной, таким образом подлому унтерменшу, приказываю всем вам сдать оружие, и признать победоносную германскую власть.
Пока Артур переводил, я молчал, а тут сразу всосал смысл речи немчика, и чисто инстинктивно шарахнул немца в лицо сапогом. Правда, мысленно, в реальности не имею я права пинать это арийское быдло.
Тут в окно вижу проходящего мимо по своим делам Йигитали, стучу в окно и парень, заметив меня, останавливается, знаками показываю на дверь. И дверь, скрипнув пропускает потомка Чингисхана (реально конечно, это не так, но внешне еще как так). И по узбекски говорю ему:
– Укам бу онасини эмагурлар хеч гапиришни хохламаяпти, бир куркитиб куинглар Бондаренкони болаларини орасига олиб бориб.
(Братец, эти мать их... вообще говорить не хотят, отведи их к своим, к кавалеристам Бондаренки и попинайте, что бы говорить начали)
Йигитали, обучен и вытащив свой кривобокий меч-ятаган, взмахивает и на плохом русском (тоже спецом) говорит:
– Хади впирёт сука немис, хади я тувой мама таптал, и твой дом труба шатал.
Еще взмах сабли-катаны и фуражка с высокой тульей принадлежащая полковнику, безнадежно испорчена, как и настроение с высокомерием оберста. Потому что устрашающий клинок промелькнул в сантиметре от носа херра Штирмайера.
В напутствие говорю нашему псевдочингизиду:
– Булар бизни узига кул килар экан, бизлар иккинчи сорт одам экан укам.
(Представь братец, эти считают нас людьми второго сорта, и хотят сделать нас рабами)
Йигитали не заставляет себя долго ждать, и отвешивает мощного поджопника херру Штирмайеру, приговаривая.
– Ти сам у мене раб будишь немис-собака, я всю Гирманию таптат буду, ми не унтерменш ми саветски щеловек, а кито унтерменшь, ти сичас узнаишь СУКА! Я твой мама шатал!
Выходим из пакгауза, и направляемся к центру, ну где ганомаг стоит, мой ночной приют, там Семенов с Прибыловым, да с Цыбиковым стоят, активно о чем-то переговариваясь, тут же стоит и Ахундов, но молчит, взгляд его устремлен, по-моему, в прошлое.
– Ну что товарищи командиры? Какие планы?
– Товарищ капитан, все необходимые грузы, уже погружены в машины и телеги, все что не поместилось, оставляем., - докладывает Цыбиков.
– Как оставляем, зачем? Может лучше сжечь?