Дорога в один конец

– Со сто пятого, – ответил Бут даже с какой-то гордостью затаенной, поняв, что госпиталь – это уже интернациональная территория, где «своих» нет или совсем мало, а доминируют «бригадовские».

– Сколько прослужил? – сквозь зубы просипел смуглый. Стриженный, казалось, со злорадством давил большущий фурункул на лопатке. – Хватит, твою мать! – выругался кавказец, сел на койке и уставился черными глазами на Вадима.

«Определяет мой статус, – подумал Вадим. – Струхнуть никак нельзя». Он уже знал понаслышке о «дедовских» правилах в бригаде, о сложной, по сравнению со 105-м полком, системе иерархии, о национальном «дедовстве», которого не было в «украиномовном» 105-м. В этой системе Вадиму, прослужившему едва полгода, рассчитывать на, так сказать, преференции не приходилось.

– У нас только майский призыв, – ответил ровно и направился к единственной заправленной койке. – Свободна?

Дремавший на соседней кровати рыжий коротыш вопросительно посмотрел на кавказца и кивнул. Вадим, не расстилая, лег на койку. Сердце толчками гнало кровь в голову, помалу замедляя частоту.

– Эй, солдатик, дембель проспишь!

Вадим открыл глаза и увидел перед собой стриженую черноглазую голову со знакомыми чертами.

– Что, не узнаешь? И я тебя не сразу узнал – похудел сильно. Ну, вспоминай! – улыбнулись загадочно глаза и губы, и как сквозь пелену проявилось лицо… Игоря.

Вадим рывком сел на кровати:

– Игорь! Ты?! Откуда здесь? Ты что, не поступил? А как же дядя? Не помог?

– Вот это встреча, Вадик! Вот это встреча! Помнишь наш последний разговор? Тогда, в палатке, перед твоим отъездом? Я на экзамен, а ты – домой. Разве могли мы предположить, что увидимся в Германии, и так скоро – всего через год с небольшим. Я очень рад тебя видеть, дружище! Очень рад!

Игорь обнял Вадима за плечи:

– Что худой-то такой? А чего в госпитале? Болен чем? Так ты в 105-м? Да мы же соседи! Я в 10-м танковом батальоне, возле вашего полка, за стадионом, знаешь?

Вадим настолько был ошарашен встречей, что не соображал, что ответить и что спросить. Стоял комок в горле. Сколько было пережито за прошедший год, сколько перемен.

– Я даже не знаю, с чего начать, Игорь! Расскажи о себе, я соберусь с мыслями. Это надо же – так встретиться!

– Знаешь что? Пойдем в парк. Здесь парк классный, скамейки, никто мешать не будет, и до ужина уйма времени, хорошо? Эх, Вадим! Как же я рад тебя видеть!

Встретившись в жизни один раз, эти два парня за тысячу километров от дома, на второй, такой неожиданной встрече, уже чувствовали себя друзьями.

Последний месяц осени в Берлине напоминал киевский сентябрь. Светило, не паля, ласковое солнце, и пожелтевшие листья высоко на деревьях золотились в его лучах, не спеша спуститься к земле на вечный покой.

– А я даже фамилии твоей не знаю, – еще возбужденный от неожиданной встречи сказал Вадим, присаживаясь на скамейку.

– Журид. Игорь Николаевич Журид, – улыбнулся Игорь, – думаешь, я твою знаю. А, кажется, лет сто знакомы.

– Да, это точно – будто сто лет. Бут моя фамилия. Сейчас – рядовой Бут. А ты в каком звании? И вообще – как ты здесь оказался?

– Ну как. Хотел в танкисты, хотел в Германию – вот и имею то, что… имею, – с грустной улыбкой сделал паузу перед последним словом Игорь. – Младший сержант, командир танка Т-64 – свежий выпускник остерской учебки. Слышал про Остер?

– Нет. А где это?

– Под Черниговом, век бы о нем не слышать. Ох, и попал же я по блату, Вадимка! Чуть не подох за полгода, пока налепил эти «лычки».

– Так ты не поступил тогда? Ну, в Киевское инженерно-танковое?

– Да поступил. «Троек» наставили на экзаменах и прошел. Сначала очень даже интересно было. Форма, погоны в канте, увольнение первое и всякое такое. От танка я, правда, не очень в восторге – может клаустрофобия, черт его знает. В открытом люке, на башне, еще можно покататься, но под броней – гроб гробом. В Остре нас поначалу на «пятьдесятпятке» катали. Так там прямо хоромы по сравнению с моей теперешней «шестьдесятчетверкой». У этой – отдельный «гробик» для механика, и два «персональных» – в башне для командира и наводчика, а между ними еще и пушка-автомат. Короче, не дай бог и вправду воевать. Ну, я отвлекся.

Игорь достал пачку «Гуцульских», протянул Вадиму, но тот замотал головой. «Молодец. И не начинай», – благодушно улыбнулся Игорь и, чиркнув красивой зажигалкой, прикурил крепкую армейскую сигарету.

– Представь себе мое удивление, когда на первом построении я оказался в одном взводе с кем бы ты думал? В «джинсе» кадра помнишь?

– Так его же отстранили от экзаменов! Я документы забирал, а за ним на «Волге» приехали. Домой, с вещами, я так думал! – удивился Вадим.

– Не знаю, когда он экзамены сдавал, но поступил и, думаю, учиться до сих пор – такие не пропадут. Но гнилой паренек. Когда-нибудь нарвется. Это я, Вадим, можно сказать, из-за него здесь. Помнишь, я говорил, что могу загреметь на «зону», если не слиняю в войска?

Журид глубоко затянулся и смел ладонью упавший пепел с полы больничного халата. Продолжил:

– Прифарцовывал я помаленьку на гражданке, еще в школе. Жвачки, пластинки, журнальчики из-за «бугра» поначалу. Потом пошло покрупнее: джинсы, куртки, ну и валютой потихоньку. Очень прибыльное дело, скажу тебе. Но у нас же это – за валюту, расстрельная статья, – Игорь огляделся, понизив голос. – Где-то начали разматывать цепочку, ну, и меня дернули. Конкретного у них (а по этих делах крутит «гебня» – КГБ, то есть) против меня ничего не было, но страху натерпелся. Ну, и на семейном совете решили меня «сдать» в военное училище, – улыбнулся иронично.

Прикурил очередную сигарету от тлеющего окурка.

– Короче, «сдали». И надо же – Кизеев (это фамилия того, в «джинсе»), оказывается, занимался подобным бизнесом, прикинь! А чего ему не заниматься «фарцой», если батя – завбазой, и это при нашем дефиците всего и вся. «Кизя» быстро обзавелся клиентурой в училище, делая уклон не так на деньги, как на блат. В наряды не ходил, все больше возле замполита отирался, ночевал практически постоянно дома. Если случался выезд в Горенычи на полигон, у него всегда какое-нибудь освобождение – или через замполита, или через санчасть. Я стал брать у него товар и переправлять домой по старым связям. Свою долю имел на посредничестве. «Кизя» всегда требовал предоплату, обычно, за неделю до получения товара, а я имел возможность быстро собрать требуемую сумму. Деньги шли через нас с Кизеевым, товар получал курьер. Подружиться мы с ним не подружились. Мне всегда претили его беспринципность и готовность лебезить. Но, деньги не пахнут, как говорится, – Игорь ухмыльнулся, втягивая едкий дым дешевой сигареты.

Вадим слушал, обалдевший от такого детектива, действующим лицом которого был его ровесник.

– И вот однажды, – продолжал Игорь, – «Кизя» сообщил, что у отца на базе ревизия и надо залечь на дно. Это было уже весной, нас как раз загнали в лагеря почти на месяц. Кизеев пожил в палатке с недельку, околачиваясь при штабе, да и слинял в училище. А мне уже шли «малявы» по поводу товара и денег. По возвращении в Киев, я к нему – рассчитываться давай, мол. Он сначала кормил «завтраками», а потом вообще сообщил, что лавочка прикрылась, а деньги как-нибудь вернет, позже. Да нагло так ухмыляясь. Ну, я и не выдержал. Зацедил ему изо всей силы кулаком в наглую рожу. Себе палец выбил, а ему два зуба передних. Скулил, как шакал паршивый. Может все и кончилось бы лишь гауптвахтой, но, видно, старший Кизеев вмешался. Семь суток «оттянул» я на «губе» и в итоге сменил окантованные курсантские погоны на черные танкистские – восемнадцать к тому времени мне уже стукнуло. Даже домой не рискнул съездить перед отправкой в Остер, хотя такая возможность предоставлялась. Кредиторов забоялся. Слух дошел, что уже «счетчик» включили. Ну, а дальше сплошная лотерея, Вадим. Уже никто за меня и пальцем не пошевельнул, да и я по течению – будь, что будет. Вот и прибило в «болото» – 10-й батальон, по соседству с кегебистами, где, оказывается, служит мой дружбан! – Игорь обнял Вадима за плечо и потормошил, смеясь. – Ну, а ты какими судьбами здесь?

– У меня тоже лотерея, Игорек.

Этот парк так напоминал прошлогодний осенний лес за тысячу километров отсюда. «…Там, где прикоснулись девочка и мальчик к самой светлой тайне на земле…»

И этот парк, и нежное касание солнечных лучей сквозь желтую листву, и эта песня, доносившаяся из открытого окна клуба госпиталя, и этот, чуть разбавленный дымом буроугольных брикетов, запах осени, отдавали сердце Вадима во власть ностальгии с нотками безысходности и располагали к откровению.

– Да, и вправду лотерея, – сминая опустевшую сигаретную пачку, задумчиво произнес Игорь, когда Вадим замолчал облегченно, выплеснув накопившиеся и гнобившие душу переживания.