Донор
Шрифт:
Я не видел, что творится за спиной, но там было тихо. В голову лезла всякая ерунда и, не найдя ничего лучшего, я заявил, ни к кому конкретно не обращаясь:
По-моему Ленин впервые сказал, что всех талантливых людей следует расстреливать, потому что в них источник социального н-неравенства. Я никогда не принимал на веру заявлений классика марксизма-ленинизма и, надеюсь, хотя бы в этом вопросе найти понимание с вами, коллеги...
Никто и не подумал улыбнуться.
Третий заговорил, все более возбуждаясь звуками собственного голоса. Он не смотрел мне в лицо и не смотрел на людей за моей спиной.
"Он обращается
"Третий акт, - решил я.
– Вряд ли это будет стук топора за сценой. Сейчас выстрелит ружье..."
Сбоку возник Пол и медленно направился к нам, что-то крича на ходу по-грузински.
– Что еще случилось?
– подумал я и увидел, как Пол медленно протягивает руку к пистолету, приставленному к моему лбу, а высокий нажимает на курок. Раздался выстрел, сильно запахло порохом. Я понял, что уцелел. Все мое существо ликовало, наслаждаясь не столько дарованной жизнью, сколько осознанием собственной физиологической целостности.
– Я жив! Я не струсил перед этими сукиными детьми с ружьями!
– Громко кричал я, не понимая, что кричу.
– БД, - прорвалось ко мне, - они, похоже, попали в Пола!
Но я не мог остановиться, и в крике моем смешались радость сознания, что уцелел, нестерпимая боль предчувствия случившейся беды, чувство вины, горечь прощания с устоявшимся укладом, принципами, привычками и всем тем, чем я жил эти почти счастливые годы. Я замолчал и повернулся: на полу на спине лежал Пол, неудобно подложив руку под голову. Я сразу успокоился:
– Он всегда так с-спит, когда пьян, чтобы не растрепались волосы, которыми прикрыта лысина. Горелик! Поднимайте его.
– БД, - шепотом сказал Горелик, - он, похоже, мертв.
Теряя от страха сознание, я встал на колени, и расстегнул рубаху, пытаясь найти место на груди или животе, куда вошла пуля. Где-то в самых кончиках пальцев я почувствовал надежду на то, что все это ерунда и никакой пули нет. Это шок или обморок, или что-то еще, думал я, забыв, что врач и что Пол просто так никогда не ляжет на пол, даже если очень пьян.
– Я н-не нахожу входного отверстия, - сказал я с надеждой, - и тут моя ладонь ощутила липкий ручеек на грязном полу. Увидев кровь, я забыл все ужасы этого майского утра и начал действовать, отдавая распоряжения сотрудникам, которые сразу втянулись в привычный ритм исполнения команд.
– Он жив!
– Твердо произнес я, стараясь убедить себя, поднимая рукой веки Пола и держа вторую на сонной артерии.
– Грэг! Д-дышите ему в рот. П-позже вас сменят. Если Горелик в течение получаса обеспечит готовность операционной, всех приводов, всех систем слежения, кардиосинхронизаторов, двух-трех искуственных желудочков сердца с наборами магистралей, не меньше двух литров донорской крови, у него, как у меня, вторая, резус-положительная, аппарат искусственного кровообращения, - я на секунду остановился, пораженный тем, что перестал заикаться, - мы его спасем!
– Несите в машину!
– Продолжал командовать я.
– Повезет Горелик, включив фары и сигналя, как на свадьбе.
– Где взять систему для переливания?
– Спросил кто-то, и я сразу вспомнил про багажник Зямы,
– Зяма!
– заорал я.
– Если притащите систему, буду вечно вам ноги мыть... Ему надо ввести наркотики внутривенно. Пожалуйста. Я закрою глаза, когда вы будете доставать их из машины.
– А чем зарядить систему?
– Спросил кто-то.
– Неважно, чем... хоть боржоми. Он не станет привередничать. Его надо довезти до лаборатории.
– В соседнем доме аптека!
– Встрял Грегори, такой же мертвенно-бледный, как Пол.
– Я сквозану?
– Нечего спрашивать. Сквозите! Только имейте в виду: в пять утра аптека может быть закрыта. Разбейте оконное стекло или выломайте дверь. Не трусьте! Берите любые растворы, лучше низкомолекулярные и пару флаконов гепарина. Если возникнут проблемы с милицией, присылайте ее сюда.
– Стоп, стоп!
– Внезапно остановил я все движение.
– Здесь должен быть лед: на кухне или на складе, или где-то еще. Где буфетчик? У вас есть лед? Хорошо. Девки! Разбитый лед - в мешки и обложите его хорошенько...
Я повернулся к Горелику.
– Кто-то должен найти телефон и позвонить в лабораторию и в милицию. Пусть готовят операционную. Прежде, чем он попадет на стол и прежде, чем мы убедимся, что ничем не можем ему помочь, все должно быть готово к операции.
– Мы уже опоздали, БД.
– Горелик говорил, поглядывая на публику, снующую вокруг Пола, лежащего на грязном полу. Лаборантка привычно фиксировала катетер в локтевой вене неизвестно откуда появившимся лейкопластырем.
– Сейчас эти дурни и вправду зальют в систему боржоми... Пусть льют. Он любил запивать чачу боржоми.
Появился Грегори с пакетом, набитым бутылками с глюкозой и физиологическим раствором.
– Рыжий!
– сказал подошедший Кузьма, стараясь не смотреть мне в глаза.
– Ты не должен ставить эксперименты на нем.
"Почему мы все перестали называть Пола по имени," - подумал я и сказал:
– Ты что, врач "скорой"? Сейчас не время давать советы.
– БД, - подключился Горелик, - вам никто не простит, если он останется на столе, даже если все будут знать, что вы оперировали мертвого и не сотворили чуда. А что скажет его мать, Саломея, его жена, дети? Они никогда не позволят оперировать его... даже мертвого.
– Я позвоню Саломее сам. Нет, меня на это не хватит. Мне нужны силы для операции. Пусть позвонит Этери и вызовет их в институт, - сказал я. Спешите! Может быть, мы и вправду готовим эксперимент, но у нас нет выбора... Он выживет, если мы все сделаем быстро и без ошибок... Тогда мы получим еще и веский аргумент в пользу применения имплантируемых устройств для вспомогательного кровообращения.
– Вы хотите имплантировать ему соковыжималку?
– закричал Горелик.
– Вы сошли с ума! Вам никто не позволит!
– А о чем я толкую все время... Поезжайте, Горелик!
– Отвернулся я и тут же вспомнил.
– - Где Этери? Я хочу знать, где она?
Лаборантка в углу принялась усердно поднимать упавшие стулья, повернувшись ко мне спиной.
– Кэтино! Где Этери? Отвечай!
– Этери ушла с теми парнями, БД, - сказал подошедший Грегори.
– Как, ушла? Ее увели силой? Она кричала?
– Сыпал я вопросами, понимая, что произошло что-то ужасное еще.
Грегори старался не смотреть на меня.