Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов

Смолкла сирена.

А за окном – ЗАДВИГАЛОСЬ.

Именно это слово подходило больше всего. Словно пришла в движение сама ночь. Что-то двигалось, но – куда, как и зачем? Это движение пугающим образом ощущалось кожей, глазами, внутренностями. Беззвучное, невидимое, но неоспоримое.

Один раз слабый свет свечи выхватил какой-то ломаный контур за стеклом, но, скорей всего, друзьям показалось. Этот час они просто переждали на полу, не притронувшись к водке, не сев за стол, только поспешно закрыв форточку (выкидывали на пальцах).

Потом появилось электричество, и всё стало на свои места… ну, кроме, солнца.

Они молча выпили, не закусывая. Спустя какое-то время Дон Командантэ сказал:

– Я тут думал… все эти версии, предположения… может, и нет никакого контакта, вернее есть, но не такой, как все думают. Мы просто изучаемый объект. Для Них. Информация, планета (или Вселенная), на которой оказалась биологическая жизнь. Ну, как человека привлекает изучение нового острова, его флоры и фауны. Не обязательно ехать самому, можно послать всевозможные устройства – пусть записываю, снимают, отбирают пробы… А долгая ночь? Возможно, только в таких условиях работает их «аппаратура». Я потому и задумался над всем этим. У нас недавно семинар на работе был… различные преобразователи рассматривали… ещё по радио этот профессор про инфракрасные лучи заговорил… Так вот, есть целая группа электронно-оптических преобразователей, применяется при оптическом и микроскопическом исследованиях, для наблюдения в темноте (при освещении ИК-лучами) … Представь – исполинский микроскоп или передвижную лабораторию… Знаю, примитивно и грубо…

– Скорей, перелётную лабораторию. А как насчёт солнца? Что они сделали?

– Откуда мне знать? Что сделали ещё можно пофантазировать, но как… Я-то в устройстве компьютера до сих пор слабо кумекаю.

– Ну, а если взять базу твоей теории, но отказаться от объяснения темноты, как специфических условий работы «микроскопа», а предположить, что ночью лучше укрыться… незачем изучаемому (тем более, если он хищник) видеть изучающих…

Дон Командантэ развёл руками – всё возможно.

– ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ДО ВОСХОДА ОСТАЛОСЬ ТРИ С ПОЛОВИНОЙ ДНЯ! СОБЛЮДАЙТЕ ИНСТРУКЦИИ! НЕ ПОКИДАТЬ ПОМЕЩЕНИЙ ДО УКАЗАННОГО СРОКА! ВНИМАНИЕ…

Чива-Рива раздражённо посмотрел на остатки водки.

– Три дня? Совсем опупели… интересно, а ночники работают?

Граф фон Цеппелин снова спускается в преисподнюю

«Раньше ступенек казалось меньше», – думал граф фон Цеппелин, шагая вдоль очередного мрачного коридора.

Лестничный пролёт, оставшийся за спиной, отзывался шумом крови в висках и тяжёлым дыханием. Жаловаться здесь было некому, только самому себе. Стены прохода пропитались запахом сырости. Светильники дёргали за ниточки тени. Иногда попадались массивные двери из ржавого железа, за которыми жалобно стонали и истошно кричали. Дыхание графа сбилось.

От дикой мысли – постучать в одну из дверей и пожаловаться на трудности спуска экзекуторам – стало не по себе. Словно кто-то поворошил внутренности ледяной кочергой.

«Кто эти кричащие бедолаги? Кем были при жизни? Что натворили, чтобы заслужить такое? Воровали? Изменяли жёнам? Или… тоже заключили сделку?»

Каждый раз, проходя мимо безмолвной двери, граф думал: «Может, за ней ждут меня? Когда-нибудь эта камера станет моей тюрьмой?» Безмолвные двери пугали сильнее стонущих.

Фердинанд фон Цеппелин отмахнулся от гнетущих размышлений, даже машинально дёрнул рукой с тростью. Железная набойка звонко ударила в дверь. Сердце графа остановилось.

Стон оборвался. Послышались какие-то клацающие шаги, словно за грязной стеной перемещалась лошадь.

– Случайно… Тысячу извинений, – забормотал граф. – Не стоит открывать…

Он поковылял дальше, молясь, не услышать звук отворяемого засова. Хотя молитва – не лучшая затея в этом месте. Особенно там, куда он спускался.

Он стал думать о Аделинде, и тяжёлый осадок ушёл. Перестали трястись колени.

Его мысли прервала лестница. Снова вниз. В полутьму.

Граф фон Цеппелин перевёл дыхание, постучал тростью по первой ступеньке и стал спускаться.

«Кажется, последний пролёт, – подбодрился он. – Если я ничего не напутал. Память уже не та… Сколько всего этих треклятых ступеней? Шестьсот шестьдесят шесть? Оригинально, как седобородый анекдот…»

Гладкий камень под ногами был истёрт по правому краю, возле перил. В нишах сидели летучие мыши, похожие на сгоревшую бумагу, и таращились на графа. Во всяком случае, так ему казалось.

Он едва не упал за пару ступенек до цели. Испуганно вскрикнул, выронив трость и схватившись двумя руками за перила…

Тех, кто создавал эту лестницу (если, конечно они были людьми), следовало бы оставить здесь навеки. За одной из ржавых дверей!

– Граф фон Цеппелин, вот так сюрприз! – мужчина в чёрном дамастовом костюме оторвал взгляд от книжных стеллажей. – Не думал увидеть вас так скоро. При жизни, так сказать, извините за прямолинейность.

– Ничего. Я стучал, но никто… и я решил…

Мужчина поправил узел галстука, который тёмной полоской почти не выделялся на атласной рубашке. Улыбнулся, не обнажая зубов.

– Проходите, Фердинанд. Не тушуйтесь. Когда я занят книгами, выпадаю из реальности. Могу пушечный выстрел не услышать.

Граф оглянулся на просторный круглый каменный зал без единого окна, – какие окна глубоко под землёй? – на первые (или последние) ступени треклятой лестницы, которую он всё-таки одолел, и вошёл.

Дверь закрылась.

Мужчина в чёрном провёл рукой по книжному ряду. Переплёты отозвались тихим шелестом, шёпотом старых знакомых. Остановился на толстом томе с красным корешком, постучал длинным ногтем.

Граф фон Цеппелин попытался прочитать имя автора, но зрение подвело его. Он подошёл поближе и стал рыться в карманах в поисках пенсне.

– Не утруждайтесь, граф. Это я сам с собой. Категоричный упрямец Платон. Мудрый философ, но неприятный. Не рассуждает, а вещает. Никаких возражений, представляете? – ноготь перепрыгнул на книгу справа. – А Гегель? Этого сложно назвать мудрецом. А дураком легко. И очковтирателем. Что может родиться из ложных и противоречивых предпосылок? Только – оригинальная глупость.

– Я предпочитаю Шопенгауэра, – сказал граф.

– Отличный вкус. Хотя мне больше близок Кант. Присядем? Прошу к столу.

Граф рухнул в мягкое кресло. Ужасно болела шея, ныла поясница. Ног он почти не чувствовал.

– Нелёгкая дорога, да? – спросил хозяин кабинета. – Не то, что пятьдесят лет назад?

– Зато меньше путаешься в коридорах.

Мужчина в чёрном кивнул, устраиваясь в кресле напротив. Собеседников разделял круглый стол из какого-то странного материала, похожего на застывшую лаву. Толстая бугристая ножка, отшлифованная до блеска столешница. В центре стояла пепельница, открытая коробка сигар и полный графин с рюмками на металлической стойке.