Дороги веков

Методично, не торопясь, я вырубил в кустах несколько колышков, определил по компасу север—юг, натянул бечёвку и отмерил по рулетке два квадрата — ровно столько, сколько позволяли обступившие кусты и деревья. Потом надрубил лопатой дёрн и начал его срезать.

Работать было легко и приятно. Отточенное лезвие лопаты с хрустом резало мелкие корешки, слегка стонало, ударившись о крупный корень, взвизгивало от соприкосновения с кремнем. Черепок рождал в нём короткий приглушённый звук.

И всё же на руках вздулись водянистые пузыри, когда я очистил от дёрна оба квадрата. Срезанные пласты я относил в сторонку, переворачивал и исследовал ножом: нет ли там чего? Как ни странно, находок не было; только крепкие узловатые корни калгана, розовые на срезе, выступали среди чёрной и влажной земли.

Теперь начиналось самое главное. Но что такое? Уже кончается тёмная земля, рябыми пятнами проступает снизу песок, углубился я уже на пятнадцать сантиметров, а никаких признаков стоянки нет. Двадцать, тридцать сантиметров… Теперь уже чистый песок лежит передо мной, лишь кое-где тронутый жёлтыми разводами солей железа. Так где же она, стоянка?!

Может быть, я попал на заколдованное место? И вовсе не крот вытащил эти черепки, а положил их какой-то шутник, чтобы посмеяться надо мною? Уму непостижимо!..

— …э-эй! — слабо доносится со стороны реки, — э-эй!

Теперь слышно, что кричат двое.

— …дре-эй!..

Неужели уже вернулись из Москвы ребята? Я вскакиваю, складываю ладони рупором и кричу в ответ.

Мне отвечают, и голоса начинают приближаться. Наконец вдали из-за поворота появляются две фигуры, радостно размахивающие руками. Солнце пробивается сквозь листву, пятнами ложится на землю, скользит по лицам идущих, а я всё никак не могу их разглядеть… Да это же Сергей! Вот неожиданность. А с ним Константин, старший сын нашего хозяина.

— Приехал, сподобился! Я думал, ты так и уедешь в Новгород, не побывав у меня!

— Приехал, приехал… Ну, мил человек, и забрался же ты! Я тебя, считай, полдня уже разыскиваю. Думал, совсем ты пропал: утонул, что ли…

— И хозяйка не сказала тебе, где я?

— Сказать-то сказала, да не совсем. Объяснила мне, что до Бабанихи идти нужно, а там покричать. А где она, эта Бабаниха? Шёл я, шёл, хлюпал-хлюпал по этим болотам, дошёл наконец до Бабанихи. Кричал-кричал — ни ответа ни привета…

— Да ты бы посмотрел: лодка ведь у берега стоит!

— А ты мне рассказывал, мил человек, какая у тебя лодка? Это ты здесь прижился, все лодки знаешь. Да и лодки-то, по правде сказать, я не видел. Домой вернулся, там с хозяином твоим посидели, тары-бары, потом Костя пришёл… Взяли у соседей лодку и поехали снова тебя искать. Константин вот тебя и вычислил: эвон, говорит, лодка наша! Поди, и Андрей здесь где-то… Что, и здесь стоянку нашёл?

— То ли нашёл, то ли нет. Вон крот черепок и наконечник вытащил, а я — только пару отщепов.

Константин присел на корточки возле черепков и стал веточкой выковыривать из ямок землю.

— Все такие же, как и у моста, — повернул он ко мне голову. — А почему других нет?

— Такая уж мода у них была.

— И что ты теперь намерен делать? — спросил Сергей, стягивая с шеи болтавшийся на ней фотоаппарат.

— Что остаётся? Копать да копать. Пока водой не зальёт. Песок уже влажный. А если и тогда ничего не найдём — значит, леший тоже археологией занимается!..

Сергей поплевал на ладони, старательно потёр одну о другую и взял лопату.

— Ну, командуй, откуда начинать…

Сергей Тимофеевич Бочаров был человеком своеобычным, удивительным и охочим до всяких приключений.

Сергей был человеком своеобычным, удивительным и охочим до всяких приключений. Он заведовал фотолабораторией, теснившейся когда-то под крышей исторического факультета на улице Герцена, и к этому времени уже более десяти лет был бессменным фотографом новгородской экспедиции. Там я познакомился с ним, подружился, а зимой торчал в лаборатории, постигая секреты фотографического искусства. Опыта у него и сноровки в раскопках было больше, чем у многих профессиональных археологов, потому что глаз его был зорок, а ум привык работать быстро и основательно. И аппарат, и лопата, и скальпель в его больших жилистых руках действовали уверенно и точно.

— А я шёл вчера домой, смотрю — погода хорошая: ну что в воскресенье в Москве сидеть? Скоро в Новгород уезжать… А ну, поеду-ка на Переславль! — говорил он, осторожно срезая лопатой тонкий слой песка и сильным взмахом отбрасывая его в кусты. — Жена отпустила, вот я и махнул с утра… А места у тебя какие! Что ты! Вот куда ездить отдыхать нужно! Снял комнату или дом, лодку завёл — и никакого моря не надо! Ни тебе курортников, ни жары, от Москвы близко. Ради одного молока стоит приехать. А уж воздух, воздух-то какой? В Москве сейчас не продохнёшь…

Дзинь! — звякнула лопата о камень.

— Вот и стоянка твоя, а ты убивался! Это что, скребочек вроде? А вот и черепок торчит. Давай-ка совок да кисточку…

Находки, действительно, словно бы только и ждали приезда Сергея. Загадочного в этом ничего не было. Просто под слоем белого песка — озёрного, намывного, который я принял было за основание древнего берега, — лежал другой, окрашенный в жёлтый цвет солями железа. Вот из него-то крот и вытащил свои черепки на поверхность.

Что ж, всякое в нашей работе бывает! Но по мере того как мы с Сергеем расчищали прямоугольник шурфа, как снимали слои песка, извлекая из них то черепки, то кремнёвые отщепы, то скребки и наконечники стрел, я убеждался, что перед нами не совсем обычная стоянка.

Не в том дело, что она оказалась первым древним поселением, расположенным на самом берегу озера. В отличие от других в её слое, не таком уж большом и неоднократно перемывавшемся водой, о чём свидетельствовали окатанные черепки, вперемешку лежали остатки разных культур. Само время было здесь перепутано и перемешано: рядом с кусками больших неолитических горшков я находил тонкие, значительно более поздние обломки, относящиеся уже к началу железного века, а вместе с ними — куски пористых сосудов с характерным орнаментом из двойных зубчатых полос, сосудов, которые лепили люди, знавшие уже первые изделия из меди. Почему такая путаница? — ломал я голову. Обычно каждый из таких временных пластов залегал в строгой последовательности друг над другом или же представал перед нами в несмешанном залегании на том или ином мысу древнего берега. И всегда значительно выше, чем здесь.

— Так, может быть, это место озеро заливало? — нарушил молчание Сергей. — Сам говоришь, керамика волнами окатана, а сверху даже песок намыт…

— Это-то и странно, Серёжа, — ответил я. — Ты только посмотри, как они окатаны: не все, только самые древние. Вот эти, например, — я показал ему черепки раннего железного века, — почти совсем не тронуты водой. А над ними — слой намытого песка!

— Сначала люди жили, потом вода в озере поднялась, — вмешался Константин, до этого молчавший. — А может, другое. Весной, сам знаешь, лёд не только песок — весь берег выворачивает, даже кусты, если ветер со стороны города поднапрёт… Пропашет берег лучше плуга!