Дорога в тысячу ли

Все случилось поздней весной, когда Ноа пришел из школы и увидел на низком столе оставленный для него обед. Ему хотелось пить, мальчик пошел на кухню за водой, а когда вернулся в комнату, вскрикнул. Рядом с дверью на полу сидел изможденный и ужасно грязный человек. Он опирался на косяк, а левым локтем пытался оттолкнуться и встать, но это ему никак не удавалось. Он даже сесть нормально не мог, все время сползал по стене.

Нищий не казался опасным; но он мог быть вором. Дядя предупреждал Ноа о грабителях, которые могли проникнуть в дом в поисках еды или ценных вещей. В кармане у мальчика было пятьдесят сен, он сохранил их, чтобы купить иллюстрированную книгу о стрельбе из лука.

Теперь мужчина всхлипывал, и Ноа от этого почувствовал себя плохо. Он много раз видел бедняков на улице, но никто не выглядел так кошмарно, как этот человек. Лицо нищего было покрыто язвами и черными струпьями. Ноа вытащил из кармана монету. Опасаясь, что незнакомец может схватить его за ногу, он шагнул достаточно близко, чтобы положить монету на пол возле руки человека, а потом сразу вернуться на кухню и выбежать через заднюю дверь, но плач заставил его замереть на месте.

— Я твой аппа, твой отец, — сказал мужчина.

Ноа ахнул и покачал головой.

— Где твоя мать?

Ноа сделал шаг вперед.

— В ресторане, — ответил Ноа.

— Где?

Исэк был в замешательстве.

— Я пойду, позову маму. Ты в порядке?

Мальчик не знал, что делать, он все еще испытывал страх, хотя понял… что это был его отец. Возможно, его отец голоден? Плечи и локти его напоминали острые ветви деревьев.

— Ты хочешь поесть, аппа?

Ноа указал на закуски, которые мать оставила для него: два рисовых шарика с начинкой. Исэк покачал головой, улыбаясь, чтобы успокоить мальчика.

— Ты можешь принести мне немного воды?

Когда Ноа вернулся с кухни с чашкой холодной воды, отец лежал на полу, закрыв глаза.

— Аппа! Аппа! Вставай! Я принес воду! — воскликнул Ноа.

Глаза Исэка распахнулись; он улыбнулся при виде мальчика.

— Аппа устал, Ноа. Аппа поспит немного.

— Аппа, пей воду, — мальчик протянул чашку.

Исэк поднял голову и сделал большой глоток, затем снова закрыл глаза. Ноа склонился к губам отца, чтобы проверить дыхание. Потом принес свою подушку и засунул ее под седую голову Исэка, накрыл его тяжелым одеялом и закрыл переднюю дверь как можно тише. А потом Ноа со всех ног побежал в ресторан.

Он ворвался в зал, но никто не обратил на него внимания. Управляющий Ким никогда не жаловался на детей Сонджи. Он покупал игрушки и комиксы для мальчиков и иногда присматривал за Мосасу, пока работал у себя в кабинете.

Кёнхи подняла глаза от работы, встревоженная видом Ноа, запыхавшегося и необычно бледного.

— Ты вспотел. Все в порядке? Мы скоро закончим. Хочешь есть? — Она встала ему навстречу.

— Аппа вернулся. Он выглядит больным. Он заснул дома на полу.

Сонджа вытерла мокрые руки о фартук.

— Я могу уйти?

Она никогда не уходила раньше времени. Кёнхи кивнула:

— Я останусь здесь и все закончу, а ты иди. Поторопись. Я приду, как только все тут сделаю.

* * *

Уже на улице Сонджа спохватилась и воскликнула: «Мосасу!», Ноа посмотрел ей в лицо.

— Мама, тетя приведет его домой, — спокойно сказал он.

Она крепче сжала руку сына и быстро пошла к дому.

— Ты успокаиваешь меня, Ноа, успокаиваешь.

Наедине можно было не скрывать нежности к сыну. Родители не должны хвалить своих детей, она знала это, все говорили, что это вредно. Но отец всегда хвалил ее, когда она делала что-то хорошее, он мог слегка коснуться ее макушки или похлопать по спине, даже когда она ничего особенного не сделала. Других родителей могли бы упрекнуть, что они портят дочь, но никто не решался сказать это ее отцу-инвалиду, у которого родился симпатичный и здоровый ребенок. Теперь, когда он умер, Сонджа вспоминала теплоту отца, его добрые слова, перебирала их, как ограненные драгоценные камни. Никто не должен ждать похвалы, особенно женщина, но сама она маленькой девочкой знала, что была любимицей отца, его сокровищем. Она хотела, чтобы Ноа тоже знал, как она любит его, как благодарна Богу за своих мальчиков.

— Аппа выглядел очень плохо? — с тревогой спросила Сонджа.

— Я не знал, что это он. Аппа был такой чистый и красивый, правда?

Сонджа кивнула, опасаясь худшего. Ее предупреждали, что заключенных обычно отправляли домой умирать. Их избивали, морили голодом, оставляли без одежды, чтобы ослабить и сломать. Утром Сонджа отнесла в тюрьму еду и чистый набор маек на неделю вперед. Брат был прав: ее мужу не доставалось ничего из вещей и продуктов, которые они передавали.

Пока они с Ноа шли по оживленной улице, не обращая внимания на толпу, она пожалела, что не готовила сына к возвращению Исэка. Она была занята, работая и экономя деньги, но не подумала, как мальчик воспримет возвращение отца или, что еще хуже, его смерть.

— Ты сегодня успел поесть? — спросила она, не зная, что еще сказать.

— Я оставил обед для аппы.

— У тебя есть домашнее задание?

— Да, я сделаю его, когда вернусь домой, мама.

— Ты никогда не доставляешь мне забот, — сказала она, чувствуя его пять совершенных пальцев в своей ладони и испытывая благодарность за это чудо.

Сонджа медленно открыла дверь. Исэк лежал на полу, спал. Она встала на колени возле его головы. Темная кожа в пятнах, натянутая на высоких скулах. Волосы и борода стали почти белыми; он выглядел старше Ёсопа. Он уже не был прекрасным молодым человеком, который спас ее от позора. Сонджа сняла с него туфли и дырявые носки. Засохшие корки крови покрывали его потрескавшиеся подошвы. Один палец на левой ноге потемнел.

— Мама… — сказал Ноа.

— Да? — Она повернулась к нему.

— Должен ли я позвать дядю?

— Да. — Она кивнула, стараясь не плакать. — Симамура-сан не позволит ему уйти рано, Ноа. Я не хочу, чтобы у дяди были проблемы на работе. Хорошо?

Ноа выбежал из дома, даже не пытаясь полностью закрыть дверь, и порыв ветра разбудил Исэка; он открыл глаза и увидел, что жена сидит рядом с ним.

— Дорогая, — сказал он.

Сонджа кивнула.

— Ты дома. Мы так рады, что ты дома.

Он улыбнулся. Когда-то ровные белые зубы теперь либо почернели, либо выпали.

— Ты так сильно пострадал.

— Вчера умер пастор. Я должен был умереть давным-давно.

Сонджа покачала головой, не в силах говорить.

— Я дома. Каждый день я представлял себе это. Каждую минуту. Может быть, поэтому я здесь. Как тяжело это было для тебя, — сказал он, ласково глядя на нее.

Сонджа покачала головой, вытирая лицо рукавом.

Корейские и китайские девушки, которые работали на фабрике, улыбались при виде Ноа. Его приветствовал вкусный аромат свежего печенья. Девушка, укладывающая коробки для печенья у двери, прошептала по-корейски, какой он стал высокий. Она указала на спину дяди, который присел, изучая мотор одной из машин. Производственный этаж был длинный и узкий, спроектированный как широкий туннель, — так проще было наблюдать за работниками; внушительная машина для бисквитов включала конвейерные ленты, и работницы стояли вдоль них. Ёсоп в защитных очках орудовал двумя плоскогубцами в сервисной панели. Он был на фабрике и управляющим, и механиком.