Дорога в тысячу ли
Шрифт:
— Могу ли я вернуться домой? В Пусан?
— Там нечего есть и тоже небезопасно. Женщин забирают из небольших деревень.
Сонджа выглядела озадаченной.
— Я уже говорил: никогда не слушай тех, кто говорит, что есть хорошая работа в Китае или в любой другой колонии. Эти рабочие места не существуют. Ты меня понимаешь? — Выражение его лица стало суровым.
— Моя мать в порядке?
— Она немолода, поэтому они не возьмут ее. Я постараюсь узнать.
— Спасибо, — сказала она тихо.
Озабоченная сыновьями, Сонджа не уделяла достаточно внимания благополучию матери. В редких письмах Чанджин, написанных для нее каким-то школьником, она уверяла, что все в порядке, выражала больше озабоченности о Сондже и мальчиках,
— Ты можешь быть готова сегодня вечером?
— Но как мне заставить Ёсопа послушать меня? Как я смогу объяснить…
— Скажи ему, что Ким сказал вам, что надо уезжать сегодня. Он разговаривает сейчас с твоей невесткой. Скажи ему, что он получил тайные сведения от своего босса. Я могу отправить Кима поговорить с ним у вас дома.
Сонджа помолчала. Она не верила, что кто-то сможет убедить Ёсопа уйти.
— Не должно быть никаких колебаний. Мальчиков нужно защищать.
— Но сестра будет…
— И что же? Послушай меня. Забирай сыновей и уходи. Разве они для тебя не самое важное?
Она кивнула.
— Приведи всех сюда в сумерках. Ким оставит ресторан открытым. Никто не должен знать, куда вы идете. — Хансо встал и серьезно посмотрел на нее. — Оставь остальных, если понадобится.
7
1945 год
В тот день, когда Хансо велел Сондже увезти мальчиков из города, Ёсоп получил предложение о работе. Раньше в тот же день остановилась бисквитная фабрика, но Ёсоп узнал, что на сталелитейном заводе в Нагасаки нужен бригадир. Ему предоставляли место в бараке для мужчин, точнее, комнату и питание, но Ёсоп не мог взять с собой семью. Зарплата была почти втрое выше прежней. Когда Ёсоп пришел домой, взволнованный предложением, у Кёнхи и Сонджи появилась надежда. Рука Хансо чувствовалась во всем, но что могла поделать Сонджа?
В сумерках Ким отвез женщин и мальчиков на ферму Тамагучи. На следующее утро Ёсоп оставил свою работу на фабрике, упаковал вещи в мешок и запер дом. Он отправился в Нагасаки, размышляя, что начинает путешествие в одиночестве впервые с момента переезда из Пхеньяна в Осаку.
Прошло несколько месяцев до начала бомбежек, но как только они начались, то продолжались уже в течение всего лета. Хансо ошибся насчет времени, но оказался прав в самом важном: город обратился в пепел.
Тамагучи, пятидесятивосьмилетний фермер, который выращивал сладкий картофель, не возражал против дополнительной пары рук. Его постоянные и сезонные рабочие были давно мобилизованы, трудоспособных мужчин, чтобы заменить их, не осталось. Кто-то из бывших работников уже погиб в Маньчжурии, двое вернулись с тяжелыми ранениями, про остальных доходили скудные новости об отправке в Сингапур и на Филиппины. Каждое утро, поднимаясь с футона, Тамагучи страдал от хронических возрастных болей, однако радовался старости, избавлявшей его от участия в глупой войне. Недостаток работников причинял ущерб его ферме, особенно с учетом того, как быстро рос спрос на картофель. Тамагучи мог требовать любую, сколь угодно завышенную цену и старался выжать каждую золотую каплю из национального бедствия.
В отсутствие мужчин было почти невозможно найти женихов для двух сестер его жены, которых ему пришлось забрать из города; они оказались совершенно бесполезными девицами, ничему не обученными. Болтовней и жалобами на недомогания сестры отвлекали жену от ее трудов, и он надеялся как можно скорее от них избавиться. К счастью, родители жены уже умерли. Для сезонной работы Тамагучи нанимал пожилых мужчин и женщин в деревне, но они бесконечно ныли, как тяжело работать в жару или собирать урожай в холодную погоду.
Тамагучи никогда не приходило в голову нанять в городе корейцев, и он не раз отказывал в приюте
японцам, которые искали убежища, но сказать «нет» Ко Хансо он не мог. После получения его телеграммы фермер и его жена Киоко привели в порядок сарай, чтобы он стал пригодным для жизни корейской семьи. Однако лишь через несколько дней после их прибытия Тамагучи понял, что заключил отличную сделку. Хансо прислал ему двух крепких женщин, которые умели готовить, стирать и пахать, молодого человека с плохим зрением, но способного копать землю и переносить тяжести, и двух умных мальчиков, которые быстро всему учились. Корейцы ели много, но и работали отлично и никого не беспокоили. И главное — они ни на что никогда не жаловались.С первого дня Тамагучи поручил Ноа и Мосасу кормление трех коров, восьми свиней и тридцати кур, а также дойку коров, сбор яиц и уборку курятника. Мальчики говорили по-японски, как коренные жители, поэтому он смог посылать их на рынок помогать с продажами. Старший превосходно считал, и почерк у него был достаточно аккуратный для ведения приходо-расходных книг. Кореянки оказались прекрасными хозяйками и выносливыми работницами. Более худая была уже не слишком молода, но очень красива и хорошо говорила по-японски, так что могла объясниться с Киоко, которая поручала ей приготовление пищи, стирку и починку. Та, что пониже и поплотнее, молчаливая вдова, ухаживала за огородом и работала в поле вместе с молодым человеком. Эти двое трудились, как пара быков. Впервые за годы войны Тамагучи вздохнул с облегчением, даже его жена стала менее раздражительна.
Через четыре месяца после их прибытия в сумерках к ферме подъехал грузовик Хансо. Владелец машины вышел из грузовика, с ним была пожилая кореянка. Тамагучи поспешил навстречу. Обычно люди Хансо приезжали по вечерам, чтобы забрать продукцию для продажи в городе, но сам босс появлялся редко.
— Тамагучи-сан… — Хансо поклонился.
Старуха тоже поклонилась Тамагучи. На ней была традиционная корейская одежда, в руках узлы из ткани.
— Ко-сан, — Тамагучи поклонился, улыбаясь женщине.
Вблизи она оказалась не такой уж старой, возможно, она была моложе, чем Тамагучи. Темное лицо ее было изможденным, очевидно было, что она давно недоедает.
— Это мать Сонджи. Ким Чанджин дэсу,[21] — сказал Хансо. — Она приехала сегодня из Пусана.
— Ким-и Чанджин-сан. — Фермер медленно произносил каждый слог, понимая, что у него появился новый гость; он пригляделся в поисках сходства с молодой вдовой — что-то общее проглядывало в линии рта и челюсти, загорелые огрубевшие руки женщины вы-глядели сильными, как у мужчины. — Мать Сонджи? Добро пожаловать, добро пожаловать, — сказал он, усердно улыбаясь и размышляя, что появилась еще одна хорошая работница.
Чанджин была испугана, стояла с опущенными глазами. Ее измучили дорога и волнение.
Хансо прочистил горло.
— Как мальчики? Надеюсь, они не причиняют вам никаких проблем?
— Нет-нет, что вы. Они отличные работники! Замечательные мальчики, — Тамагучи сказал это от чистого сердца.
Он не ожидал, что мальчики будут такими способными. Не имея собственных детей, он думал, что городские дети испорчены и ленивы, как сестры его жены. Зажиточные фермеры жаловались на своих глупых сыновей, поэтому бездетные Тамагучи и его жена не очень завидовали соседям-родителям. Кроме того, Тамагучи понятия не имел о корейцах, единственным знакомым корейцем был Ко Хансо, а их отношения начались во время войны и не были обычными. Все знали, что несколько крупных ферм продавали свою продукцию на черном рынке через Ко Хансо и его людей, но никто вслух не говорил об этом. Иностранцы и якудза контролировали черный рынок, и сделки с ними могли иметь серьезные последствия. Однако работать с Ко Хансо оказалось выгодно и легко: он всегда соблюдал договоренности, щедро платил, так что фермер старался сделать для него все, что мог.