Дороги Катманду
Шрифт:
Астрологи давно предупредили, когда над холмом прольется дождь, и паломники собрались здесь со всех краев к назначенной дате. Большинство из них были крестьянами, пришедшими сюда для того, чтобы попросить Бога не прекращать дождь и пролить его на их поля. Потому что с тех пор, как они закончили осенью сев, дождя не было. Поэтому земля стала походить на пепел, и зерна не дали всходов. Они шли много дней вместе со своими женами, детьми и стариками. Голод для них был настолько привычен, что они уже не замечали, что страдают от него. Тот, у кого больше не было сил, чтобы идти, ложился на землю и дышал, пока на это еще хватало сил. Когда силы иссякали, он переставал дышать.
Толпа вокруг холма, много дней томившаяся в ожидании, каждое утро относила умерших ночью
Наконец прошел дождь, и этим утром оставшиеся в живых испытали счастье — ведь им удалось выжить и увидеть, как золотое божество расцвело над покрытой пеплом равниной.
В тот момент, когда зазвенели колокольчики, большие птицы, потревоженные шумом, оставили мертвецов, тяжело взмыли в небо и принялись описывать медленные круги над людской массой, собравшейся вокруг холма.
Свен смотрел вверх, Джейн смотрела вниз, Гарольд смотрел на Джейн, Джейн любовалась закрывавшим холм золотым покрывалом, которое словно парило над медленным водоворотом толпы, походившей сверху на молочное море, усеянное цветами. Цветами были женщины в разноцветных сари, сари всех цветов, кроме желтого, потому что сегодня желтый цвет был предназначен божеству. Белое море с цветными крапинками кружилось вокруг холма, постепенно втягиваясь на тропинку среди камней и капля за каплей поднималось к двери, распахнувшейся между слонами, под аркой, образованной их хоботами, поднятыми кверху и соединенными, словно руки священнослужителей. Там, где толпа кончалась, высоко над ней оставались только черные птицы.
У подножья холма паломники, увидевшие своего Бога, выходили наружу через двери, обрамленные каменным кружевом. Бог заполнял пустоту в недрах холма, из камня которого он был изваян. Он сидел на уровне окружающей равнины, а его шесть голов, поднимавшиеся почти до вершины холма, были повернуты к шести сторонам горизонта. Вокруг торса божества в гармоничном хороводе извивались сто рук, которые держали множество предметов, указывали на что-то или просто жестикулировали. Пробитые в скале отверстия бросали на божество блики небесного света. Каждый паломник, ступивший на вьющуюся вокруг холма тропу, срывал по пути цветок, всего один, который приносил в дар божеству, спускаясь вниз внутри холма. Когда Джейн вошла в двери между слонами и увидела первый лик божества, улыбавшегося ей с закрытыми глазами, ковер принесенных в жертву цветов уже поднимался до самой нижней из его рук, указывавшей пальцем на землю, начало и конец материального существования. Каждый паломник снаружи и внутри холма то и дело негромко произносил имя божества, время от времени слегка встряхивая колокольчик. Звон колокольчиков распространялся над ропотом толпы и, казалось, обволакивал ее покрывалом того же цвета, что и цветы на холме.
Гарольд не чувствовал под собой ног от усталости. Если они и дальше будут передвигаться со скоростью черепахи, они вряд ли смогут сегодня вернуться в город. А у него до сих пор не было маковой росинки во рту. Он уже жалел, что вместо того, чтобы отправиться в Гоа вместе с Петером, с которым прилетел из Калькутты, присоединился к Джейн и Свену, которых повстречал в аэропорту. У Петера, недавно покинувшего Сан-Франциско, еще были деньги, поэтому билеты пришлось приобретать именно ему. Гарольд, уже больше года находившийся в стране и давно оставшийся без денег, хорошо представлял все трудности странствий. Он сказал Джейн и Свену, ожидавшим Брижит и Карла, что путь, выбранный их друзьями, был полон опасностей. Нередко случалось, что путники рисковали своей жизнью. Потом они заговорили о чем-то другом. Карл и Брижит были для них вчерашним днем. Они привыкли встречаться, помогать друг другу, объединяться в группы, а потом расставаться… Ведь они были свободны…
Гарольд родился в Нью-Йорке, его отец был ирландцем, а мать итальянкой. От отца он унаследовал светлые глаза, а от матери длинные черные ресницы. Его каштановые волосы спадали на плечи длинными волнами. Тонкие усики и короткая бородка обрамляли губы, остававшиеся красными, даже если ему приходилось голодать. Когда Джейн впервые увидела его, он носил брюки из зеленого бархата, красную выцветшую рубашку с крупными черными цветами и соломенную женскую шляпу с широкими полями, украшенную букетиком и вишнями из пластмассы. На груди у него висела на черном шнурке медная коробочка из Марокко, покрытая чеканкой, в которой хранилась страница из Корана. Он показался Джейн смешным, но красивым. Гарольд же нашел Джейн красавицей. Вечером
они занялись любовью на берегу океана, в тяжелой влажной жаре, в то время, как изнуренный жарой Петер спал, а Свен, сидевший возле самой воды, пытался вобрать в себя всю гармонию окружавшей его бездонной синей ночи.Гарольд предложил Джейн отправиться вместе с ним и Петером в Гоа, но она отказалась. Ей не хотелось расставаться со Свеном. Свен был для нее не только спасителем, но и братом. До встречи с ним она была жалкой личинкой, корчащейся в черных водах абсурда и страха, заполнявшего нутро прогнившего мира. Свен обнял ее и потянул за собой к свету. Они собирались добраться до Катманду. Она не хотела бросать его и всегда пошла бы туда, куда он захочет. Решал именно он, потому что он знал.
Она переспала с Гарольдом, потому что это доставило удовольствие им обоим, а также потому, что это не запрещалось и в этом не было ничего постыдного. Законами нового мира, куда ввел ее Свен, были любовь, свобода, возможность дарить. У Свена почти не было физических потребностей, и он даже не подозревал, что такое ревность. Гарольд курил, но немного, но зато ел за двоих, когда представлялась такая возможность. Он не интересовался мистикой и считал, что Свен свихнулся, но Джейн просто великолепна. В конце концов, ему было безразлично, Гоа или Катманду, сначала он двигался на юг вместе с Петером и его деньгами, а теперь присоединился к Джейн и Свену. Они не сразу направлялись в Непал, потому что Свен хотел сначала посетить храмы Гирнара; это не имело значения, ведь только на западе считают, что прямой путь всегда самый короткий.
Джейн, оказавшаяся рядом с двумя парнями, расцвела от счастья. У нее возникло чувство единения со Свеном, благодаря нежности и восхищению, и с Г арольдом из-за наслаждения его телом. Но иногда вечерами она ложилась рядом со Свеном на сухую траву или в пыль и начинала осторожно раздевать его. Ей было необходимо любить его и физически, то есть любить полностью. И, не умея высказать свои мысли, она сознавала, что, призывая его к себе таким образом, она не позволяла ему полностью ступить на путь, на котором он, возможно, рисковал потеряться. Свен улыбался ей и не противился, несмотря на то, что все дальше и дальше отходил от одержимости желанием, от которого хотел когда-нибудь полностью освободиться. Но он не хотел разочаровать Джейн, обидеть ее. Впрочем, с ней акт любви был не слепым подчинением инстинкту, а скорее обменом спокойными ласками. Он мало говорил при этом с Джейн, но его слова казались ей отражением нежности, были насыщены ароматом цветов. Она тоже почти не разговаривала с ним, если не считать почти забытых с детства словечек, произносимых тихим, едва слышным голосом. Свену требовалось много времени, чтобы почувствовать желание, и он быстро доходил до разрядки, словно измученная птица.
Гарольд, медленно спускавшийся с холма, думал, что здешнее божество, несомненно, просто великолепно, но он был слишком голоден, чтобы полностью оценить его красоту. А найти еду среди умирающих от голода крестьян было не так-то легко. У него и у его друзей не было денег и почти кончились сигареты. Нужно было раздобыть хотя бы несколько рупий.
Выйдя из холма через низкую дверь, он сел на краю дороги и стал попрошайничать, протянув вперед руку.
Оливье очнулся, когда его затащили за баррикаду, и тут же снова бросился в схватку. Каждый толчок крови в артериях вонзал острый нож в левое ухо. Голова была заполнена странными шумами. Когда вблизи взрывалась очередная граната, он сл
В последующие дни студенты начали постепенно уходить из Сорбонны. С каждым новым днем все более многочисленные их группы покидали грязное запущенное здание. В то же время Сорбонна заполнялась чужаками; среди разного жулья и бродяг наверняка попадались и агенты в штатском. Какой-то чудак перебрался сюда с женой и тремя детьми, захватив с собой одеяла, соски, примус и прочую утварь. Он утверждал, что у него нет ни работы, ни жилья. Студенты попытались собрать для него на улицах немного денег, но горожане перестали откликаться на просьбы о пожертвовании. Они считали, что каникулы у студентов несколько затянулись. Рабочие добились повышения зарплаты, на которое за месяц до этого они даже не надеялись, а владельцы предприятий и коммерсанты начали задумываться о подсчете потерь.