Допельдон, или О чем думает мужчина?

А если учесть, что наш будущий глава — родственник Самого! Ну, вы меня понимаете?! То это ведь только благо будет для всего нашего села. Сколько вон он уже хорошего для нас сделал. Детские площадки во всех дворах поставил, газовую котельную для школы построил. И в будущем сможет, в случае чего, словечко за нас замолвить. Родственник ведь как никак!

В общем, голосовать надо только за него, за будущего и нынешнего главу. Думаю, так будет рассуждать большая половина жителей.

Но в груди у меня все равно начинает закипать злость. «Ну на хрена? На хрена весь этот маскарад? Неужели люди ничего не поймут про пустышку? Или их вправду так все устраивает? И почему он приказал срывать мои листовки? Ведь я же на его место не претендую».

А то, что листовки срывали по чему-то указу, сомнений нет. Ну не бывает просто так, чтобы одни кто-то случайно сорвал, а другие вот так сразу повесили.

«И еще Марина не звонит! Что с ней? Как она там? Что ей сложно прислать СМС, что доехала нормально. Что у нее все хорошо! Мне не важно, была она там с кем-то или нет. Главное, чтобы у нее все было хорошо! Ведь я волнуюсь за нее. Нет, не позвонит. И ничего не пришлет».

Я уже забыл, что мы расстались, расстались окончательно, и раскрываю свой телефон, чтобы прочитать ее последнее сообщение.

«Пошел ты в жопу со своей честностью!»

За что? Почему она так? А впрочем? Может, она права? Как нельзя актуально. Кому она нужна эта честность? Тем более от меня?

Может и вправду, не нужен нашему селу никакой музей! Ему нужны дорога, свет и больница, причем, желательно, как в городе. И дать их нам может только наш будущий и нынешний глава, родственник Самого. Договорится там с кем-то, по-свойски, по блату. И даст. Но какой ценой?

Каждый день я хожу по одной и той же дороге. Сначала в одну сторону, а потом в другую. И каждый раз я гляжу на огромную воздушную чашу между нашим холмом и огромным курганом, могилой неизвестных древних воинов, который скрывается в дымке на другом берегу Москва-реки, на зеленые поля, на старицу реки, на храм у подножия холма.

И каждый раз я отчетливо вижу это место таким, какое оно было много веков назад. Когда еще ничего вокруг не было: ни этих деревянных покосившихся домиков за спиной, ни бетонных коробок города, нависающих надо мной с левой стороны, ни церкви-красавицы с правой. Ничего-ничего. Только ровное, как стол, поле за моей спиной, а еще чуть дальше за ним — густой сосновый лес, в котором всегда, в случае чего, можно было укрыться от коварных набегов татар, и воздушная чаша под ногами. И две голубые дуги. Москва-река где-то там, на той стороне воздушной чаши, еле угадывается по деревьям, растущим вдоль ее крутых берегов, и прямо под ногами ее старое русло, превратившееся в продолговатые озера.

И еще я вижу своего предка, который вывел на это место свой род и сказал, что здесь будем теперь жить. И звали этого предка — Бык. И был он такой же упрямый и мощный, как это благородное животное. И отсюда пошло название нашего села — Быково. И долго упрашивали его родственники. Давайте мы спустимся с этого холма. Вон туда, поближе к большой реке. И там поставим наши дома. Там нам будет гораздо ближе ходить к реке за рыбой. Но Бык был упрямый, и он сказал, что нет, дома мы построим здесь, на этом самом месте. А рыба! Рыба сама придет к нам, когда будет надо. Не все поверили Быку. Некоторые все же спустились с холма и построили свои дома на берегу Москва-реки. Но недолго они так жили. Всего лишь до весны. Потому что, когда с холмов и с кургана сошел снег, он наполнил чашу талой водой практически до краев. И те, кто не верил Быку, еле-еле успели спастись. И по этой воде в озера пришла рыба. А потом, когда вода спала, и река вернулась в свои берега, рыба осталась в западне, в озере. И Бык сплел из ивовых веток корзину и черпал эту рыбу, столько, сколько ему было нужно. И даже больше.

И пока был жив Бык, больше никто не строил дома на берегу Москва-реки, и все предпочитали строиться на краю воздушной чаши. Потом пришел царь Дмитрий по прозвищу Донской и позвал всех мужчин с собой на битву с татарами. И мужчины ушли. И мало, кто из них вернулся обратно. А оставшимся в селе женщинам и детям было не до переселения на новые места. Им и там было хорошо. Озера каждую весну исправно давали рыбу. И все уже начали забывать, почему у села такое странное название — Быково. С ударением на букву «ы».

Через сто лет Иван Грозный взял Казань и по Москва-реке повез на лодках захваченную казну. И, как гласит легенда, одна из лодок перевернулась как раз в центре воздушной чаши. Разозленный царь топнул ногой и приказал всем, кто был в лодке, искать утопленные драгоценности.

И так появилась деревня под названием Колонец. Что от слова колония. Почти сто лет, ну может чуть больше, а может, чуть меньше, простояла эта деревня на берегу большой реки, пока однажды девяносто восемь лет назад весной деревню снова не затопила талая вода. Жители деревни, кто на чем мог, переправились на высокий берег и пережидали паводок, ютясь у сердобольных соседей и проклиная грозного царя, которого уже давно не было на свете.

Но, несмотря на это, никто не посмел его ослушаться. И, когда вода спала, жители деревни вернулись в свои дома. Восстанавливать хозяйство.

Жителям деревни повезло. Через год Петр Столыпин затеял аграрную реформу и предложил всем крестьянам попробовать жить не общиной, а фермерскими хозяйствами. Никто в Московской губернии не хотел менять сложившийся уклад жизни, и только жители деревни Колонец были согласны на все, лишь бы перебраться подальше от этого гиблого места. Они написали челобитную премьер-министру, где пообещали, что они согласны жить хуторами, то есть отдельными хозяйствами, но при одном условии. Если им разрешат перебраться на новое более сухое место.

И Столыпин разрешил им это сделать, и не только разрешил, но даже выделил денег из государственной казны на переезд.

Почти шестьдесят лет назад на ровное, как стол, поле, не то что передо мной, а на то, что за мой спиной, обратили внимание авиаторы. Самолеты тогда еще только-только начинали покорять небо и поэтому летали низко и с осторожностью. Желательно над ровным местом и вдоль железнодорожных путей. Вот один из летчиков, пролетая вдоль Казанской железной дороги, она как раз проходила по опушке леса, приземлился на это поле. Надо было что-то починить в двигателе. И как-то так быстро получилось, что все авиаторы стали использовать это поле как аэродром и авиаремонтные мастерские.

Но поле, то, которое у меня за спиной, было очень большое, на нем можно было построен еще десяток аэродромов. И этим воспользоваться Андрей Николаевич Туполев, наш знаменитый авиаконструктор. Он решил, что это самое идеальное место для строительства авиационного института и экспериментального аэродрома.

И это было действительно так. Потому что древняя шумерская поговорка гласит, что там, где пересекаются три пути, открывается дорога в небо. Вот на том поле, что выбрал Туполев, как раз три дороги и пересекались: река, железная дорога и шоссе. И именно там была построена самая длинная в Европе взлетно-посадочная полоса. Та самая, на которой в прошлом году проходил МАКС, международный авиакосмический салон.

Но никто-никто: ни Туполев, ни строитель железной дороги барон Фон Мекки, ни даже коммунисты при Советской власти не решались что-либо построить на том самом поле, что раскинулось у меня под ногами, на дне воздушной чаши.

Нет, в Советском Союзе как-то попробовали и даже построили целый микрорайон в городе на краю этого чаши. Вот он как раз возвышается чуть левее от меня, закрывая вид. Правда, перед этим они несколько лет намывали песок из Москва-реки, поднимали берег реки до такой степени, чтобы, в случае чего, вода не выплеснулась через край. В Советском Союзе денег было много, и для Жуковского их не жалели. Но даже им не удалось насыпать столько песка, чтобы подвалы в этих домах были сухими по весне.