Дорога в прошедшем времени

Наиболее респектабельные «новые русские» ищут более респектабельные идеи. В моде «либерализм» и даже «консерватизм». Это очень интересно – «постсоветский консерватизм». Очевидно, выполняется заказ на приспособление традиций бывших членов политбюро к амбициям новой олигархии.

Широко распространяется вирус национализма, шовинизма. От этого вируса в условиях инфляции, безработицы, холеры, насилия, в условиях искусственно раздуваемого комплекса неполноценности, иллюзий утрат великодержавности – вакцины нет. Он в той или иной степени заразил всех: и «деидеологизированную» власть, и либералов, и тем более вчерашних коммунистов, не говоря уже о сегодняшних фашистах.

Опять, как сто лет назад, наиболее образованные интеллигенты ищут для дезориентированных граждан мессианское призвание в старой «русской идее».

Разве можно упрекать за поиск? Многие это делали. Многие поняли, как писал еще в начале века князь Е.Н. Трубецкой, что идея русского национального мессианства – это музыка прошлого, увядшие мотивы, в которых слышится невыносимая для уха фальшь. Сейчас могут появиться новые аранжировки.

Не перепутать бы только божий дар с яичницей. Одно дело не подделка, а настоящая классическая «русская идея», для которой любая мелодия будет звучать похоронным маршем. Ибо она после семидесятилетнего разгула воинствующего атеизма мертва окончательно. Но другое дело, что надо всемерно, очень бережно оживлять в русском народе достоинства христианской морали, веру в высокое предназначение человека в этом мире, на земле предков. Ибо без этого наш постсоциалистический капитализм может иметь только одно мерзкое рыло (лицо) самодовольного хама.

Хотя, как говорят, слово «идеология» весьма непопулярно, интерес к идеологии имеет место. Многие озабочены поиском новых идей или реанимацией старых.

Нельзя сказать, что кто-то ищет не там. Сказать так никто не имеет права. Но можно утверждать: мы не видим того, что лежит под ногами. А под ногами, в мусоре вчерашних программ, среди пустых пивных банок валяются идеи современной социал-демократии. Они широко известны. Отрицание революционных скачков и потрясений как способа 3 достижения позитивных изменений в экономической и политической жизни общества. Приверженность эволюционному способу достижения таких перемен.

Восприятие социальной справедливости как общественного идеала, который невозможно достигнуть, но к которому следует стремиться.

Отрицание принципов «диктатуры пролетариата». Осознание либеральной демократии в качестве несовершенного, но наиболее приемлемого способа существования политической системы. Согласование на политическом уровне интересов различных социальных групп. Признание, что нынешние институты либеральной демократии явились результатом долгой борьбы, в которой трудящиеся сыграли выдающуюся роль.

В современной социал-демократии нет антагонизма в понимании частной и общественной собственности.

Социал-демократия, в отличие от большевизма, в значительной мере впитала в себя либеральные идеалы самоценности человеческой личности, необходимость безусловной защиты прав человека, индивидуальной свободы, институтов гражданского общества от посягательств государственной машины.

Лозунги КПСС в области социальной политики были весьма привлекательны. Однако, в отличие от очень похожих лозунгов социал-демократии, они никогда не реализовывались и не могли реализоваться. Слишком мал был тот социальный пирог, который делили. Да и механизмы дележа были нечестными и не в тех руках. Социал-демократам удалось соединить идеал социальной справедливости с достаточно эффективной рыночной экономикой.

Не отрицая идеи свободы, они тем не менее впереди свободы поставили справедливость. И хотя действительно в абсолюте не может быть ни того ни другого, а вместе они во многом противоречат друг другу, такая последовательность более привлекательна для большинства.

Если мы согласны с тем, что национальную идею или «концепцию будущего» нельзя сочинить, придумать, а надо понять, познать, что более всего приемлемо, созвучно, как стало принято говорить, нашему менталитету, вне всякого сомнения, настоящие граждане страны, которые ездят в электричках, отдадут предпочтение социал-демократической действительности. Правда, для этого опять надо будет пригласить какого-нибудь варяга из Швеции, чтобы популярно объяснил, что есть серьезная социал-демократия. У нас самих это плохо получается.

Некоторые социал-демократы боятся самого этого слова. Другие заплутали в лесу массы немассовых партий. Те, которые в свое время пренебрегали прекрасными возможностями безболезненного поворота от коммунистических программ к социал-демократической практике, пытаются что-то сделать сегодня. Но время – другое, и возможности – не те.

Мне представляются ошибочными утверждения, что для социал-демократии в России нет базы, она появится, мол, вместе с классом собственников, которому будут противостоять наемные работники. Это верно, что нет. Ничего нет: ни демократии, ни рынка, ни реального собственника. Но более чем достаточно – наемных работников, пенсионеров, студентов, инвалидов, бездомных.

Надо ли их проводить через все круги ада для того, чтобы осознать бесперспективность классовой войны и преимущества социального партнерства в тройственном союзе наемного рабочего – государства – предпринимателя? Что верно, то верно, предприниматель у нас не тот, чтобы воспринять идеи социал-демократии. Но он, только-только народившись, должен понять, что глупо в конце XX века повторять не лучшие годы раннего капитализма, для него (раннего капитализма) неизбежные, а для нас совершенно необязательные. У российского капиталиста нет выбора. Либо политика социального партнерства, либо будем кувыркаться где-то посередине между национал-коммунизмом и маразмом.

Короче говоря, социал-демократия для России является труднопроходимым мостиком, если можно так выразиться, от «социализма» к «демократии».

Убежден, что идеи социал-демократии, может быть уже и не имеющие такого большого значения для развитых стран, для России являются идеологией ближайшего обозримого будущего.

* * *

По делам службы мне довольно часто приходилось бывать в Саратовской области, городе Вольске, на цементных заводах ОАО «Вольск-цемент».

Кто знает, согласится со мной: цементные заводы не прокатный стан. Это довольно серые, прямо скажем, некрасивые предприятия. Особенно в наше безденежное время. Но отрасль очень важная, во многом знаковая. По динамике производства и, естественно, потребления цемента точно можно судить о состоянии экономики страны в целом. Цемент – фундамент индустрии.

Насколько я помню, среди проблем социализма хроническая нехватка цемента была одной из острейших, хотя СССР по объемам его производства был первым в Европе, а в мире уступал только «брату навек» – Китаю. Россия в 1990 году выпустила 83 миллиона тонн цемента. Последние годы выше 27 миллионов тонн не поднимается. Все ясно? Строим в три раза меньше, чем в те годы, когда мы с Б.Н. Ельциным работали на домостроительных комбинатах. Неужели уже все построили? Нет. По сути, мы еще и не начинали строить, как надо бы. Цемент очень нужен, но нет денег за него заплатить.

Словечко «бартер» (товарный обмен без участия денег) стало знаковым. Это же нелепость какая-то! Люди, называвшие себя «монетаристами», создали безденежную экономику в конце XX века. Вернулись в каменный век. Натуральный обмен. И ведь вчерашний социалистический управленческий аппарат как-то к этому приспособился, выкручивается, работает по каким-то длиннющим «зачетным цепочкам», на конце которых кто-то держит мешок, куда сыплются… нашедшиеся все-таки деньги.

Но они опять исчезают из сферы производства, продолжая обогащать тех, кто эту «экономику» выдумал. Тот, кто избавит Россию от бартера, тот ее спасет, станет национальным героем.