Дороги Истины

Она приоткрыла рот в растерянности, явно не ожидая таких слов:

– Что? Ты...я...вера...

Он встал и, подойдя к ней вплотную, взял за руку.

– Вера? Вера во что? Во Всевышнего, в Судью? Ты думаешь, я ни во что не верю? Его дела это сон наяву, но мы все видим, что произошло много лет назад. Эти чудеса, эти перерождения в других людей...этот Суд. Я верю. Как и верю в то, что Всевышний благоволит нам быть вместе, любовь моя.

И тут он неожиданно приблизился к ней вплотную и жарко поцеловал. Девушка сначала подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но, постепенно, попытки становились слабее и слабее, а затем, поцелуй стал ответным. Милена на удивление быстро поддалась тому инстинкту, который всегда побеждает в женской натуре - ощущению того, что она любима.

Он провёл руками по её волосам и остановился на лице, держа в ладонях её покрасневшие щёки. Милена растерянно дотронулась до его рук.

– Но...я дала обет безбрачия. Служителям нельзя любить, только пастве, и...

Кочевник приложил палец к её губам.

– Не думай об этом. Просто... расслабься.
– закрыв глаза, он вновь приблизился к ней за поцелуем. Она сделала то же самое... и тут, Чужой резко надавил на сонную артерию на её шее. Милена обмякла в его руках, и он аккуратно положил её на пол, заботливо сложив руки на груди. Обыскав, он нашёл при ней лишь нож с гравировкой золотых весов на рукояти. Взяв его, Чужой подошёл к двери и постучал.

Дверь открылась и охранник, увидев пустую комнату с лежащей без сознания начальницей, инстинктивно метнулся на помощь. Как только бедуин прошёл через дверь, в его голову, чуть ниже затылка, с размаху вошёл нож Кочевника, стоявшего сбоку у стены. Быстро закрыв дверь, он переоделся в его одежду, а окровавленный участок спрятал тем, что перевязал тюрбан заново, спрятав красное пятно в области макушки. Надев поверх очки и прикрыв лицо тканью, Чужой пристегнул ножны с диверсантским клинком и взял в руки 550ый Сиг с глушителем, явный трофей от Серых.

Приоткрыв дверь и убедившись, что рядом никого нет, Кочевник быстро покинул тюрьму и зашагал по направлению к одной из палаток, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Вокруг, занимаясь своими делами, находились те, кто несколько дней назад хладнокровно растерзал Серых, с которыми он ехал, а теперь расслабленно отдыхали: кто-то курил кальян, вальяжно разлёгшись на разноцветных маленьких коврах, горели костры, а на вертелах жарились куски неизвестных животных. Он надеялся, что животных. Кочевник не хотел думать о том, что это могли быть люди. Лагерь оказался небольшим, видимо, для быстрой смены позиции, и Кочевник почти сразу заметил то, что ему было нужно: палатку крупнее всех остальных, которая была покрыта маскировочной сетью. Само убежище представляло собой около десяти палаток с тюрьмой, чуть подальше в скалах, сделанной из бывшей ночлежки пастуха, в которой он и находился целую неделю.

Подойдя к привлекшему его внимание месту, Кочевник обошёл сбоку и посмотрел вниз, в бездонную пропасть, и, заметив то, что хотел, ухмыльнувшись, вошел внутрь. Он не ошибся: вокруг стояли ящики с оружием и боеприпасами, а посередине, на коробке сидел толстый кладовщик восточной внешности, жёлто-коричневого цвета, что-то записывая в листок на стоячем перед ним ящике. Походкой, которую он подсмотрел у остальных боевиков, когда шёл к арсеналу, Кочевник приблизился к столику и попытался вжиться в роль, стараясь не показывать свои глаза, хоть и затемнённые линзами очков. Стараясь подражать восточному акценту, Чужой промолвил:

– Ас-саляму 'алейкум, брат.

Жёлтый поднял глаза и недовольно взглянул на пришедшего.

– Уа-алейкум ас-салям. Что надо?

– Сестра Милена попросила снаряжение того неверного, что сидит в тюрьме.

– Хмм...она сказала, зачем? Мне приглянулся его нож. Думал подарить младшему сыну. Хорошему воину нужно хорошее оружие.

– Нет. Она ничего не сказала, кроме приказа принести всё снаряжение, что было при нём.

Толстяк молчал, недовольно засопев, но Кочевник специально повернулся в сторону ящиков, делая вид, что заинтересовался чем-то другим, не давая толстяку лишний повод задать ненужные вопросы. Тот, кряхтя, всё-таки поднялся и подошёл к железному ящику за его спиной, на крышке которого был циферблат. Открыв кодовый замок, кладовщик подпустил Чужого ближе, и тот забрал снаряжение, упаковав всё, кроме автомата и чехла с ножом, в сумку. Подходя к выходу, он прикреплял ножны на грудь, как услышал вопрос, заданный ему на неизвестном языке.

– Хьун нохчи мотт хаи?

Этого Кочевник, привыкший к Вавилонскому, никак не ожидал. После Суда в их черепных коробках из ниоткуда появился единый язык, названный в честь 'легенды о вавилонской башне', на котором теперь разговаривают все люди. Фраза прозвучала для него словно гром среди ясного неба. Понимая, что раскрыт, он медленно повернулся в сторону своего разоблачителя.

– Что ты сказал, брат?

– Аааа, я так и знал! Кафир! Тревога!!!
– Заверещал кладовщик и в его рот прилетела пуля из автомата.

'Что ж, план Б', - не обращая внимания на поднявшийся снаружи шум и лязги передёргивающихся затворов на автоматах, Кочевник метнулся к задней стене палатки, начав раскидывать ящики в стороны, пробираясь к концу. Сделав при помощи ножа разрез на ткани, он отбежал назад. 'Семи смертям не бывать, а одной быть, бл...', - Кочевник резко выдохнул и на всей скорости врезался в разрез, вылетая, словно пробка, наружу, прямиком в пустоту. Он наверняка бы разбился о скалы, если бы не река, которую Кочевник заранее заприметил в голове для 'затяжного прыжка, если всё пойдет через Жэ'. В воздухе он сгруппировался и подготовился к нырку, как его учили в детстве на море, не задумываясь о стреляющих в него сверху диверсантах. Его мысли поглощала одна мысль: 'Лишь бы глубоко'.

Ему повезло. Нырнув, Кочевник со всех сил начал грести наверх. Когда от недостатка кислорода у него начало темнеть в глазах, он наконец-то ощутил ветер, дующий в лицо. Ничего не видя вокруг, он как можно быстрее погреб к скалам, чтобы отдышаться и заодно быть вне зоны видимости тех, кто наверху. Судя по тому, что стрельба прекратилась, все сочли Чужого мертвым либо от пуль, либо от воды. Приблизившись к берегу, Чужой бросил сначала автомат на поверхность, а затем сам вылез на камень и присел, устало вдыхая воздух в голодающие лёгкие. И тут сбоку раздался нерешительный голосок:

– С-с-стоять! Кафир!

Кочевник медленно повернул голову и увидел одного из диверсантов, но без тюрбана, закрывавшего лицо. Это был совсем юнец, едва отметивший двадцатилетие. Из вещей у него был лишь небольшой ножик, рыболовная удочка и ведёрко. Вероятно, кому-то захотелось перекусить, и отправили самого молодого вниз, либо тот сам, дурак, пошёл без снаряжения на рыбалку. Этим ножом он и угрожал Чужому, расставив ноги и махая железкой по сторонам.

– К-к-как барашка п-порежу!

Чужой пожалел бы юнца, если бы не подумал, что тот был в числе тех, кто без капли жалости вырезал караван. А ведь там были не только воины...

Устало поднявшись на ноги, Кочевник тоже достал нож, и, взяв обратным хватом, сказал бедуину:

– Лучше бы ты бежал. Я знаю один особенный приём...

Тот, смутившись, немного отступил, но, покрепче сжав ножик, оскалил зубы.

Чужой сделал три шага назад, словно разбегаясь, и метнулся было в сторону врага, но остался стоять на месте. Он молча наблюдал, как Жёлтый держится за грудь с торчащей посередине рукоятью ножа и падает на колени, всё ещё не веря в происходящее. Когда тело испустило последний вздох и завалилось на бок, Кочевник подошёл, чтобы забрать своё оружие. Вытерев нож об одежду мертвого, он вздохнул, тихо промолвив: 'Болван'.