Дорога без следов
Шрифт:
Ходили уже разведчики по тылам, дорогой майор Волков! На брюхе ползали по нейтралке, отсиживались в болотах, выходили к населенным пунктам, дневали в лесных массивах и снова упорно шли по маршруту, но ничего утешительного из поиска не принесли – нет больше тех деревенек и хуторов, на которых еще недавно гостевал Семен Слобода. Одни дотла сожжены, другие вымерли, – вернее, карателями уничтожены все жители, – из третьих угнали все население в немецкий тыл. Нечего тебе ответить, майор, нечем порадовать. Жаль, что и у партизанских разведчиков тот же результат, зато четко просматривается линия замысла оберфюрера Отто Бергера – выжженная земля, никаких свидетелей, мрак и туман! Не на что опереться его противникам: кругом созданная им пустота.
Как эсэсовец узнал
Свои соображения генерал радирует Волкову, ответы на запросы будут даны в самые сжатые сроки, но основная тяжесть работы ложится все-таки на плечи ушедших во вражеский тыл. Тяжко, когда сам не можешь быть рядом с ними – кажется, пошел бы, все узнал, поступил так, как надо, вовремя догадался и предусмотрел, но… Доверять надо больше своим сотрудникам и ученикам, доверять и верить в них, как в самого себя! Нельзя дергать попусту людей, занятых важным и опасным делом, им помогать надо, Волкову и Семенову, Колесову и Чернову, всем тем, кто работает в немецком тылу. Недоверие не только обижает, а быстро лишает необходимой инициативы, подрезает крылья, заставляет проявлять нерешительность и действовать с опаской, без конца оглядываясь на руководство. Так ничего не получится, не растут из таких бойцы, – из боязливых да постоянно оглядывающихся.
Стало зябко, замерзли босые ноги, по которым тянуло сквознячком. Поправив на плечах китель, накинутый на рубашку, Ермаков поглядел на часы – ложиться или еще поработать? Может, пора побриться, привести себя в порядок, согреть чаю и позавтракать?
Вон, за окнами посерело небушко, приобрело акварельную прозрачность, отливающую перламутром или скорее нежным цветом старого, чуть розоватого жемчуга. И боль, похоже, немного отпустила, ушла и коварно затаилась, выжидая новой бессонной ночи, чтобы подняться на него в смертоносную атаку – молча и страшно. Так поднимались, вытягиваясь в длинные цепи, «разноцветные гвардейцы» – дроздовцы, марковцы, взблескивая острыми жалами примкнутых к винтовкам штыков. Бывает ли что-либо страшнее штыковой или внезапной атаки конной казачьей лавы, несущейся на тебя с азиатским визгом и гиком, размахивая над головой острыми как бритва клинками?
Оказывается, бывает. Когда ты остаешься один на один с рвущей сердце болью, готовой утянуть тебя в небытие, а в руках нет оружия, нет рядом товарищей, и дать ей победить – значит, стать дезертиром, бросить свой взвод или свой эскадрон перед атакой врага, неумолимого и жестокого, а враг этот не только по ту сторону фронта.
Выйти бы сейчас на улицу, сесть в трамвайчик и катить, устроившись на жестком сиденье из деревянных реек, по Бульварному кольцу. Поплывут за окном старые аллеи, безлюдные в этот час тротуары, будет сипло дребезжать, как простуженный, трамвайный звонок, и наступит умиротворение от вида древнего русского хлебосольного города, ставшего за долгие годы таким родным.
Нет, надо попробовать еще немного поспать. Столько дел намечено на сегодня, и необходимо встать свежим и полным сил.
Придерживая сползавший с плеч китель, генерал прошаркал в комнату отдыха и лег в постель. Сначала показалось холодно, но потом он быстро согрелся под грубым солдатским одеялом и заснул со счастливой улыбкой на губах – снился ему московский трамвай, увозящий его по Бульварному кольцу навстречу поднимающемуся утру…
– Их двое, – желчно усмехнулся Бергер, глядя на вошедшего Конрада хитровато поблескивающими глазами.
– Что? – не понял Бютцов.
– Я сказал, их двое, – повторил оберфюрер. – Объявился второй русский разведчик. Он приходил к нашему человеку, ведущему наблюдение за сгоревшей явкой подпольщиков. Это, кстати, ваша мысль, Конрад, сжечь дом и выставить рядом наблюдение. Поздравляю, замысел оказался недурным, и капкан у сапожника сработал,
но только наполовину.Бютцов прошел к столу, положил на тумбочку фуражку и опустился в кресло. У окна, переминаясь с ноги на ногу, топтался Клюге, видимо, недавно получивший разнос от шефа и теперь желающий как можно скорее уйти.
– Агент позвонил дежурившему у телефона Канихену, и тот распорядился взять визитера под наблюдение.
– Взяли? – прикуривая, спросил Конрад, прикидывая, какие же еще события приключились в городе.
И вообще, почему оберфюрер так уверен, что к сапожнику приходил именно второй русский разведчик? Каковы основания для такой уверенности? Мало ли кто это мог быть!
– Взяли, – вздохнул Бергер, играя ножом для разрезания бумаг. – Хотите спросить, почему я уверен, что это был второй русский инспектор? Отвечу. Местные знают о пожаре, предпочитают сами ремонтировать обувь, чтобы не тратить лишние деньги, и старательно избегают расспрашивать незнакомых людей о любых сомнительных происшествиях. Я уже подумывал прикрыть лавку, но она сыграла свою роль. Человек, приходивший к нашему агенту, не местный, не ведает осторожности, присущей коренным жителям города, и слишком ловко пытался уйти из-под наблюдения, выявив его практически сразу.
– Ушел? – заинтересовано поглядел на оберфюрера Конрад.
– Ушел, – эхом откликнулся тот. – Убил одного из наших сотрудников и ушел через чердаки. Украл у пивной велосипед и скрылся. Пока его розыски безрезультатны.
Бергер замолчал и тоже потянулся за сигаретами: к чему скрывать, доклад Клюге и рапорт начальника СС и полиции города его обеспокоили – русские инспектора, явно прибывшие из Центра, проявляют все возрастающую активность. Они роются с упорством саперов, орудующих в замке. Их двое, а не один, как полагали вначале. Клюге самым дотошным образом опросил каждого из бригады наружного наблюдения – приметы скрывшегося не совпадали с приметами уже хорошо известного Владимира Тараканова, которого видели в городе.
Посещавший сапожника человек совсем иной: старше, ниже ростом, другой цвет глаз, но хорошо владеет местным диалектом, в котором перемешались польские и белорусские слова. Наверняка свободно может говорить на польском и немецком. Судя по его действиям – изобретателен, смел, способен на расчетливый риск, и в паре с ним – Тараканов, или как его на самом деле… Поневоле забеспокоишься. Нет, не за свою голову, а за успех начатой столь успешно операции «Севильский цирюльник». Видно, подготовленная СД информация здорово задела там, в Москве, русское руководство – послали даже не одного, а двоих. А вдруг троих или четверых, и сейчас по улицам маленького городка Немежа ходят другие, пока не выявленные и не опознанные посланцы чекистов?
Стоп! Не стоит усложнять и торопить события, не надо суеты и легковесных, скороспелых решений. Подумаем, посоветуемся.
– Сапожника убрать? – приминая в пепельнице сигарету, спросил Конрад.
– Подождем, – прищурился Бергер. – Клюге, повторите приметы второго. Может быть, у штурмбанфюрера возникнут вопросы.
– Среднего роста, широкоплеч, подтянут, бородат, особых примет не имеет. На голове коричневая кепка, ботинки тоже коричневые. Голос низкий, чуть с хрипотцой, часто улыбается, умеет расположить к себе собеседника. Хорошо владеет собой. Походка сдержанная, спину держит прямо, не сутулится, руками не размахивает и в карманах их не держит…
– Хватит, – прервал его Бютцов. – Бороду он сбрил, кепку сжег, ботинки поменял, как и костюм, а все остальное для нас как мертвому припарки. Есть такая меткая русская пословица. Тем более сами вы его не видели, а основываетесь только на показаниях наружников, бездарно упустивших русского. Где его теперь искать? – он повернулся к обер-фюреру. – Где второй, или, если хотите, первый?
– Известный вам как Тараканов? – уточнил Бергер.
– Да. Где их потаенные норы? Где они прячутся, с кем контактируют, на кого здесь опираются? Мы могли бы все досконально раскрутить, не сорвись с крючка посещавший сапожника, а теперь придется играть вслепую. Стоит ли рисковать?