Дорога китов

– Мы вернемся ночью, - сказал Эйнар спокойно, - и призовем монаха к ответу.

Я не стал напоминать ему, что монах - челядин Олега и находится под защитой князя, как мы под защитой Ярополка. Эйнар и сам понимал это, но его терзала мысль о том, рассказал ли Мартин Олегу что-нибудь о нашем деле.

Так что через несколько часов мы оказались перед тем же домом, когда дождь кончился и луну скрыли тучи, в дегтярной тьме ночи. Там, где днем стояли стражники, светил масляный фонарь и было пусто, а огромная дверь из бруса, разумеется, оказалась заперта. Я знал, что в палатах Олег сидит днем, верша правосудие, выслушивая новости и занимаясь всякими княжескими делами.

Мы скользнули за угол и заметили в окне свет из-под ставен. Валкнут кивнул Эйнару, и мы двинулись к жалкой бревенчатой пристройке, лепившейся к великолепным палатам.

Эйнар не хотел зря терять время; он с грохотом ударил ногой в дверь и ворвался внутрь, выхватив сакс.

Мартин вскрикнул и упал с высокого табурета; юноша рядом с ним - только один - побелел от страха и стал нашаривать меч, который лежал слишком далеко. Валкнут перехватил меч, поднял за перевязь и, ухмыляясь, стал водить клинком перед юношей.

– Мартин, - произнес Эйнар, словно приветствуя давно потерянного друга.

Монах встал с пола, кое-как взяв себя в руки. Он пригладил свою коричневую сутану - новую, как я заметил, - и поднял табурет, а затем улыбнулся и сказал:

– Эйнар. И юный Орм. Да, тут много знакомых лиц.

Юноша вздернул голову, и при звуке моего имени кровь бросилась в его побелевшее лицо. Мой отец это заметил.

– Ты который из моих племянников?
– спросил он.

Юноша облизал губы.

– Стейнкель.

– Где твой брат? Бьорн, верно?
– спросил я, и он пожал плечами.

Валкнут, поймав взгляд Эйнара, выскользнул в темноту посмотреть, не ждет ли нас засада.

Мартин снова уселся на табурет и принялся растирать что-то в плошке. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся.

– Дубовые галлы в уксусе с камедью из Серкланда и кое-какие соли, - пояснил он.
– Encaustum, от латинского caustere, «кусать». Ты это знаешь, юный Орм, ибо умеешь читать по-латыни. Но писать ты не умеешь ни на одном языке.

Теперь я понял, почему у него на концах пальцев черно-желтые следы ожогов - теперь для меня одна из его примет. С тех пор как я в последний раз видел его, он одновременно вырос и высох. Теперь у него была борода, а лысый кружок на темени - который, как я узнал, назывался тонзурой, - свежевыбрит. Но монах исхудал, казалось, резец прошелся по лицу, сделав глубже светившиеся странным желтым блеском глаза.

Он указал рукой на захламленный стол перед собой. Стейнкель дрожал. Мы настороженно ждали известий от Валкнута, а покуда слушали Мартина.

– Это заставит тебя и тебе подобных превратиться в ничто, а слово Господа восторжествует, - продолжал монах, медленно растирая красильные орешки и улыбаясь Эйнару.

– Какие, такие мне подобные?
– переспросил Эйнар.

Губы у Мартина стали еще тоньше, он процедил:

– Обреченные.

Молчание сделалось таким вязким, что можно было ложкой черпать.

– Вот свитки с данью и пошлинами, - продолжал Мартин под скрип песта.
– Эти бедные язычники делали пометки на счетных палочках и даже на полосках березовой коры. Но так управлять государством нельзя. Олег ценит меня, потому что я знаю, кто ему, сколько и когда должен. Со временем его сыновья и сыновья его сыновей научатся этому умению. Смесь въедается в пергамент и оставляет следы. Так и мои слова впитаются в грядущее и оставят след.

– Верно, ты умный человек, - ответил Эйнар бесстрастно.
– И однажды уже это доказал.

Он вынул свой маленький ножик и небрежно срезал нитку с узора на рукаве.

Мартин вздрогнул, перестал толочь орехи и коснулся рубца на месте изувеченной кисти. Потом к нему вернулась улыбка.

– Если бы ты не пришел сам, я бы навестил тебя, Эйнар, - непринужденно сказал он.

– Вот именно, - ответил Эйнар.
– Нам обоим повезло, что ты показал этим храбрым паренькам и их дружкам, где найти меня. Не больно-то они были учтивы.

Мартин пожал плечами.

– Они пришли ко мне, потому что я священник, а они крещеные христиане. Когда они сказали мне, кто они такие, я понял, кого они ищут. То Божье дело.

– Вот именно, - сказал мой отец.
– Твой бог должен быть доволен, что ты помог ему направить юные души на путь убийства. Вот оно, истинное наставление христианского священника. Разве ты не должен был предостеречь их?

– Ты убил моего отца, - угрюмо бросил Стейнкель.

– И правда, племянник, - сказал мой отец, и я посмотрел на него, потрясенный.

Я всегда считал, что это сделал Эйнар.

– Он убил моего медведя, - продолжал отец.
– И пытался убить вот его - Орма.

– Хватит, - прервал Эйнар и мрачно глянул на Мартина.
– Зачем ты собирался прийти ко мне?

Мартин осторожно отложил пест. Вошел Валкнут, посмотрел на Эйнара и покачал головой. Мартин сказал:

– Выведи мальчика.

Стейнкель в изумлении вертел головой, глядя то на одного, то на другого и очевидно злясь. Когда Валкнут схватил его за руку, он отпрянул.

– Что ты задумал, монах?
– закричал он.

Валкнут рывком притянул его к себе, развернул, взял сзади за ворот рубахи и скрутил, слегка придушив. Затем приподнял мальчишку так, что кончики его ног неистово заплясали, пытаясь достать до пола, и вынес в ночь.

Эйнар выжидающе наклонил голову, глядя на Мартина. Тот вздохнул и перестал очинять перо для письма.

– Я ничего не сказал Олегу, - заявил он.
– Взамен за это продолжительное молчание я хочу вернуть Священное копье.

– Чего?
– не понял мой отец.

– Древко копья Хильд, - пояснил я, - которое она вряд ли отдаст.

Мой отец переводил взгляд с меня на монаха.

– Почему он... Зачем ему древко? У него ведь нет наконечника.

Если он хотел пошутить, то не получилось. Я посмотрел на Мартина.

– Он обещал Олегу, - сказал я.
– Взамен Олег посулил... что? Христианскую церковь в Киеве или здесь, в Хольмгарде?

Усмешка Мартина была острой, как меч, и кривоватой.