Дорога в прошедшем времени
Шрифт:
Он все спрашивал меня: неужели Ельцин этого не видит, не понимает… Я не мог с полной уверенностью ответить на этот вопрос. Откуда я знаю? Может быть, понимает, но ничего уже не может сделать… повязан. А может быть, действительно – ничего уже не понимает?..
Так и умер Юрий Михайлович, не узнав, чем все это кончится… Было ему 68 лет. Может быть, ему повезло?..
Надо отдать должное С. Степашину и А. Черненко, которые стали заниматься в МВД кадрами. Вспомнили они о «бывших». Кто бы что ни говорил, а если быть честным, приятно, когда тебя не забывают, приглашают на разные милицейские «посиделки». А на этот раз даже наградили весьма почетным знаком. Вручал министр. Получая, надо было сказать: «Служу России!» Я промолчал. Какое уж там «служу»… Служить бы рад… Да я не тот, и власть не та. Но Степашин – молодец. Никого не забыл.
И что-то нас задержало. Не помню уже, кто предложил: полагается обмыть награду. Правда, время раннее. Но пошли. На Октябрьской площади нашли какой-то ресторанчик. Сели у барной стойки… «Что будем пить?» Оказалось, у всех причина – пить нельзя. Но ради такого дела – была не была… Когда это три министра внутренних дел вместе собирались? Да где… Хорошо мы посидели. Кое-что вспомнили, рассказали друг другу про свое житье-бытье отставников. Люди мы совершенно разные. У каждого свой путь, свой опыт, свой характер. А вот никто не сказал, что с трудом вошел в МВД. Всех приняли. С каждым соглашались. Может быть, кто-то за глаза и поносил. Такие были. Но проявляются они после того, как министр уходит в отставку. Тут уж отдельные личности проституируют безмерно. Но пока мы были министрами, никто не перечил, все соглашались. Мне представляется это плохо. Эту «соглашательскую» черту советской милиции российской следовало бы изживать. Ибо профессионализм не в том, чтобы уметь приспосабливаться под очередного нового министра, которых, судя по всему, будет еще немало, а в том, чтобы оставаться профессионалом, всегда отстаивать свое мнение. А может быть, мы все министры были неплохие? Понимали, что нельзя мешать работе профессионалов, а если кого и гнали с работы, то только бездельников-приспособленцев. На том и порешили…
В 1997 году в Кирове были выборы губернатора. Василий Алексеевич Десятников, кому предстояло отстаивать свое губернаторство, попросил меня приехать, помочь… Не знаю уж, как я ему помог… Он проиграл. Победил на выборах типичный коммунист, из тех, кто всю жизнь агитировал за марксизм-ленинизм, не имея ни малейшего опыта хозяйственной работы. Дай бог ему удачи.
Но я о другом… О встрече с ветеранами…
Когда я в 1985 году приехал в Киров, жить мне пришлось в обкомовской специальной гостинице, которая располагалась в особняке постройки XIX века. Довольно жалко выглядела провинциальная претензия на роскошь в этом старом, но запущенном здании… На фасаде дома была скромная мраморная доска, напоминавшая, что здесь в 1919 году работала комиссия ЦК РКП(б) и Совета Обороны по укреплению армии и тыла Восточного фронта с участием И.В. Сталина и Ф.Э. Дзержинского. Ну что же. Работали так работали. Однако странно все переплетается. Невозможно опять не подумать о тех незримых нитях, которые все время тянутся из прошлого, от деда к внуку… Почему это вдруг судьба распорядилась мне жить в этом доме? Его стены, эта белая кафельная печь, узкие арочные окна слышали, как заседала партийно-следственная комиссия, как намечались меры к разгрому Сибирской армии адмирала Колчака, в которой служил мой дед. В мае 1919 года под руководством Блюхера этот план начал осуществляться. В мае же на этот фронт из Томска был направлен мой дед. Красные заняли Елабугу, Сарапул, Ижевск, Воткинск. Где-то там и был ранен Александр Петрович Бакатин. Отсюда, от родных мест своей жены Юлии, начал он свой трагический путь к томским подвалам ЧК.
Следуя партийной моде по искоренению излишеств, я, его внук, первый секретарь Кировского ОК, распорядился отреставрировать это здание и создать в нем небольшой музей, отражающий переломную, как сейчас ясно, трагическую веху Гражданской войны, начало разгрома Белого движения. Все же остальные комнаты – оборудовать под ветеранский клуб.
Хороший получился клуб с бильярдной, библиотекой, музыкальной, гостиной, чайной и т. п. Главное – жизнь там закипела. Для многих стариков этот клуб стал родным домом.
И вот в 1996 году в этом здании, в русле предвыборной кампании, предстояла моя встреча с вятскими ветеранами. Конечно, я переживал. С одной стороны, хотел увидеть их после долгой разлуки, с другой – понимал, что аудитория будет насквозь прокоммунистической, ну а я уже в коммунизм не верил.
Пришел пораньше. Обошел дом снаружи. Постоял на тротуаре. Тут же была мемориальная доска! Куда же она исчезла? Доски не было. Только следы от гвоздей. Внутри не оказалось и
музея…Встретили меня хорошо. Хлебом-солью. Разговор получился долгий, интересный, искренний… Иногда острый. Одна очень симпатичная женщина эмоционально, чуть ли не плача, попыталась обвинить меня, вместе с М.С. Горбачевым, в разрушении социализма… Но мы быстро разобрались, кто и что строил, а кто и что разрушал. Пришли в результате к соглашению, что дело не в социализме, которого, по сути, так и не получилось, а в большевистских методах, от которых пора бы отказаться и демократам. Большевизм и стремление разрушать неистребимы.
«Помните, в фильме «Пятый элемент» Само Совершенство Лилу говорит: «Люди такие странные…» – «Почему?» – «Все, что они создают, все потом разрушают…» Я, честно говоря, сам этого не помнил, а вот что музей здесь был, помнил хорошо. «Скажите, пожалуйста, где тот скромный музей Гражданской войны, который мы с вами создавали? Где памятная доска?»
Отвечают, что областной отдел культуры (отдел культуры!) «приказал все это ликвидировать, как несоответствующее демократии…».
«Вот это по-вятски! Может ли быть больший идиотизм? И вы, коммунисты, ветераны, с этим согласились?!»
Нет. Они не соглашались, но что они могли сделать?.. Да, все повторяется.
В 1917 году отцы нынешних ветеранов порушили безжалостно прекрасные храмы города. Если посмотреть старые открытки, город Вятка на высоком речном берегу, со своими многочисленными колокольнями, смотрелся, пожалуй, интереснее Суздаля, Владимира. Александро-Невский собор, созданный архитектором Витбергом, неудачливым автором первой версии храма Христа Спасителя на Воробьевых (Ленинских) горах, был одним из крупнейших культовых зданий Европы.
Взорвали его вятичи последним, уже в 1937 году – не хотели отставать от Москвы. На его месте возведено убогое типовое здание филармонии.
Я говорил ветеранам, коммунистам, что не имею права осуждать их отцов, порушивших церкви в 1917 году, но я – гораздо меньший, чем они, приверженец социалистической идеи – считаю позором, что они – умные, солидные люди – не воспротивились этому новому вандализму большевиков-демократов от «культуры». Здесь нет и капли культуры, это – дикое невежество. Старики пообещали мне все восстановить. Мы расстались, как всегда, друзьями, прекрасно понимая друг друга.
Я часто думаю о них, честных, скромных, истерзанных крушением страны, идеалов юности… Их жизнь отдана построению… коммунизма.
Все это было не зря. Не их вина, что не получилось.
В истории ничего не бывает ненужного. Их опыт бесценен. Как они там поживают сейчас? Вернули ли доску на место? Да и какая разница?.. Главное, чтобы новый губернатор пенсии вовремя платил. Я без иронии…
…Трудно не согласиться с прагматиками, считающими неуместными рассуждения о «концепции будущего» на фоне раздавленного тяжкой повседневностью личного бытия и общественного сознания. Однако нужно согласиться и с тем, что эта «тяжкая повседневность» есть следствие полной неясности будущего России в наших головах и в головах наших кормчих…
Для многих из них будущее заканчивается датой очередных выборов.
…Очень образованные политики как дважды два докажут, что никаких идей и концепций не надо. И У. Черчилль там что-то такое говорил, и американцы живут себе и не переживают. Горе от ума в нашем отечестве не редкость. И если бы в 1917 году не пересели мы на паровоз, который остановился, так и не доехав до коммуны, сегодня не мучились бы в поисках «русской идеи». Но увы и ах… Паровоз остановился не там, куда его посылали. И не мы, а японцы пожинают плоды своих национальных традиций и национального характера, помноженные на научно-технические революции. А у нас пока, как видно, нет идей, которые можно было бы бросить в топку паровоза, скатывающегося из тупика под откос.
Сегодня мы пожинаем последствия того, что десятилетия жили в шорах единственной государственной идеологии. Однако, пренебрегая народной мудростью, обжегшись на молоке, дуем на воду. «Не надо идеологий».
Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной. И это справедливо. Но могут ли государственные мужи вести за собой страну, не имея в голове никакой идеологии? Мы видим, что могут. И на себе ощущаем, что из этого получается в преддверии XXI века.
Идеология, которую можно назвать «никакой идеологии», уже привела к грубой, скотской морали давно канувшего в Лету пещерного капитализма с его бессовестностью и циничным самодовольством по случаю обретения очередного золотого нужника. Что, кстати, создает прекрасные условия для реанимации догм нашего большевистского коммунизма.