Дорога к Чеджу

На пятом часу дежурант решила его осмотреть. Начала с отоскопа в ушах, затем вялая аускультация грудной клетки через майку, проверка натяжения шейных мышц (симптом Кёрнига) и осмотр ротоглотки.

Пульсометр показывал сто тридцать в минуту, артериальное давление по манжете в норме. От осмотра рта он проснулся и заплакал.

Шесть утра. Рассвело. Температура не падает, лекарства не помогают. Кровь не переливают из-за сохраняющейся лихорадки.

– Что будем делать, коллега?
– спросила у меня женщина-врач.

– Ставить немедленно гемотрансфузию... Организм ослаблен анемией, лихорадкой, перегреванием, возможно инфекцией и не может "ответить". К тому же при тепловом ударе привычный парацетамол не действует. У вас есть лёд?

– Я вас поняла. Посоветуюсь с нашим педиатром. Может быть, мы сделаем ему ещё антигистаминный препарат?

– Хуже не будет.

В шесть тридцать моя помощница-переводчица Эунсуна извинилась, и, сославшись на утреннюю работу, ушла. Всё это время она помогала мне. Подбадривала, отвлекала от тягостных мыслей, переводила врачам и медсёстрам на корейский. Рассказала, что у неё нет детей, помогает младшей сестре, у которой двое. Написала, что пребывание в этой клинике мне обойдётся в миллион вон. Когда она показала страховку сына регистраторам, - ей ответили, что работают только за наличные.

В семь утра на такси приехала встревоженная Надя. Мы общались через мессенджер, пока у меня не сел аккумулятор. Таксист не дождался оплаты и уехал.

Наконец нам принесли воду и салфетки. Показали, что его надо обтирать и "делать массаж". Вода была тёплой. Льда у них нет.

В семь тридцать в присутствии студентов поставили гемотрансфузию. Сказали, что она рассчитана на четыре часа, и мы можем уйти.

В восемь утра градусник показал тридцать семь и пять. На соседней койке закричала мать ребёнка. Капельница закончилась, игла вышла из вены, и не сворачивающаяся кровь её девочки залила постельное бельё. Странно, для чего вездесущие видеокамеры и где глаза медсестёр?

В девять утра врачи сменились. Новая смена провела обход, и наконец-то включили кондиционеры.

В десять утра температура опять тридцать восемь. Повторно сделали литическую смесь внутривенно. В десять тридцать я указал медсестре на два воздушных эмбола, движущихся в вену по трубке капельницы. Она стала их откачивать шприцем, но не получилось. Треть пакета с остатками крови ушло в раковину. Температура тридцать семь и четыре.

В одиннадцать состоялся мой разговор с новым врачом дежурантом, после которого мы приняли решение выписаться. В палату я не хотел, да и не мог. Если то, что сказала Эунсуна - правда, то нам не потянуть. Хотя врач так и не озвучил приблизительный прейскурант. Она не знала ничего. Ни стоимости анализов, ни стоимости койко-дня, ни цен на манипуляции. Странно всё это. Наши врачи подкованнее в таких вопросах.

Договорились, что если не удастся улететь в Москву или при ухудшении состояния мы обратимся повторно. Благо, что клиника под боком. Моё отношение к лечебному процессу, во время которого больные с капельницами в пижамах ходят по улице, сидят в кафе за кофе и сигаретой, весьма настороженное. Ведь ещё основатели российской пропедевтики говорили, что лечение начинается с режима.

– С вас шестьсот семьдесят тысяч пятьсот восемьдесят вон!
– сказал администратор приёмного отделения, который оформлял нашу первичную документацию.

– Кредитные карточки принимаете?
– задал я скорее риторический вопрос.

Хорошо, что не миллион. Не люблю я цифр с нулями. Вызывают они только улыбку, как и скидка на чеке оплаты лечения в девять вон.

После транзакции вручили рецепт на лекарство и краткий отчёт на английском языке, из которого я узнал, что больше половины стоимости лечения составили анализы крови и мочи. В университетской аптеке выдали всё тот же красный парацетамол с инструкцией по приёму. В комнате страхования попросил сделать подробную распечатку по оказанным услугам. Насчитал в ней шестьдесят семь подпунктов.

Ни медицинской выписки с диагнозом, ни результатов анализов не было. Ощущение, что сходил в магазин за покупками. С третьего захода упросил врача распечатать анализы, после чего откланялись друг другу и вызвали такси.

День ушёл на телефонные переговоры. Посольство, дежурные консулы, страховая компания "Альфастрахование", "Глобал ассистант", Аэрофлот, друзья, знакомые.

Дежурный консул огорчённо сообщил, что есть только два места на завтрашний рейс из Сеула в Москву и то в бизнес-класс, по двести сорок тысяч рублей за билет. Авиакомпания меняла билеты, но стоимость их выходила дороже, чем брать новые. Страховая компания обещала возместить лечение и обеспечить перелёт, если принесу справку о необходимости дальнейшей госпитализации.

Вечером опять сходил в университетский госпиталь Paik Haeundae. Справку давать не хотели. Главный дежурный врач просил прийти завтра, когда будет педиатр. В конце концов вместе с моими подсказками напечатал её на английском. Извинился, что владеет только начальным уровнем. Рассказал, что сейчас престижно лечиться в Южной Корее и тридцать процентов пациентов этой клиники составляют иностранцы. Американцы, французы, русские.

Администратор попросил за эту выписную бумагу с красной квадратной печатью ещё тридцать тысяч вон.

Также на ночь отключили кондиционеры. Больные университетской клиники в белых пижамах с вышитыми крестиками как зомби бродили по близлежащим кварталам в поисках еды, сигарет, соджу и развлечений. Да и медсёстры в фирменной госпитальной одежде и сменной обуви возвращались с пакетами продуктов из ночного магазина. Хотя может быть, они собирали своих пациентов. В каждой стране свои правила.

Контрасты Пусана

Ночь прошла спокойно. В квартире плюс двадцать один. Влажность не выше семидесяти процентов. К сыну вернулось прежнее настроение и аппетит. Пришли к мнению, что торопиться с отлётом не стоит, учитывая то, что этот вопрос не решаем. Будем наблюдать ребёнка здесь и ждать.

Оставив Надю с сыном дома, мы с дочерью ушли на знакомство с городом. Метро такое же, как и в Сеуле, но более молодое и интенсивно развивающееся. Только четыре линии, да станций всего сто пятьдесят. Оно интенсивно развивается. За два года отстроили две линии на сорок станций и похоже, что это не предел. В стране очень аккуратно и быстро строят. Даже многоэтажки закрыты тканью, чтобы из них не вылетал строительный мусор.

Ехать на метро муторно долго, остановки чуть ли не через каждый километр. Все платформы также закрыты прозрачными перегородками с раздвижными воротами. В комнатах отдыха при станциях можно зарядить мобильный телефон или накачать колёса инвалидной коляски. Реже встречаются шкафчики с противогазами и почти нигде на платформах не работают кондиционеры. Пассажиры в ожидании поезда размахивают веерами, отчего похожи на бабочек. Лишь попадая в вагон, получаешь вожделенную порцию прохлады. В поведении провинциалы менее деликатны. Стараются побыстрее занять сидячие места, кушают, пьют, жуют, громко общаются по мобильному телефону. Что-то подобное встречал в подземке Шеньчженя.

В Пусане стал свидетелем перепалки двух немолодых мужчин за место для сидения слабой половины. Экспрессивно, и по жестам было понятно, что тот, кому не повезло, показывал сопернику, что его супруге с её попой полезнее стоять.

И появились толпы из бабушек в шапочках-козырьках на всё лицо. Энергичные крашеные брюнетки с короткими чёрными кудряшками. Суетящиеся, галдящие и никого не замечающие. Может быть, они и в Сеуле были, но мне тогда было не до них. Сегодня настроения нет, и в локусе внимания сплошной негатив.