Дорога в один конец

– Ну, а если не втянется? И снесет себе номерной пулей башку в карауле из-за девки? Или еще хуже того – уйдет в бега, как этот ваш танкист? Оно нам надо? Чувствую, не все говорит этот Бут, наверняка что-то знал. – Особист нервно закурил.

– Танкист не наш, – обидчиво возразил заведующий отделением, – наших здесь нет.

– Да какая разница! Ваш, не ваш. Он из вашего госпиталя ушел. Что за режим здесь у вас? Переодеваются в гражданскую одежду и через забор! Порядочки, однако.

– Наше дело лечить. По поводу охраны – претензии к бригаде, она обеспечивает охрану и режим.

– Ладно, проехали, – особист примирительно протянул раскрытую пачку «Мальборо». Медик недоуменно вскинул брови – он не курил.

– Значит так, – выпустил душистую струю дыма особист, – мы свою партию отбросов отправляем в Брестский погранотряд после Нового года. Так долго держать Бута в госпитале, а тем более в полку, думаю, не разумно, мало ли что. Включай его в декабрьскую партию, формальности согласуем.

– Но тот борт следует в Термез с единственной посадкой в Москве. Там высадят только комиссованых. Ваш боец в столице дослужит, что ли? – ухмыльнулся медик. – Какой у вас – чекистов там полк Кремль стережет – 104-й, кажется?

– Много чести для салаги. – Особист проигнорировал подковырку. – Среднеазиатский военный округ ему, а не Москва. В Термезе Пянджский погранотряд подберет. Значит решили?

– Есть тут еще одна головная боль у меня, – как-то неуверенно произнес начальник полковой медсанчасти, – рядовой Обиход. Этот точно отмороженный на подруге. Готовили на отправку в Брест, но вчера опять поступил из роты избитый. Молчит. Ушел в очередной отказ. Уже полгода ходит по кругу: санчасть, госпиталь, подразделение.

– Да, я знаю, – скривился, как от зубной боли, особист. – Вот что. Давай и этого за компанию с Бутом, только подштопай, приведи в вид божеский. Кстати, этих двоих – Шаматаву и, как его, – Паражнетова, тоже решено сплавить в Союз от греха подальше. Немцы настырно копают по кражам, что чревато политическими осложнениями.

Всех этих решений Вадим Бут, конечно, не знал и наслаждался, как он предполагал, последними деньками госпитальной расслабухи. Впереди была неизвестность. Скорее всего стрелковая рота с ее «через день – на ремень, через два – на службу». Но Вадим как-то успокоился, смирился, что ли. События последних недель дали возможность взглянуть на его положение в совершенно другом ракурсе. Прав был Игорь. Вадим сохранил внутреннюю свободу и уважение к самому себе, а эти принципы были не последними в его восприятии мира. Осуждал ли он Игоря за дезертирство? Скорее, нет. Чувствовал, за этим поступком друга стоит не малодушие и трусость, презираемые во всех армиях, а осознанный выбор сильного человека. Себя к таковым Вадим причислить не смел.

Большинство вокруг предполагало, что Журида поймают со дня на день и будет показательный суд, ну куда ему деться. Даже если доберется до Союза, где там не спрячешься. Во всех рассуждениях сквозило, скорее, сожаление, чем злорадство. Вадим же помалкивал в своих размышлениях. «Я свою игру играю, и играю ва-банк». Это были слова не труса, загнанного в угол, и решившегося на инстинктивный, отчаянный и обреченно-безрассудный последний бросок. У Игоря, догадывался Вадим, был план. Хорошо продуманный и подготовленный план, и он должен был сработать наверняка.

Прошло три недели пребывания в госпитале, а выписки не последовало. Озадаченный Вадим терялся в догадках. Несколько дней назад он сообщил в письме Люде, что возвращается в часть, но неизвестно в какое подразделение. А после разговора с Игорем, решился написать ей все, как есть. Как же сразу стало легко, что не надо ничего выдумывать, скрывать, притворяться. Сожалел, что не сбылась его надежда вернуться в Союз, но уверял любимую, что полон душевных сил выдержать эти полтора года, лишь бы она ждала его. Ответа пока не было.

Как-то в один из однообразных дней Вадим заметил въехавший в ворота госпиталя полковой санитарный «УАЗик». Сердце екнуло: «Это за мной!» Дверь машины отворилась, и в проеме показалась сутулая фигура… Валентина Обихода. Он вытащил из «УАЗика» два туго набитых вещмешка и направился следом за начальником медсанчасти, оглядываясь по сторонам, как будто высматривал кого-то. Надеясь перекинуться хоть парой фраз с хорошим знакомым, Вадим бросился в приемное отделение.

– И я должен таскать твои манатки, – вместо приветствия улыбнулся Обиход опешившему Вадиму. – Прикинь, парадную форму заставили скатать в рулон и втиснуть в вещмешки. На свой сидор.

– А зачем нам здесь «парадки»? – недоуменно спросил Вадим.

– Ну, зеленые погоны и фуражки нам там выдадут, а вот «пеша» и «парадки» должны иметь свои, потому что они выдаются «служивому» один раз на два года, – иронично разъяснил Валик, начиная удивляться странной реакции Вадима.

– Какие погоны? Какие фуражки? Хватит темнить, Валя, – обиделся Вадим.

– Ты что, ничего не знаешь? – удивился Обиход. – Послезавтра улетаем домой!

– Если это шутка, то глупая и неуместная, – мол вил, раздражаясь, Вадим, не смея верить зарождающейся догадке. – Неужели в Союз? Что? И я – тоже?

– Тише ты! Сердечник. Еще инфаркт разобьет, – смеялся Валентин. – Повезло тебе. Неделю в санчасти, месяц – на курорте в госпитале и тю-тю в Союз. А я полгода пороги оббивал и там, и там.

– А письма? – вдруг спохватился Вадим, – писем не было?

– На новый адрес напишут, без «п/п» – «полевая почта».

«Господи! Сколько же это предстоит ждать письма, – думал растерянный Вадим. – А ее письма вернуться ей же с отметкой «Адресат выбыл».

Большущий транспортный «ИЛ-76» серой громадиной застыл в дальнем углу берлинского аэродрома Шенефельд. Сотни полторы вояк с разноцветными погонами, развалившись на бетоне под непривычно теплым декабрьским солнцем, наблюдали суету у раскрытого зева грузового отсека самолета. Там группа военных в непривычной форме и без знаков различия затаскивала в нутро транспортника и крепила какие-то ящики с военной маркировкой. Делали все сноровисто, быстро, без окриков и команд – отличительная черта профессионалов своего дела.

Наконец капитан с эмблемами военно-воздушных сил дал команду к погрузке. Мурашиными точками на фоне циклопического силуэта самолета потянулась солдатская братия в разверзшуюся пасть зева, как грешники в преисподнюю. Вадим с Валентином ступили на рифленную поверхность грузового отсека замыкающими. И сразу же мощные гидроцилиндры потащили тяжеленный люк, все сужая и сужая внешний мир в узкую щелочку, пока не отделили Германию, похоже, навсегда.

Турбины надрывно пропели реквием, и самолет плавно ушел в синь чужого неба, нащупывая для своих пассажиров, волею судеб и случаев согнанных в утробу «ИЛа», путь к их общему многонациональному дому, где у каждого был свой родной дом, в котором ждали, а кого-то, может, уже и нет.

Глава 23

– Люда! Красовская! – Тетя Маша выглянула из своей каморки, услышав веселый гомон впорхнувшей в вестибюль общежития стайки девчат. – Забери очередную депешу. И как он там время находит столько писать, не пойму.

– Наверное, ночью пишет, при свечке, – засмеялась Люда. – Думает обо мне, уснуть не может, вот и пишет.

– Ох, девка! Непростую ты ношу на себя взвалила – ждать парня с армии. Уже больше полгода прослужил, а письма пачками шлет. Ты хоть ему пишешь, не обижаешь?