Дорога в тысячу ли

* * *

Когда Исэк вернулся домой, то увидел рыдающих женщин. Он попытался их успокоить, чтобы они смогли связно объяснить, что произошло. Он слушал их сбивчивые объяснения.

— Так куда он пошел? — спросил Исэк.

— Я не знаю. Я понятия не имею, куда он пошел, — всхлипывала Кёнхи, стараясь сдерживаться и не расстраивать Сонджу еще больше.

— С ним все будет в порядке, — сказал Исэк и повернулся к жене.

— Я не знал, что у тебя есть такая ценная вещь. Это от твоей матери? — спросил Исэк осторожно.

Сонджа все еще плакала, и Кёнхи кивнула.

— Где твоя мать взяла их, Сонджа? — спросил Исэк.

— Я не спрашивала. Возможно, кто-то был должен ей деньги.

— Понятно. — Исэк кивнул, не зная, что с этим делать.

Кёнхи погладила горячую голову Сонджи.

— Ты объяснишь это Ёсопу? — спросила Кёнхи у шурина. — Ты ведь согласен, что мы все сделали правильно?

— Да, конечно. Брат взял деньги в долг, чтобы помочь мне. Сонджа продала часы, чтобы оплатить этот долг. Он сделал это, чтобы помочь нам добраться сюда, и как он мог собрать эти деньги так быстро? Мне следовало подумать об этом раньше. Я был наивным, как обычно, а брат заботился обо мне. К сожалению, Сондже пришлось продать часы, но она поступила правильно, заплатив наш долг. Я скажу ему все это, сестра. Пожалуйста, не надо волноваться.

Кёнхи кивнула, испытывая облегчение.

Сонджа почувствовала острый спазм, она со стоном согнулась. Теплая вода потекла вниз по ее ногам.

— Должен ли я позвать акушерку? — спросил Исэк.

— Сестра Окья живет через три дома от нас, на той же стороне улицы, — сказала Кёнхи, и Исэк выбежал из дома.

— Все в порядке, все в порядке, — бормотала Кёнхи, крепко сжимая руку Сонджи. — Это роды. Женщины страдают, дорогая моя Сонджа. Мне так жаль, что тебе больно. Господи, дорогой Господь, пожалуйста, помилуй и помоги ей.

Сонджа прижалась к ее юбке и припала к ней ртом, чтобы не кричать. Она кусала грубую ткань и громко стонала.

Сестра Окья, повитуха, была пятидесятилетней кореянкой из Чеджу, которая приняла большинство детей в этом районе. Хорошо обученная родной теткой, Окья содержала собственных детей за счет своей работы. Ее муж приносил семье не больше пользы, чем мертвый, хотя был жив и несколько раз в неделю появлялся в своем доме пьяный до бесчувствия. Когда Окья не принимала роды, она ухаживала за детьми соседок, которые работали на фабриках и на рынке.

На этот раз роды прошли легко. Мальчик был длинным и хорошо сформированным. Хотя женщина рожала в первый раз, все произошло быстро, и, к счастью для повитухи, ребенок появился на свет не в середине ночи, но настолько вовремя, чтобы всего лишь прервать приготовление ужина. Сестра Окья надеялась, что ее невестка, жившая с ней в одном доме, тем временем не сожгла в очередной раз ячмень.

— Тс-с-с… Все хорошо, все уже закончилось, — сказала Окья роженице, которая все еще плакала. — Мальчик сильный и красивый. Посмотрите на его черные волосы! Вы должны немного отдохнуть. Скоро придется кормить ребенка, — сказала она, прежде чем уйти.

Встав, Окья потерла занемевшие колени и голени, не спеша, чтобы у семьи было время для приготовления денег на оплату ее трудов. Кёнхи достала кошелек и подала сестре Окье три иены, которые повитуху явно не впечатлили.

— Будут вопросы, просто позовите меня.

Кёнхи поблагодарила ее; она чувствовала теперь и себя отчасти матерью. Ребенок был красивый. Ее сердце заныло при виде маленького детского лица и ярких сине-черных глаз. Она подумала вдруг о библейском Самсоне.

После того как Кёнхи вымыла ребенка в тазике, в котором обычно солили капусту, она передала завернутого в чистое полотенце младенца Исэку.

— Ты отец, — с улыбкой сказала Кёнхи. — Он красивый, не правда ли?

Исэк кивнул, чувствуя себя более довольным, чем он себе представлял.

— А я должна приготовить суп для Сонджи. Ей нужен хороший суп.

Сонджа уснула, и Кёнхи оставила Исэка с ребенком в передней комнате. На кухне Кёнхи замочила высушенные водоросли в холодной воде, молясь тем временем о том, чтобы ее муж поскорее пришел домой.

Утром все в доме было иначе. Кёнхи не спала. Ёсоп так и не пришел накануне. Исэк тоже пытался не спать, но она заставила его заснуть, потому что он должен был следующим утром читать проповедь и работать в церкви, ведь наступало воскресенье. Сонджа так крепко спала, что даже храпела, теперь она проснулась и накормила ребенка; мальчик уверенно припал к ее груди. Кёнхи убралась на кухне, приготовила завтрак и достала заранее сшитые рубашки для ребенка, ожидая Ёсопа. Каждые несколько минут она смотрела в окно.

Ёсоп вошел в дом, когда Исэк заканчивал завтракать, от него пахло табаком, но выглядел он спокойным. Как только Кёнхи увидела его, она ушла на кухню, чтобы позавтракать самой.

— Брат. — Исэк встал. — С тобой все в порядке?

Ёсоп кивнул.

— Ребенок родился. Это мальчик, — с улыбкой сказал Исэк.

Ёсоп сел на пол перед обеденным столом из акации — одной из немногих вещей, которые он привез из дома. Он коснулся деревянной поверхности и подумал о своих родителях.

Кёнхи поставила перед мужем поднос с едой.

— Я знаю, что огорчила тебя, но ты должен поесть и отдохнуть, — сказала она, похлопывая его по спине.

Исэк сказал:

— Брат, мне жаль, что так случилось. Сонджа очень молода, и она беспокоилась за всех нас. Долг действительно мой, и…

— Я могу позаботиться об этой семье, — заявил Ёсоп.

— Это правда, но я возлагаю на тебя бремя, которого ты не ожидал. Я поставил вас в сложное положение. Это моя вина. Сонджа хотела помочь.

Ёсоп сжал руки. Он не мог отрицать правоту Исэка. И ему трудно было видеть опечаленное лицо брата. Исэк хрупкий, как прекрасное изделие из фарфора, он нуждается в защите. Всю ночь Ёсоп тянул бутылку пива– добуроку в баре у вокзала, который часто посещали корейцы, пытаясь понять, зачем он настоял на приезде хрупкого Исэка в Осаку. Как долго Исэк проживет? Что произойдет с Исэком, если Сонджа в итоге окажется нехорошей женщиной? Кёнхи привязалась к невестке, а с рождением ребенка Ёсоп будет отвечать еще за одного человека. На него рассчитывали родители и все родственники. В переполненном баре мужчины пили и шутили, но в этом не было души, а убогий запах пережженных сухих кальмаров и алкоголя, гомон тех, кого не беспокоили ни деньги, ни судьба семьи в этой странной и трудной стране, навевали тоску. Ёсоп закрыл лицо руками.

— Брат, ты очень хороший человек, — сказал Исэк. — Я знаю, как много и усердно ты работаешь.

Ёсоп заплакал.

— Ты простишь Сонджу? Ты простишь меня за то, что ты взял на себя этот долг? Ты сможешь простить нас?

Ёсоп ничего не ответил. Ростовщик будет думать о нем, как о всех остальных мужчинах, жены которых трудились на фабриках или работали в качестве прислуги. Его жена и беременная невестка оплатили долг за счет часов, которые, вероятнее всего, были украдены. Что он мог поделать?

— Ты должен идти на работу, не так ли? — спросил Ёсоп. — Сегодня воскресенье.

— Да, сестра сказала, что останется дома с Сонджей и ребенком.

— Пойдем, — сказал Ёсоп.

Он простил бы. Но было слишком поздно для чего-то другого. Когда мужчины вышли из дома, Ёсоп держал брата за руку.

— Итак, теперь ты отец.

— Да, — улыбнулся Исэк.

— Это хорошо, — кивнул Ёсоп.

— Я хочу, чтобы ты дал ему имя, — сказал Исэк. — Потребуется слишком много времени, чтобы написать отцу и получить его ответ. Ты здесь глава нашего дома…