Дорога китов

– Что ж, ясно одно, - сказал Эйнар, невесело ухмыляясь.
– Наша Хильд тащит их за собой в степь.

Наша Хильд. Как будто это его сестра. Я смотрел, как он, пытаясь избавиться от досаждающих насекомых, чешет волосы, а потом стягивает их сзади кожаным ремешком от жары. Мои волосы кишели вшами, но я не хотел сбривать кудри, как делали другие, потому что голая голова - знак раба, а до такого я опуститься не мог, умно это или нет.

Эйнар прошел мимо Гуннара, и клянусь, волосы у них обоих встали дыбом, точно шерсть на загривках волков, когда они коснулись друг друга. Горло у меня болело, и я знал, что на шее останутся пять багровых синяков.

Наша Хильд. Она не больше «наша», чем я могу пердеть золотом, но Эйнар явно думал, что она - одна из Давших Клятву, клялась она или нет. Он ни на мгновение не допускал, что Хильд может его обманывать и что Вигфус находится на верном пути, как казалось мне в то время. Конечно, я ошибался.

Иллуги Годи кинул взгляд на Гуннара, потом на меня и покачал головой.

– Вы глупцы, один из-за своей распущенной болтовни, другой - из-за умения разозлить человека вроде Эйнара.

– Если не хочешь намочить пальцы, - ответил со смешком Гуннар Рыжий, с трудом отрываясь от дверного косяка, - тогда держи свои башмаки подальше от моей пиписьки.

Иллуги вызывающе вздернул подбородок и жезл, знак его ранга, но Гуннар молча усмехнулся и пошел прочь.

– Асгард, кажется, не очень-то прислушивается к тебе, жрец Одина, - бросил он через плечо на ходу, и я увидел, как Иллуги вздрогнул, и голова его опустилась впервые за этот день.

А Эйнар после держался так, будто этого всего и не было. Вечером, во время привала, уставший и взмокший от пота, он встал, опираясь на колено, с усмешкой взглянул в лица загнанных, как псы, людей, которых провел сквозь море колыхавшейся травы, затем посмотрел на огромное, медленно закатывающееся за край земли солнце и воскликнул:

– Мы, должно быть, близко! Завтра мы их нагоним и вернем нашу Хильд.

В ответ раздались одобрительные возгласы, но звучали они глухо - люди устали от перехода по жаре.

Эйнар медленно встал, поправил щит и снаряжение на плечах и добавил, ухмыляясь:

– А теперь, пошли!

– Наша Хильд, - угрюмо пробормотал я, вставая.

Проходивший мимо Иллуги услышал и насмешливо покачал головой.

– Наша Хильд, - повторил я.
– Она не видела от нас ничего, кроме тумаков. Эйнар даже отобрал у нее то единственное, что ей было дорого, - проклятое древко копья. А он все еще считает ее «нашей Хильд».

– Она вытерпела худшее от Вигфуса и Ламбиссона, - сурово напомнил мне Иллуги, опираясь на свой жезл, - от которых мы ее спасли.

Я нехотя согласился с ним. Он задумчиво продолжал смотреть на меня, когда я, хромая, двинулся вперед.

– Поостерегись ошибок с Эйнаром, - произнес он тихо, только для моих ушей.
– Он называет ее «наша Хильд», потому что так и есть. Не Вигфуса, не Ламбиссона, не Мартина, трижды клятого монаха. Наша, Орм. Как наш - «Сохатый». Как наш - серебряный клад. В эти дни тебе стоит быть сдержанней в присутствии Эйнара, не нужно мрачно на него смотреть и болтать лишнее. Ты стал... несчастливым для него. В следующий раз он может перерезать тебе горло.

Я взглянул ему в лицо, увидел тревогу и напряженность в глазах и вспомнил слова Гуннара Рыжего о том, что боги сокрушают нашего жреца своим безразличием, а он не может найти способа донести до них свои слова.

– Я знаю, - повторил я и хлопнул себя по ноге.
– Будем надеяться, что я не захромаю пуще, и ему не придется безжалостно меня бросить.

– Он готов это сделать, - сказал Иллуги.

– Думаю, я всегда это знал, - спокойно сказал я.
– А теперь знаю и то, что и ты, Иллуги Годи, поступил бы так же. Хорошее жертвоприношение, чтобы ублажить богов, которых разозлил Эйнар, да, Годи? Лучше, чем боевой конь, как думаешь?

Я оставил его, кипя праведным негодованием, и ушел, прихрамывая, вслед за остальными, из сумеречного леса в раскаленную степь. Позже мне стало стыдно того, что я сказал, потому что Иллуги был прежде со мной терпелив и добр. Но с тех пор многое переменилось.

Мы добрались до очередной рощи, когда начало темнеть и появились звезды. Костров не разводили, а ночь выдалась холодная, поэтому те, кто поленился тащить с собой плащи, дрожали как никогда, озябнув после жаркого дня. Мы разделили плащи, закутались по двое и по трое и заснули. Огромные звезды и луна залили степь серебряным светом ясной ночи.

Занялся рассвет. Мы поднялись, дрожа от холода и недосыпа, и собирались, кашляя, пердя, чихая и жуя. Справили перед выходом нужду и разобрали свои пожитки.

Ночью вернулся с новостями Нос Мешком. Могилу нашли, нашли также и Вигфуса, которого чутье вело, как мне показалось, следом за Хильд. Стейнтор остался следить за входом.

Эйнар выслушал, кивая, и хлопнул разведчика по плечу, потом оглядел лица людей, в нетерпении собравшихся вокруг, словно волчья стая перед охотой, и улыбнулся.

– Это край густых лесов, - сказал он.
– Тут полно промоин, некоторые из них совсем отвесные и поросли кустарником, так что смотрите под ноги. Наш враг находится не далее чем в часе ходьбы отсюда, вход расположен высоко в склоне оврага, к нему ведет тропа со ступеньками. Если повезет, мы поймаем их в ловушку и выкурим оттуда.

Он посмотрел на меня и улыбнулся еще шире, обнажив острые, как клыки, желтые и блестящие зубы.

– Похоже на медвежью охоту, да, Орм?

Все фыркнули. Эйнар втянул их в это предприятие, пообещав легкую победу и заманив везеньем Убийцы Медведя, члена отряда. Трудно было им не восхищаться.

Нос Мешком не ошибся насчет промоин и кустарника. Я от души радовался, что не падаю, несмотря на лодыжку, но трудная дорога окончилась входом в глубокий овраг с отвесными стенками, посредине которого плескалась речка. Когда Нос Мешком молча дал знак остановиться, я с радостью сел; лодыжка болела, будто ее проткнули раскаленным прутом.

Мне хотелось взглянуть на ногу, но я не решался снять сапог или размотать повязку, потому что знал, что лодыжка распухла, как брюхо дохлой овцы. Поэтому я просто встал в речку, холодная вода налилась в сапог и немного уняла боль.

Щебетали птицы, гудели насекомые. Мы шли по реке, прямо к отвесному утесу, похожему на скалу. Поток заворачивал и исчезал, и я услышал отдаленный гул водопада. Зной лишал сил, дышать было нечем, даже ручей не давал прохлады. Вдруг настала странная тишина. Исчезли даже многочисленные насекомые.

Вскоре появились Стейнтор и Нос Мешком. Они шли открыто, с таким видом, словно нам ничто не угрожало.

– Они вошли туда примерно два часа назад, - сказал Стейнтор, вытирая рукавом вспотевшее лицо.
– Остановились у подножья этих ступенек вчера ночью, утром срубили все высокие деревья, какие могли найти, чтобы сделать мост. Потом поднялись.