Дорога к звездам

Яша не вмешивался в разговор. Он молчал и, глядя в сторону, покусывал губы.

В это время с печи слез Полунин. Лицо его было совсем черным от пыли, смешавшейся с потом.

— Несите новую шину, — прохрипел он, — она в кабине.

Яша с Борисом, точно сговорившись, бросились за шиной, быстро вскарабкались на печь, общими усилиями отодрали наполовину сгоревшие полосы меди. Поочередно работали напильниками, зачищая нагар с посадочных мест. На юношах дымилась одежда, раскаленные каретки даже сквозь валенки жгли подошвы ног.

Установка новой шины заняла не более пяти минут, но Яше показалось, что они находились на печи целую вечность. Он чувствовал себя так, словно его опалили и снаружи и изнутри.

На площадку друзья спустились чуть живые. Тяжело дыша, они так и плюхнулись на железный сундучок в кабине. Полунин чувствовал себя не лучше. Он сидел с Яшей и поминутно сплевывал черную, как тушь, слюну.

С площадки раздался свист, в окне появилась фигура сталевара с поднятым вверх большим пальцем руки. Он довольно улыбался.

— Какие вы молодцы, ребятки! — похвалила друзей Люба. — Всего на восемь минут задержали. Это пустяки, это я нагоню.

— Работай, работай, — проворчал Полунин, — за приборами следи.

— Ладно, — обратился он затем к Борису и Яше, — сбрасывайте комбинезоны. Давайте христианский вид примем, а то мы и в самом деле на чертей похожи. По пальцу здорово саданул?

— Пустяки, — смутился Яша, — уже прошло.

— Ну-ка, сними рукавицу.

Рука распухла, пальцем было больно пошевелить.

— Ничего, пройдет. Придется вам на тисках с зубилом потренироваться.

Став под освежающие струи душа, Яша испытал необыкновенное наслаждение. С его плеч спадала многопудовая тяжесть, по телу разливалась приятная истома.

— Скажите, — спросил Борис, — часто эти самые горят… как их… шины?

— Да, частенько. Раньше редко горели. А война началась, людей на ремонт не хватает. Хоть разорвись. Да вы не трусьте, ребята, — становясь совсем добрым, сказал Полунин. — У нас не так уж трудно.

— А мы и не трусим, — бодро ответил Борис, — это мы с непривычки такие неловкие были.

— Идите, отдыхайте. Знакомьтесь с народом, с печами.

Но сегодня им было не до знакомства. Остаток смены они просидели на железном сундучке и ушли домой, едва прогудел гудок.

3

Через две недели кончился испытательный срок. Яше и Борису присвоили четвертый разряд дежурного электромонтера. За это время они еще дважды меняли сгоревшие шины, но уже не собирались удирать из плавильного отделения, хотя на раскаленных печах не чувствовали себя лучше. Оправдание было одно: «Война!»

У Любы тоже закончилось ученичество, и она теперь самостоятельно управлялась с кнопками, штурвалами и рубильниками.

Понемногу молодые люди свыклись с заводской обстановкой. Работа их была не такой уж сложной. В обязанность регулировщицы входило включать печь, следить за показаниями вольтметров и амперметров во время плавки металла и выключать аппаратуру, когда сталь была готова. Весь процесс плавки от включения печи до выпуска стали протекал автоматически. Сложная система реле-автоматов обеспечивала необходимый режим в печи, то есть поддерживала постоянную дугу между электродами и металлом. Автоматика работала надежно, с нею дежурным монтерам сталкиваться почти не приходилось.

Круг обязанностей Яши и Бориса также был не широк. Вместе с Полуниным они меняли шины, перегоревшие лампы освещения, ставили новые предохранители, притирали искрившие щетки на электромоторах.

Цех работал в три смены. В двух других сменах плавильного отделения было еще четыре дежурных электромонтера и двенадцать регулировщиц, в основном молодежь.

Михаил, Алексей, Кузя, Колька Чупин и другие ребята попали в различные цехи завода. Первые дни друзья собирались за проходными завода, делились впечатлениями, удачами и неудачами, подбадривали друг друга. Они в одном трамвае ехали до города и слезали на одной остановке, хотя это не всем было удобно. Но по мере того, как каждый из них втягивался в свою работу, встречались они все реже, каждый задерживался на заводе после гудка.

Если случалось, что электрооборудование работало бесперебойно, Яша заходил в кабину третьей печи, к Любе. Он останавливался около пульта. Люба сидела на кругленьком винтовом стульчике, не отводя глаз с приборов. И они беседовали о положении на фронтах, о том, что пишут Дмитрий Васильевич и Володя, вздыхали, хмурились.

Потом Люба неизменно переводила разговор на боевые действия авиации. И хотя Яков не пропускал ни одной сводки Совинформбюро и читал газеты, девушка оказывалась куда осведомленнее.

— На фронте целый полк наших летчиц действует, — вздыхая от зависти, сказала она как-то, — Не читал разве? В «Красной звезде»… Евдокия Бершанская командует. Вот счастливая.

После каждого сообщения о воздушных боях, о новых таранах, на которые отваживались только советские летчики, Люба появлялась на работе с блестящими глазами. У пульта она стояла прямая, молчаливая, плотно сомкнув губы. Вопросы Якова в таких случаях зачастую оставались без ответа. В работе печи появлялись перебои. Обеспокоенный сталевар заглядывал в кабину, громко кашлял в кулак, и Люба, опомнившись, принималась крутить ручки контроллеров, лицо ее становилось виноватым.

При передаче смены в кабине третьей печи собирались и регулировщицы, и сталевар с подручными. Беседа становилась общей. Яше нравился невысокий, но необыкновенно широкоплечий и мускулистый сталевар Стешенко. Говорил он не спеша, рассудительно, словно взвешивая каждое слово. Правая рука его с растопыренными пальцами находилась в непрерывном движении.

— У тебя один брат на фронте, — сказал он Яше, — а у меня их там четыре. И все четыре пушкари. Порядок? А? А что пушкарям, что танкистам нужна такая добрая сталь, чтобы ее немецкие снаряды не брали, а немецкая броня от нее в порошок рассыпалась. Ясна моя мысль?

Кончалась смена. Яша принимал душ и ждал, пока освободится Борис. Потом уже вдвоем они ждали Любу и Катю. Без девушек из цеха не выходили, особенно в ночные смены. Однако «случалось», что у Любы появлялись еще срочные дела в цехе или происходила «задержка» при передаче смены. Люба советовала Кате не ждать ее, а Яша, конечно, не мог оставить свою подругу одну. После часа ночи им не всегда удавалось захватить последний трамвай, и зачастую Люба с Яшей шли до города пешком, о чем они, впрочем, не особенно горевали. По дороге они могли поговорить о своем сокровенном. Там, где дорога бывала безлюдной, шли обнявшись и целовались. Очутившись у дома Любы, не спешили расставаться и, спрятавшись за дверями подъезда, переговаривались шепотом или стояли молча, но крепко прижавшись друг к другу. И только заметив, что уже гаснут звезды, ахали от удивления, жали друг другу руки на прощание, но проходил еще час, два, а они все прощались.