Донор

Евстигней так развил свой музыкальный слух, слушая магнитофонные записи, звучащие днем и ночью во всех помещениях лаборатории, что начал требовать, чтобы публика учитывала и его музыкальные вкусы. Он заходился в экстазе, мечтательно закрывал глаза, привередливо постукивая копытом, и почти вдвое увеличивал кровоток через соковыжималку, когда лаборантки включали его любимую "Summertime" в исполнении The Modern Jazz Quartet. Пол уверял меня, что музыкальные успехи Евстигнея - результат своевременной экстирпации яичек и настаивал на поголовной кастрации экспериментальных животных прямо на операционном столе, предлагая возложить контроль за этой процедурой на Горелика.

Мы купили несколько свирепых макак-лапундеров в сухумском обезъянем питомнике, чтобы моделировать кровопотерю и возмещать объем циркулирующей крови "кумысом".

Когда привезли обезъян, я попросил Кэтино позвонить Даррел.

– А что ей сказать, батоно БД?
– Спросила лаборантка.

– Скажи, я поймал колобуса!

Первый эксперимент был неудачным: обезъяна умерла через сутки после операции. Искусственная кровь отличалась тогда низкой стабильностью и при циркуляции в сосудистом русле агрегировалась в крупные конгломераты, блокирующие кровоток. Мы старались "вытащить" обезъяну, хотя по условиям эксперимента реанимация после введения "кумыса" не планировалась.

Второй макаке повезло больше. Обезъяны стоили нам слишком дорого, чтобы позволить и второй умереть так же бездарно. Эту вторую звали Верико. В течение недели у нее шприцами брали из вены кровь небольшими порциями, чтобы приучить к кровопотере.

Чтобы взять кровь у дикой обезъяны, даже если она сидит в клетке, требовалось не менее получаса: прижать к стенке клетки, вытянуть наружу лапу, ввести в вену катетер. Сопротивляясь, Вера потела, кричала, портила воздух и старалась вонзить большущие зубы в руки лаборантов.

– Верико - просто сука!
– Нервно сказал Грегори на второй или третий день мучительных общений с обезъяной.

– Не фамильярничайте!
– заметил я.
– Не хочу вас обидеть, но этот колобус - ваш п-прямой п-предок.

– А что, называть ее по имени-отчеству?
– Не унимался Грэг.

– Это идея, - обрадовался я.
– Будем звать ее Верой Павловной.

– Кто это? Ваша знакомая?

– Не грубите, Грэг! Так звали героиню одного из романов Чернышевского, еще до Фрейда научившуюся копаться в своих снах.

– Может быть, чтобы легче брать кровь, вы позволите ввести Вере Павловне промедол, поскольку наша общая родственница?

– П-приматы, как люди, очень быстро привыкают к наркотикам, - сказал я.
– Попробуем фентанил. К нему нет привыкания

– Ваша вера в печатное слово, БД, потрясает. А почему воры пытались несколько раз взламать двери операционных и вашего кабинета? Думаете, их интересовала ваша переписка с иностранными фирмами, производящими хирургическое оборудование? Они искали фентанил, как ищут его постоянно некоторые наши собственные лабораторные кадры, в том числе и самые горячо любимые вами.

– Don't judge yourself by what you do, but by the meaning you bring to it, - сказал я.
– Вы кончили, Грэг? Спустите воду и введите фентанил.

Через пару дней Вера Павловна или ВП, как называла ее теперь лабораторная публика, стала законченной наркоманкой.

Больше всего Вере Павловне нравился Пол. Она умирала от любви к нему и, казалось, вот-вот запоет "Сулико". Как когда-то осел Гиви поджидал у лифта Горелика, ВП по утрам сидела в кресле за письменным столом Пола, глухо урча от нестерпимого желания поскорее увидеть его. Однако венценосный Пол, болезненно трезвый по утрам, никогда не снисходил до банальных заигрываний с макакой. Он просто не замечал ее, даже когда она влезала на стол, заглядывала ему в глаза и ворошила остатки волос за ушами.

Ближе к вечеру, когда Пол набирал нужную форму, выпив 400-миллилитровый флакон "гравицапы", он спускался из царственных чертогов на лабораторный пол и позволял себе несколько фамильярных похлопываний по жилистому заду ВП, которая от этой ласки впадала в неистовый восторг.

– Рука Пола на ее заду, что поц Федора (так звали третью обезъяну) в ее влагалище, - нагло заявлял Горелик.

ВП благополучно перенесла переливание "кумыса", хотя почти сутки мы думали, что потеряем ее. Через несколько месяцев мы опять взяли ВП в лабораторию, чтобы имплантировать искусственный желудочек. Перестройка набирала силу. Институт перестали финансировать, и содержать обезъян становилось все труднее...

ВП начали готовить к операции. За день или два до этого Пол зашел ко мне в кабинет и, усевшись в кресло, неуверенно предложил:

– Давай жахнем, Боринька. Мне привезли из Еревана бастурму.

– Я не могу сейчас, Пол. П-прости.

– Чуток!

Что-то в его интонации заставило меня согласиться. Бастурма была потрясающей. Острая и твердая, как камень, она, тем не менее, в течение нескольких секунд исчезала во рту, тая на языке.

– Выкладывай!
– Сказал я после второй рюмки "гравицапы".

– Видишь ли, Боринька, - туманно начал он.
– Я думаю Верико не следует оперировать. Она еще очень слаба.

– Не дури, Пол!
– я вяло отмахнулся.
– Мы не можем просто так держать ее. Очень дорого. Ты сам знаешь. Нужна отдача. А с желудочком она еще п-послужит... Давай по п-последней. Я с-спешу...

– Я могу взять ее к себе, - упорствовал Пол.

– Куда?
– Не понял я.
– Домой?! ВП?! Ты спятил, парень. Она перекусает всех и в к-конце к-концов убежит, и надо будет опять звонить в милицию и к пожарным, и платить им, как уже было не раз...

– Это мои проблемы, Боринька. Я заберу Верико домой. Дети будут рады и станут заботиться о ней. Я обещал им, - стал пылить Пол.

– Не могу этого позволить. Колобус стоит больших денег, и мы д-должны...

– Ничего никому мы не должны, - оборвал он меня и отпил прямо из широкого горла "цапы".

– Этот почти колобус заслужил спокойную жизнь, а ты опять тащишь ее в операционную. Возьми овцу...

– Нет, Пол!
– Промямлил я, понимая, какую обиду наношу ему.

А как втолковать, что любой мой промах может стать очередным поводом закрытия лаборатории, которая все больше раздражает новую администрацию.

Пол молча встал, взял початый флакон с "гравицапой" и вышел. Через день ВП смоделировали инфаркт, но она вдруг стала загибаться на столе, и тогда я решил сразу подключить соковыжималку. Нам удалось вытянуть обезъяну. Через несколько дней, когда ВП стабилизировалась, Горелик отключил желудочек, оставив соединительные магистрали, подшитые к аорте и левому желудочку, торчать под кожей, обтурировав их специальными антитромбогенными заглушками. Перебинтованная ВП вновь разгуливала по Лаборатории, норовя каждый раз усесться к Полу на стол.