Дороги вглубь

– Спасибо вам, дорогой! Все в полном порядке!
– Павел Павлович, продолжительное время не выпускал руки вошедшего.
– Это поразительно! Как вы могли так быстро? Вы просто гениальный человек.

Ничего не понимающий математик долго смотрел на ликующих инженеров и лишь спустя некоторое время решился спросить:

– Скажите... Разве набросков, которые я успел сделать, оказалось достаточно? Ведь расчеты еще не закончены.

– Ничего себе "не закончены"!
– закричал Павел Павлович.
– Нарочно вы скромничаете, что ли? Как вам нравится?
– обратился он к окружающим.
– Товарищ считает свою работу незаконченной. А что показали опыты сегодня ночью?

Математик растерянно улыбнулся. Ему было непонятно, каким образом несколько математических набросков, сделанных карандашом на пяти страницах ученической тетради, смогли так сильно помочь инженерам.

– Вы ошибаетесь, - наконец заявил он.
– Моя роль явно преувеличена. Я еще ничего не успел сделать.

– Оставьте, оставьте!
– решительным тоном перебил его Павел Павлович. Все совершенно ясно, больше от вас ничего и не требуется... Спасибо, еще раз спасибо! "

Удивительно, как мало им было нужно", - думал Ольшанский, покидая лабораторию.

Вечером Павел Павлович и два сотрудника, принимавшие участие в удачном завершении опытов, сидели у кровати больного.

Модест Никандрович больше, чем обычно, был оживлен и слушал все, что ему говорили, с повышенным интересом.

– Прошлой ночью мы добились, наконец, четкого изображения, - рассказывал Павел Павлович.
– Изображение настолько ясное, что и желать больше нечего.

– На каком расстоянии?

– Судя по всем данным, можно смело утверждать - метров на триста. Завтра собираемся выехать в поле.

– Очень хорошо... Очень хорошо...

Посетители уловили во взгляде Модеста Никандровича живой интерес и как будто даже радость.

– Вот еще что, - продолжал Павел Павлович, - очень сильно нам помог математик Ольшанский. Да вы его, наверное, знаете?

– Очень мало. Чем же он помог?

– Это замечательная история! Надо иметь в виду, что Ольшанский раньше совершенно не был в курсе нашей работы. И, представьте себе, в течение буквально одного рабочего дня он произвел сложнейший математический анализ! Работа огромная, просто непостижимо, как он сумел так быстро сделать... Все поражаются.

– Сегодня только о нем и говорят в институте, - вставил один из гостей.

– Очень интересно... Расскажите, как это произошло.

– Работаем мы ночью, - начал Павел Павлович.
– Чувствую, что с режимом анодного сопротивления в последнем каскаде неладно. Вспомнил про математика, ведь он уже приступил к вычислениям. Дай, думаю, взгляну! Может быть, успел кое-что сделать более или менее подходящее для нашего случая. Подхожу к письменному столу. Открываю ящик. И что же вы думаете! Вижу синюю папку, заглянул в нее - батюшки! Огромнейший математический труд, целая диссертация! И вопрос, заметьте, поставил немного иначе, чем у нас он ставился раньше...

Павел Павлович остановился, так как заметил, что лицо Модеста Никандровича вытянулось и приняло растерянное выражение.

– Очень талантливый математик, - добавил один из сотрудников.

– Да... удивительно...
– неопределенно произнес Цесарский, странно улыбаясь.

Присутствующие поняли, что подобный разговор волнует больного и замолчали. Для них стало ясно: Модесту Никандровичу трудно свыкнуться с мыслью, что не он, а кто-то другой приобрел славу человека талантливого, сумевшего помочь делу строительства подземного звуколокатора.

На следующее утро в дверях служебного кабинета Цесарского появился Ольшанский.

– Заходите, заходите!
– обрадовался Павел Павлович.

– Извините, но мне надо выяснить... Произошло недоразумение.

– Какое?
– Чибисов заметил, что гость чем-то обижен и смотрит на него не совсем доброжелательно.

– Видите ли, - продолжал математик, - у меня появилось подозрение, что я не заслужил той благодарности, которой вы меня щедро наградили.

– Ничего не понимаю.

– Еще раз благодарю за высокое мнение обо мне, но вынужден, к сожалению, просить у вас разрешения заглянуть в ящик письменного стола - я там кое-что забыл...

Павел Павлович, пожимая плечами, отодвинул свой стул.

– Смотрите, пожалуйста.

Ольшанский наклонился, открыл один из ящиков и вынул тоненькую ученическую тетрадку.

– Вы это видели?

– Нет, - признался Павел Павлович.

– Так и знал...
– сказал Ольшанский, облегченно вздохнув.
– А не можете ли вы показать мне "мой" труд, - добавил он, делая ударение на слове "мой".

– Вот он, - с готовностью произнес Чибисов, извлекая из другого ящика плотную синюю папку.

Ольшанский взял ее, неторопливо раскрыл и принялся внимательно рассматривать содержимое.

– Замечательная работа!
– проговорил он, хитро улыбаясь.

Дверь отворилась, и в кабинет вошел молодой конструктор, ближайший помощник Павла Павловича.

– Замечательная работа!
– повторил Ольшанский, обращаясь к только что вошедшему конструктору.

Инженер удивленно посмотрел на него. Трудно было поверить, что Ольшанский, человек бесконечно скромный, хвалил собственную работу.

– Конечно замечательная...
– подтвердил Павел Павлович, - какие могут быть сомнения?

– А я и не сомневаюсь!
– воскликнул математик.
– Вы только поглядите! Ведь это же монументальный труд! Его мог создать лишь человек, много лет знакомый с той областью техники, о которой здесь идет речь.

– Вот это-то и удивило меня больше всего...
– начал было молодой конструктор, но Ольшанский перебил его:

– Ничего удивительного нет. Труд принадлежит человеку, действительно знающему в совершенстве эту область техники, а... не мне. Опозорили вы меня, товарищи, - грустно продолжал Ольшанский.
– Посмешище из меня какое-то сделали. Вчера слышу разговор: речь идет о формулах, будто бы выведенных мною, а я этих формул и не выводил. У меня закралось подозрение, решил проверить, и вот видите, как нехорошо получилось... Я не хочу, чтобы мне приписывали чужие заслуги! Придет время, будут у меня свои, может быть, не менее значительные.

– Так что же это за чертовщина!
– воскликнул Павел Павлович, хватаясь за синюю папку.

– Почерк какой-то странный...
– проговорил он, внимательно рассматривая загадочную рукопись.
– Словно ребенок писал! Обратите внимание, какие кривые буквы!

– Действительно, ребенок или больной...
– добавил молодой конструктор.

Павлу Павловичу почерк казался знакомым, но его мучило сомнение. Слово "больной" произвело на него магическое действие. Он выпрямился и перевел взгляд с Ольшанского на своего помощника.