Дорога в бесконечность

– Любимая, скоро я во всем разберусь, - пообещал он, вставая в последний рабочий день на этой неделе.
– И тогда, с удовольствием отдамся в твои руки, которые меня излечат. А пока, я не могу себе этого позволить!

Таня в спешке одевалась, собираясь отвести сына в садик. Со дня их свадьбы, мальчика возил Геннадий на машине, но теперь, пока он болел, их контакты пришлось сократить, чтобы не заразить ребенка. Рома говорил, что соскучился по нему, хочет опять играть с ним... Пока было нельзя.

– То есть, уже известно, кто все это натворил?!
– обрадовалась Татьяна.

– Пока нет... но, чувствую, я близок к решению.

На самом деле, он кое-что скрывал от жены — боялся сглазить. Еще до ее пробуждения, ему позвонили из тюремного госпиталя и сообщили, что с ним очень рвется поговорить Гамба — единственный выживший после бойни в тюрьме. Вообще-то, такие неформальные извещения не соответствовали правилам. Если заключенному нужно было общаться с начальством, он писал официальное обращение, которое регистрировалось в канцелярии и передавалось через надзирателей. Однако, для тех, кто отбывал срок в больнице, делалось исключение: многим из этих несчастных оставалось жить не так много. К тому же, по причине терпимых условий заключения, они крайне редко на что-то жаловались.

Сегодня в колонии областное начальство не ждали — высокие чины решили отдохнуть в лучшем санаторном комплексе города, так что, Силаев поехал прямиком в госпиталь.

Сергей Гамба ждал его в комнате для свиданий. На встречу здесь отводилось больше, чем в колонии — целых двадцать минут, и приятным бонусом являлось отсутствие охраны в ней.

Увидев этого парня, которому едва ли исполнилось тридцать лет, ранее такого крепкого и цветущего, в инвалидной коляске, суровый полковник почувствовал к нему жалость. Да, Гамба был преступником и грабил банки, но и получил за это по всей строгости закона. А вот самосуд, сделавший его инвалидом, не укладывался в голове.

– Здорово, Сергей, - голос у Силаева сел: то ли от больного горла, то ли от эмоций. Несмотря на годы службы, он остался человеком.
– Ну, что ты хотел мне сказать?

– Я хотел неформально донести до вас некоторые сведения, - ответил он.
– Есть желание — примите их, нет — забудьте. Это по поводу того, что происходило в последние дни в колонии.

Силаев внимательно слушал.

– Вы, возможно, не знаете одного факта, - начал Гамба.
– В камере под номером тридцать шесть изнасиловали заключенного. Это был Дмитрий Калинин. Он нарушил кое-какие правила, о которых его предупреждали, и был наказан.

– Ты тоже принимал в этом участие?
– поморщился Силаев.

– Нет. Я поступил в камеру на следующий день. Если вспомнить, кто именно был убит: Овсянников, Сергеенко, Лошаев... Это — именно они, опустившие Калинина.

Полковник задумался. Он знал, что дело Дмитрия пересмотрели, и при каких обстоятельствах это произошло. Объявилась его мать, обладательница немалых денег, и это решило все...

– Ну, а тебя-то за что покалечили?

– Я в насилии не участвовал, но, конечно, издевался над Калининым. Возможно, больше, чем остальные. К тому же, когда его прогнали к Прасковье, меня разместили на его нары.

Силаев в течение минуты переваривал полученную информацию.

– Ты хочешь сказать, он подкупил кого-то из заключенных, чтобы они это сделали с вами?

Гамба молча кивнул.

– Но как? В комнате свиданий всегда есть надзиратели... Кроме встреч, когда приходят к заключенным, которым положено досрочное освобождение. Неужели, он сам мог заявиться в тюрьму для этого?

– Мог кого-то и нанять, - пожал плечами Гамба.
– Но, зная его недоверие к людям, скорее пришел сам. У вас же в журнале регистрации посетителей все отмечено!

– И, даже где нет охраны, есть камеры, - продолжил за него Силаев и встал со стула.
– Спасибо, Сергей. Я обязательно проверю твою версию!

– Только поспешите, - попросил Гамба.
– Если будете тянуть, он может сбежать... и еще кого-нибудь убить. За ним такая гадость тянется... Ну, вы сами знаете.

Пожелав Сергею выздоровления, полковник побежал к своей машине и поспешил на службу. По дороге его словно молнией пронзило: это точно не похоже на обычные разборки заключенных. Месть самовлюбленного, злобного двоеженца и несостоявшегося убийцы его жены. А ведь этому извергу явно понравилась его безнаказанность... Неужели он думает, что сможет причинить зло женщинам, которые уже не беззащитны, как раньше?!

Геннадий всегда чтил букву закона, но сейчас он понял: пора перестать преследовать Дмитрия с его помощью. Бесполезно — деньги матери способны вытащить его из всех передряг. Собственные мысли напугали Силаева, и он позвонил в канцелярию тюрьмы, предупредил, что не приедет. Необходимо было что-то предпринять, чтобы защитить жену, а также Вику и всех детей.

В голове все путалось — сказывались дни, проведенные на ногах во время болезни. К счастью, у него было два человека, которые могли помочь. Один — из-за вечера у которого он, собственно, и заболел; и другой — спасенный не без его участия, недавно выписавшийся из хирургии.

– Олег, - хрипло проговорил он в телефон.
– Есть очень срочное дело... Срочное, я говорю! Давай заканчивай свое совещание, и приезжай на квартиру!

* *

– Все в порядке, - заключил пожилой хирург, осмотрев Юрия.
– Рана заживает быстрее, чем я предполагал! Одевайтесь. Берегите себя, если что — я приму вас в любой день и время, безо всякой очереди. Юрий Шотович, мне очень лестно было спасать пациента — героя войны!

Горгадзе смутился. Официально-то армия России не воевала с соседями, и он не стремился афишировать свою службу. Однако, в городе, расположенном неподалеку от границы, все очень хорошо понимали, о чем идет речь.

Тогда, после побега, он потерял сознание в машине Сергеича от большой кровопотери. Помощник Шацкого гнал со страшной силой, чтобы успеть быстрее доехать до медицинского центра. Там Юрию сделали срочную операцию... Кстати, кровь дал сам Сергеич — у них совпадали группы. Очнувшись, Горгадзе с изумлением обнаружил в своей палате двух совершенно незнакомых людей... Это были Олег Шацкий и Геннадий Силаев, которые спасли ему и Сурену жизнь и помогли бежать, даже не зная их лично, и откомандировали для побега Сергеича — бывшего бойца особой группы назначения.

Юрий, лежа на больничной кровати, не смог сдержать слез: во-первых, почему-то показалось, что Сурен погиб; во-вторых, была ужасная боль после операции; и, наконец, не верилось, что все закончилось хорошо. К тому же, его организм, такой стойкий в жутких условиях тюрьмы, начал сдавать в комфортной палате: он ощущал сильнейшие голод, холод, лихорадку и слабость. Ведь не был Горгадзе ни Рембо, ни Человеком с вечной улыбкой, как его называли после пыток товарищи по несчастью. Обычный парень, не намного старше того же Сурена; бывший преподаватель, когда-то мечтавший о создании семьи с вероломной Машей, ранее он и подумать не мог о тех событиях, что с ним случились.