Дороги выбора
Шрифт:
Я помню, как была убита горем от известия о ее смерти. Но все на перебой говорили, как страдаешь ты. Как тебе трудно пришлось, как ты держала ее руку до последнего. Я злилась, потому что это была ты, а не я. Ты была с ней рядом, а я не успела даже попрощаться…
Мать поднялась и отошла к окну. Я думала, она закончила рассказ и сидела полу оглушённая такой исповедью.
— Я помню ту ночь так ярко, — неожиданно вновь заговорила она. — Ты приготовила мне ужин. А я не хотела идти домой, зная, что ты ждёшь меня. Надеялась, ты ляжешь спать. А ты дождалась. Хотела сделать мне приятное…
Я тогда задержалась, из-за зеркала… Увидела в нем свое отражение… Я стала той матерью, которая растоптала мою жизнь… Нет я не была пьяницей или распутницей, но ничего человеческого в моем взгляде не осталось…
Поднимаясь за тобой на крышу, я опять же злилась на тебя. Вновь и вновь повторяя, что это ты будишь во мне эту злость. Но, увидев тебя на краю, я замерла. Я вдруг поняла, что если ты прыгнешь, то у меня все снова будет хорошо: не будет воспоминаний, не будет боли, не будет прошлого…
Но ты отступила, отползла от края и стала просить у Неё прощения…
Обещала не сдаваться. Просила присмотреть за мной…
Мать застыла. А меня душили слезы. Я так хотела, чтобы она любила меня, чтобы считала меня хорошей. Но в прошлом было столько боли от наших отношений, что я не могла с ней справиться.
– Я тогда поняла, что она видит не только тебя, но и меня. С тех пор, я старалась принять тебя. Но я точно знаю, что никогда не была тебе матерью, кроме того дня, что родила тебя… Больше всего на свете, — неожиданно с чувством заговорила мать. — Она мечтала, чтобы мы были счастливы. Радовались каждому дню. Находили в нем что-то хорошее. Поэтому… Пожалуйста… Уезжай! — Мать резко обернулась от окна.
— Что? Но…
— Никаких «но»! Ты сказала, что нашла свое счастье. У твоего сына есть отец. Он ведь любит его?
— Да.
— Ждет вас?
— Да.
— Тогда иди к нему, слышишь! Поезжай к нему, я дам денег, у меня есть. Билет, машину — я куплю тебе все, что тебе понадобится, только, пожалуйста, … Будь счастливой. Позволь этим счастьем мне искупить все, что было между нами…
— Но как же ты? Одна…
— О-о. Не беспокойся, когда у тебя есть деньги, у тебя много друзей и тех, кто будет готов носить тебя на руках. Но счастье единственной дочери на них не купишь. Слышишь?
Она, прихрамывая, подошла ко мне.
— Пообещай, что уедешь! Пообещай, что не сдашься!
— Обещаю!
Я зарыдала, и впервые за столько лет моя мать обняла меня.
— Вот и умница, вот и молодец, — бормотала она, гладя меня по голове. А я понимала, что больше нет тех сил, что смогут удержать меня здесь.
Немного успокоившись, мы еще долго говорили. Мама рассказывала, что живет на берегу моря, у нее есть компаньонка, и та ухаживает за ней. Она сильно переживала, что не смогла проститься со мной, и по-своему была рада, что сделала это сейчас.
Когда наступил вечер, к нам постучал Семен и предложил поужинать. Целитель внимательно расспрашивал маму о болезни и обещал помочь.
Вспомнив просьбу
Федора Ильича, я предупредила, что забегу к нему за корзиной и выскочила во двор. Дом старца находился недалеко от нас, и я дошла довольно быстро, но открывая калитку, почувствовала резкую ноющую боль внизу живота.— Вот и время пришло, девочка, — вышел мне навстречу Федор Ильич.
— Какое время? — растерялась я.
— Идти домой…
Рита
Зоя крутилась на месте, время от времени подбегала к окну и вновь возвращалась.
— Думаешь, она уйдет? — наконец, не выдержала она.
— Думаю — да.
— И ты так спокойно об этом говоришь!
— Зоя. Она уже взрослая. У нее своя жизнь и желания. В конце концов, своя семья.
— Но если она уйдет, дядя Гриша расстроится…
— Ты уж определись, что тебя больше волнует. Киани или дядя Гриша.
— Все!
— Так не бывает.
— Но я хочу!
— Зой, скажи, тебе здесь нравится?
— Да, — настороженно покосилась на меня девчушка.
— А представь, что твоя бабушка сказала, что она будет скучать по тебе, и никуда бы не отпустила.
— Но она отпустила.
— А ты представь.
— Не хочу!
— Ты эгоистка. Своим упрямством ты в этой истории выступаешь в роли бабушки, которая не хочет отпускать дорогого ей человека в хорошее место.
— Я хорошая!
— Нет. Ты слушаешь дядю Гришу и расстраиваешь Киани. Я видела, как она переживала из-за тебя и плакала.
— Плакала? — Зоя растерялась.
— Да, плакала. Киани всегда к нам относилась хорошо, а ты ее расстроила, а она ребеночка ждет. Ей нельзя расстраиваться.
— Но дядя Гриша сказал, что она могла бы многому нас научить… И она светлая, теплая…
— А я?
— Ты?
— Да, я? Я больше не ношу черный цвет, я всегда рядом. Я помогаю тебе учить буквы и писать. А получается, все равно хуже Киани?
— Нет, нет! Что ты! Ты хорошая, ты лучше всех!
— Что ж хорошо. Я рада. Всегда хотела, чтобы у меня была сестренка.
— И я, но дядя Гриша расстроится.
— А дядя Семен нет, а еще дядя Семен так же умеет управлять своими способностями, Киани его учила. И нас бы могла научить, если бы ты не капризничала. А еще Федор Ильич тоже много чего умеет.
— А ты откуда про Федора Ильича знаешь?
— Видела.
Неожиданно Зоя напряглась и, подскочив, бросилась к окну. Я хотела было спросить, в чем дело, как почувствовала это. Странное ощущение, что мир вокруг нас накрыло чем-то большим. Оно не было злым, но и дружелюбным я бы его тоже не назвала.
— Это к дяде Грише, пришли! — воскликнула Зоя и рванула на улицу.
— Ты куда, ужинать скоро, — окликнула Зою бабушка Степанида.
— Мы скоро придем, — успокоила я нашу хозяюшку и рванула за девочкой.
Зоя не ходила прямыми дорогами, вечно рвалась по огородам, окольным тропинкам. Вот и сейчас вместо того, чтобы войти с центрального входа в дом дяди Гриши, пробежала через задний двор и, встав ногами на скамеечку под окнами, заглянула внутрь. Не успела я ее отчитать, что подглядывать не хорошо, как из открытого окна раздались мужские голоса.