Донкихоты Вселенной

– Пройденный путь за единицу времени - скорость.

– Вот то-то! Путь за единицу времени! Время, золотко мое, это длительность всех явлений, начиная от биения сердца, кончая вспышками сверхновых звезд! Временем измеряют скорость. Так как же можно говорить о скорости течения времени? Его аршином не измеришь! Как гвоздь не вобьешь в лесные трели. Глупость, нонсенс! Да это все равно, что самого себя за волосы приподнять! Время, как мерило всего происходящего, вечно и неизменно! И никак оно не может остановиться при достижении кораблем скорости света! Что такое скорость света? Школьникам и профессорам известно, что это характеристика излучения - быстрота его распространения в вакууме. Излучение подобно бегущей волне на поверхности моря, где частичка воды только колеблется, создавая эффект бегущей волны. Так же кванты вакуума передают возбуждение, оставаясь на месте. Школьный пример: поезд на запасных путях. Локомотив толкает крайний вагон, звякают буфера, и это звяканье пробегает волной по всему составу, вагоны которого не двинулись заметно с места. Состав с вагонами, буферами, пружинами подобен среде распространения волны, скорость передвижения которой зависит только от характеристик этой среды, массы вагонов, силы пружин, расстояния между буферами. Но значит ли это, что этот состав, двинувшись с места, ограничен в своем движении скоростью звякавшей перед тем волны? Или по соседнему рельсовому пути экспресс не может идти со скоростью, превышающей эту звякающую волну? Понятно?

– Дедушка! Вы замечательный! Вы так чудесно все объяснили, что умом я все поняла. А вот сердцем...

– Ну знаешь ли! В науке еще никто не предложил не от ума, а от сердца "коэффициент радости или любви"!

– Не сердитесь, дедушка! Я просто так... сама не знаю... Пойдемте на нашу гоголевскую полянку. Может быть, найдем там Чичикова или даже Вия?

– Идем, идем, - сердито говорил академик, поднимаясь вслед за Надей уже не по ухоженной аллее, а напрямик, почти по девственному лесу.

Лужайка, засыпанная ромашками, казалась лесной глушью.

– Вы, дедушка, тоже ищите грибы! Непременно ищите. Ищите.

Старик стал ворошить траву концом палки, что-то бормоча под нос.

– Какой же умница был Аксаков! А какое сердце! Так заботиться о своем госте!
– восклицала Надя.
– Смотрите, снова вырос не то манилов, не то собакевич!

– И Манилов, и Собакевич - поганками были, а ты настоящие грибы находишь, как и великий наш Николай Васильевич Гоголь, гостивший у Аксакова.

– А как он, наверное, радовался, когда рано поутру находил грибы! А хорошо ли, дедушка, что его обманывали?

– Как это обманывали?

– Но ведь грибы вместе с грибницами по заданию Аксакова приносили сюда из леса накануне приезда Гоголя и рассаживали по полянке. Это же обман!

– Экая ты хоть и синеглазая, а непреклонная! Небось в детстве врала родителям, шалости скрывая. Бывает ложь во спасение, так сказать, святой обман. Так и ради радости допустить можно. Вот и здесь она от добра сердечного аксаковского. От него и нам спустя столетия из былых грибниц всякие Вакулы да Вии чудятся.

– Смотрите, дедушка, два хороших белых нашла, аккуратно ножичком срезала, как вы велели. Как мы их назовем? Каким гоголевским героем?

– Хлестаковым, который нынче в Звездном комитете пыль парадоксов относительности в глаза людям пускал.

– Хорошо, - согласилась Надя, - мы его изжарим. А кто там выступал?

– Дьяков твой, из вашего университета.

Надя застыла с грибами в руках.

– Нет, дедушка, его я жарить не буду. Он про папу сказал...

– Видно, зря я старался, забивал истинами твою рыжую голову. Как была, так и осталась зеркальцем. Что тебе покажут, то и отразишь. Никакого самостоятельного мышления.

– Дедушка, милый! Вы рассердились? Не надо! Ну не судите меня строго. Пойдемте лучше домой. Мама к обеду ждет.

– Иди, иди, скажи матери, что у меня сегодня разгрузочный день. Пойду к пруду с кувшинками беседовать.

Надя знала характер деда и что безнадежно пытаться его переубедить. Она немного всплакнула, поцеловала деда в щеку и побрела обратно в академический городок.

Дед не пошел с ней даже к аллее, а напрямик через лес направился к пруду, заглушая в себе жгучую обиду, нанесенную ему то ли Дьяковым, то ли любимой внучкой.

Надя же брела по живописной дороге с подъемами и спусками, казавшейся ей сейчас нескончаемо длинной.

А в конце пути Надю встретила "веселая парочка".

– Надька! Мама бушует, обед стынет. Нас послали тебя с дедом искать! А характер у нее, как у Виталия Григорьевича, ждать не умеет, - щебетала подруга Нади, по-южному жгучая Кассиопея Звездина, за имя и внешность прозванная Звездочкой.

Отпустив профессора Бурунова, с которым шла под руку, она ухватилась за Надю.

– Где же Виталий Григорьевич, наш академик?
– поинтересовался Бурунов.

– Дедушка, кажется, рассердился на меня. И объявил голодовку.

– Что слышу? На вас? Разве на несравненных сердятся?

– Я усомнилась в опровержении теории относительности. Сказала, что время может остановиться при световой скорости.

– Ужас!
– воскликнул молодой профессор.
– Весь научный мир исповедует теорию абсолютности академика Зернова, а внучка его...

– Кажется, я догадываюсь, в чем тут дело! Правда, Надька?
– вмешалась Кассиопея и, понизив голос, прибавила: - Боюсь, что некий звездный штурман стоит на чьем-то пути.

– Молчите, беспощадная!
– воскликнул Бурунов, деланным жестом закрывая руками уши.
– Вас ошибочно назвали не тем созвездием. Есть в небе и другие...

– Какое? Ну какое?
– шаловливо допытывалась Кассиопея, искрящимися глазами заглядывая в лицо Бурунова.

– Например... созвездие Змеи.

– Ах вот как! Ну подождите, я тоже могу мстить!

– Почему тоже?

– Да так уж! Просто я все насквозь вижу. У меня глаза такие. Вишневые, как вы определили!

– Видеть ими надо, что наука и чувства вещи несовместные.

Кассиопея звонко рассмеялась.

– Ты слышишь, Надька! Он, оказывается, против чувств! А все студентки... думали, что они у него на первом месте.

– На первом месте у меня, несомненно, наука.

– После созвездия Девы!
– со смехом сказала Кассиопея.

– А не лучше ли нам перейти от астрономии к теории относительности? Я беспокоюсь за академика. Чем, Надя, вы задели его?

– Я беспокоилась за папу... и за спасательный звездолет, который идет ему на помощь. А при субсветовой скорости время у них может остановиться. Так нас учил в университете профессор Дьяков.

– Ах, какая вы неосторожная! Ну что можно спросить с этого старого ретрограда, который до сих пор держится за произвольный перенос координат системы отсчета наблюдателя с одного тела на другое. И даже инквизиторов, преследовавших Галилея, поверившего в систему Коперника, Дьяков объективно оправдывает, утверждая, что мы в равной степени правы, считая, что Земля движется вокруг Солнца и что Солнце всходит и заходит, кружась вокруг Земли, как полагалось считать в сверхдревние времена.

– Признаться вам, я это не слишком понимала.