Дорога на Элинор

— Вы быстро нашли? — спросил он.

— Я вообще не нашел, — сказал Терехов, и это была истинная правда.

— Очень хорошо, — оживился хозяин. — Вы уже бывали в Элиноре?

Вопрос прозвучал неожиданно, и Терехов честно ответил:

— Нет.

— Ага, ага… — забормотал хозяин. — Значит, вы еще не… Плохо, как же это плохо… Я не готов. Рано. Наверно, рано еще…

— Нет, — заявил Терехов. — Не рано. Самое время.

— Вы думаете… — хозяин бормотал, не слушая гостя и не глядя на него, но Терехов все равно чувствовал, что его пристально изучали, и не только искоса, не только взглядом, но и мыслью, будто третьим глазом. — Вы думаете… Мне казалось, я должен знать это сам…

— Вы просто боитесь поверить, — жестко сказал Терехов.

— Боюсь, — согласился хозяин, кивнув и наконец-то повернувшись к гостю всем телом, лицом, взглядом. — Я все знаю, все понимаю, но есть вещи выше знания и понимания — простые человеческие инстинкты. Инстинкт самосохранения. Тело не хочет, сопротивляется…

— Но я же остаюсь, — перебил Терехов. — Что меняется?

— Да, конечно… Вы. А значит, и я. И Жанночка. И еще кто-то, кого я не знаю… Это плохо, что я не знаю — кто. Жанночка очень ко мне привязана. Очень. Как она без меня — с вами? Сможет ли?

— Сможет, — уверенно произнес Терехов.

— Вы думаете? — похоже, хозяина устроил бы иной ответ.

— Да, — твердо сказал Терехов.

— А книга? — хозяин отступил, но продолжал цепляться за последнюю надежду. — Вы сдали ее в издательство, но прошло слишком мало времени… Так быстро книги не…

— Сейчас книги делают очень быстро, — снисходительно объяснил Терехов. — Две недели — и тираж готов. Со дня на день книга выйдет. Может, даже завтра.

— Моя книга, — прошептал хозяин.

— Ваша, — согласился Терехов. — Но теперь моя.

Он хотел спросить о чем-то, вопрос вертелся на языке, но, не будучи прояснен в сознании, не мог стать звуком, Терехов ощущал неудобство, нервическое беспокойное состояние, не позволявшее ему стоять на месте и, тем более, сидеть в предложенном ему кресле. Терехов ходил по комнате, и хозяин ходил встречным курсом, задевая за углы стола, тумбочки, подставки для телевизора, дивана, книжного шкафа.

— Что-нибудь случится, — сказал хозяин. — Книга не выйдет.

— Раньше нужно было думать, — сказал Терехов.

— Я думал.

— Мало.

— Наверно. Что вы знаете об этом? Что вы знаете о себе — там?

— В Элиноре?

— Элинор — слово. Там. Вы понимаете, что я хочу сказать.

Терехов подумал и сказал:

— Ничего. Но это не имеет значения. Я пойду. Рад был вас увидеть. Встретимся.

— Боюсь, что… Погодите, — хозяин схватил Терехова за рукав, повернул лицом к себе, впился глазами, будто запоминал, чтобы потом, когда-нибудь, узнать, не ошибиться. — Странно, — сказал он, — странно видеть себя таким, и странно желать самому себе того, что я желаю сейчас вам.

Терехов высвободил рукав и пошел к выходу. Когда он спускался по лестнице, ему показалось, что дверь в соседскую квартиру чуть приоткрылась, и чей-то внимательный глаз посмотрел на него из темноты.

На улице было уже темно, и Терехов не имел ни малейшего представления о том, куда идти. Закрыв глаза и ощущая себя в темной комнате, выход из которой можно найти лишь случайным интуитивным порывом, Терехов повернулся вокруг оси и пошел куда-то, остро ощущая неизвестность и ожидая, что сейчас он на что-нибудь наткнется, может, на что-то острое, упадет и не сможет открыть глаза, и мир исчезнет, мир уже исчез для него, он шел, и ему казалось, что ноги потеряли опору, он перебирал ими в пустоте, летел, ни на что не натыкаясь, Терехов забыл, что можно открыть глаза, зрение было ему не нужно, он плыл и летел, и полз, и совершал еще какие-то движения, а потом понял, что находится дома, в собственной постели, и ему снится странный, дикий, непонятный и неприятный сон о том, что…

О чем?

Ни о чем вроде бы… Сон — и все.

Терехов повернулся на другой бок и натянул до шеи одеяло.

* * *

— Вот, значит, как было на самом деле, — сказала Жанна. — Ты не оставил Эдику шанса. Никакого!

— Я лишь сказал, что книга вот-вот выйдет…

— Ты сказал, что настало время.

— Я не понимал, что говорил.

— Сейчас понимаешь?

— И сейчас не понимаю, — сердито сказал Терехов.

— Не понимаешь… — повторила Жанна. Она следила за Тереховым внимательно и в то же время рассеянно, расслабленно: была с ним и одновременно где-то далеко. Она сочувствовала ему и обвиняла. Была защитником и судьей.

А он? Кем был он?

Убийцей?

Жертвой?

Следователем?

— Может быть… — неуверенно произнес Терехов. — Может быть, я понимаю. Но если понимаю, то почему не могу описать словами?

— Как-то, — сказала Жанна, — Эдик заставил меня сесть, как я сижу сейчас, и начал читать вслух. Книга индусского мыслителя. Гуру, как их называют. О том, что знание может быть абсолютно правильным и при этом абсолютно невыразимым. Человек способен познать истину — допустим, о том, как устроена душа и бессмертна ли она на самом деле, — но не может описать эту истину словами. Нет таких слов. Нет — потому что ответ на много порядков более глубок, чем вопрос. Если познание происходит постепенно, шаг за шагом, открытие за открытием, то термины, определения, законы, смыслы вырабатываются, шлифуются и могут быть озвучены. А если истина неожиданно предстает перед неподготовленным человеком — какими словами он ее опишет? Как поймет?

— Что-то в этом есть, — пробормотал Терехов. Он сел рядом с Жанной, взял ее за руку, ладонь оказалась горячей и сухой, он согревал ее, и ему не казалось странным, что его холодная ладонь грела сейчас ее, горячую, он просто знал, что происходило именно так, и это доставляло ему удовольствие, которое тоже перетекало из руки в руку и тоже согревало, и возникшая общность теперь, — в этом Терехов был почему-то безнадежно уверен, — не исчезнет никогда.

— Что-то в этом есть, — повторил он. — Когда мне было лет двадцать — сейчас кажется, что так давно, — попался на глаза старый сборник фантастики с повестью «Черное облако». Хойл, кажется. В Солнечную систему прилетело космическое облако. Огромное, плотное… И разумное. Но дело не в том, что облако обладало разумом. Поразило то, что главный герой… не помню, как его звали… вступил с Черным облаком в контакт, и оно сообщило ему истину, нечто совершенно новое о мироздании, о Вселенной, может быть, даже о человеке. И он сошел с ума. Он пытался понять то, что узнал. Пытался описать словами — для тех, кто участвовал в опыте. Не смог сделать ни того, ни другого. Но истину он уже знал, она была у него в мозгу. И если бы он принял ее как данность, как восход солнца, на который бросаешь взгляд и отворачиваешься, чтобы заняться своими делами… Если бы он поступил так, то выжил бы… Но он захотел понять и сообщить понятое людям. А этого сознание выдержать не могло. Он сошел с ума и, кажется, умер. Да, умер…

— Что могло сообщить человеку какое-то облако? — сказала Жанна. — Закон природы, до которого физика дошла бы самостоятельно лет через триста? Я читала эту повесть — там совсем не о том речь. Облако внушило Патрику — так его звали, я хорошо помню, — сведения о природе, противоречившие привычной для него картине мира. Он погиб не потому, что познал истину и не был способен понять и описать познанное. Он погиб оттого, что картина мироздания, нарисованная Черным облаком, вошла в противоречие с привычными схемами. Психологическая инерция, понимаешь? Патрик Грай оказался не способен свернуть с избранного пути. Слабак. Я говорю не об этих частных истинах и законах, а об ответах на самые сокровенные вопросы. Существует ли бессмертная душа? Как живет человек после смерти тела? Что такое зло?

— Нет-нет, — Терехов замотал головой, Жанна не о том говорила, и он говорил не о том, слова были приблизительны, скрывали смысл, а не выявляли его. Почему-то это было больно — не в голове, а в пальцах, тех, что сжимали ладонь Жанны, будто судорога возникла в теле, и Терехов попытался расслабиться. Он продолжал говорить, но голос — так ему казалось, — стал другим, в воздухе, переносившем звуки, тоже возникла судорога, растягивавшая слова, превращавшая их в мычание, стон. — Н-нет… Ты тоже не о том. Разве трудно ответить на вопрос: есть ли бессмертная душа? Всего-то два слова: да или нет.