Дорогой длинною

От этих воспоминаний у Ильи перехватило дыхание, он вскочил с поленницы, взволнованно прошёлся по тёмному двору, опасаясь глядеть на дом с ярко горящим окном, в котором не было видно ничего, кроме мелькающих теней. Господи, хоть бы Варька здесь была, в который раз со страхом и досадой подумал он, всё бы спокойнее было… Распевает там, в Москве, свои романсы, а тут такое делается… И почему, почему Настька не кричит? Чем она там занимается? Почему проклятые бабы не выходят, хоть бы одна выбежала, рассказала бы, - что там с Настькой, как она… Ничего толком сделать не умеют, хоть самому рожай… Илья ещё раз прошёл вдоль забора, чувствуя, что дрожит не только от напряжения, но и от озноба: весенние ночи были ещё холодными. Потом подумал, что неизвестно, сколько ещё времени придётся так сидеть. Можно было, конечно, пойти переночевать к соседям, но Илья на это не решился, боясь, что, как только он уйдёт, тут же всё и случится. В конце концов он выдернул из поленницы несколько берёзовых обрубков и запалил костёр. Сразу же, будто только этого и дожидаясь, из-за ската крыши выглянула луна, запуталась в кружевных от молодой листвы ветвях рябины, и по двору поползли бледно-серые, призрачные пятна. От лунного света Илье неожиданно стало спокойнее. Он придвинулся ближе к весело трещавшему огню, глубоко вздохнул, ещё раз посмотрел на дом, на луну, на чёрный двор… и вдруг заснул - как в колодец провалился.

Он очнулся перед рассветом от пронзительного вопля и сразу же, ещё не открыв глаз, вскочил на ноги. Уже светало, небо наливалось розовым светом, угли костра давно погасли и затянулись пеплом, было страшно холодно, и Илья отчётливо слышал, как у него стучат зубы. Он не сразу вспомнил, что происходит, и в первую минуту удивился: откуда в такую рань столько цыган во дворе. Почти весь табор уже снова стоял около дома, не было только детей, ещё сладко спящих в это время, и стариков. Илья посмотрел на дом и решительно зашагал было к крыльцу - но замер на полушаге, потому что разбудивший его крик повторился - длинный, хриплый, полный отчаяния, и у него мороз прошёл по спине. Так кричала Ольга - тогда, год назад. Перед тем, как умереть. Как во сне, Илья прикинул, сколько времени прошло. Выходит, Настя мучается почти сутки… и всё ещё ничего?!. Он молча вспрыгнул на крыльцо, рванул на себя тяжёлую дверь, - но тут налетели сзади, схватили за руки, за плечи, чуть ли не унесли с крыльца.

– Успокойся, морэ… Куда полез? Толку от тебя там… К счастью, дверь открылась сама. На двор вышла усталая Стеха, на ходу вытирающая вспотевший лоб. Её зелёный платок сполз на затылок, фартук был сбит на сторону. Ни на кого не глядя, старуха буркнула:

– Сбежались, черти… Умыться дайте.

Одна из женщин побежала к ней с ковшом воды, но Илья успел первым и, отстранив цыганку, хрипло спросил у Стехи:

– Что там, мать?

– Что-что… Рожает. А ты что думал?

– Почему так долго? Почему она кричит так? Там… там плохо что-то? Когда уже всё?

– Отстань!
– отрезала Стеха.
– Не знаю! Сядь и жди!

И, позабыв умыться, быстро ушла обратно в дом. Илья сел на землю там же где стоял, уткнулся лицом в колени, чувствуя вкус горечи во рту. Теперь он точно знал: творится что-то не то. И он, Илья, опять ничего не может сделать.

Утро постепенно перешло в день. Солнце поднялось высоко над землёй, разогретая земля влажно и остро запахла, по небу побежали лёгкие белые облака, стало тепло, почти жарко, и цыгане разлеглись прямо на молодой траве внутри двора. Прибежала было стайка детей, но им быстро стало скучно, и они убежали за забор играть в лапту. Повитухи из дома больше не появлялись.

Всего один раз высунулась голова Феньки, которая велела принести воды, выхватила ведро из рук притащившей его девчонки и тут же скрылась в доме.

Илья, несколько часов кряду просидевший возле крыльца, вдруг встал, подошёл к жене Мишки Хохадо, лущившей семечки у забора, и хрипло попросил:

– Фешка, сделай милость божескую… Зайди, узнай, что там.

– Ты что, дорогой, с ума сошёл?!- выронив на землю пригоршню лузги, замахала Фешка руками.
– Кто меня пустит? Стеха сказала, чтобы никто носа не совал…

– Ну, ты же баба, вам-то можно… Ну, сходи за ради Христа! Сил моих нет!

– Воля твоя, не пойду.
– буркнула Фешка.

– Может быть… Она не договорила: из дома снова появилась Стеха. Илья одним прыжком покрыл расстояние от забора до крыльца, но Стеха, словно не заметив этого, посмотрела через его плечо на мужа и отрывисто сказала:

– Баро, посылай за доктором. Не умею я.

– Да ты вправду… - недоверчиво спросил было дед Корча, но Стеха пронзила его таким взглядом из-под насупленных бровей, что старик без разговоров, по-солдатски повернулся кругом и крикнул внукам:

– Запрягайте! Да не телегу, дурни, тарантас! Живо у меня!

Молодые цыгане гуртом кинулись вон со двора. Илья побежал было за ними, но с полдороги вернулся, сообразив, что если они начнут закладывать тарантас вдесятером, будет только хуже. А из дома уже раздавались один за другим протяжные, хриплые крики, и от каждого у Ильи словно лоскут кожи сдирали со спины. После восьмого Настиного вопля он прыгнул на крыльцо, отшвырнул пытавшихся удержать его цыган и влетел в дом.

После солнечного, яркого дня сумерки в сенях показались Илье кромешной темнотой, и некоторое время он стоял, жмурясь и пытаясь прогнать плавающие в глазах зелёные пятна. И чуть не сел на пол от удара внезапно распахнувшейся двери. Из горницы выбежала Фенька с полотенцем в руках, испуганно спросила:

– Кто здесь?

– Это я.
– сказал Илья, и Фенька, уронив полотенце, схватилась за голову:

– Рехнулся, морэ? Вон отсюда!

– Не пойду.
– Илья не сводил глаз с полотенца в руках Феньки. Та поспешно спрятала его за спину, но он успел увидеть, что оно всё было в крови.
– Фенька, скажи, она помирает? Настя… помирает, что ли?

– Да чтоб твой язык отсох! Дурак! Сгинь отсюда прочь, жива твоя Настя!

– Поклянись, что не умрёт.

– На всё воля божья! Не буду клясться!
– сердито сказала Фенька.
– А ты с ума не сходи. Не Настька первая, не она последняя! Управится, небось…

– А кровь откуда? За доктором зачем послали?!

– Слушай, Смоляко, ты в своём уме?!
– всерьёз разозлилась Фенька.
– Ты сам у кобыл сто раз жеребят принимал! Думаешь, у баб по-другому?! Без крови, дорогой мой, только мухи рожают! А за доктором, потому что… Надо так потому что! За доктором - не за попом, небось! Дитё большое, не пролазит, Стеха боится! Ну… Ну… Ну, ладно, сядь здесь, да сиди тихо, бешеный… С тобой ещё возиться не хватало… Тихо только, смотри! Скажи спасибо, что я, а не Стеха тебя нашла!

– Спасибо.
– машинально сказал Илья, садясь на пол в углу. И вздрогнул, потому что из горницы донёсся новый мучительный крик. Фенька всплеснула руками и убежала обратно. Илья остался один. Зажмуриваясь и прислоняясь спиной к холодным брёвнам стены, подумал: если и доктор не поможет, он, Илья, войдёт, выкинет оттуда к чёртовой матери и доктора, и этих куриц, и всё сделает сам. Если там всё так же, как у кобыл, - он сумеет, видит бог. Мысль была совершенно дикая, но от неё Илья неожиданно успокоился. И когда спустя полчаса в дом быстрым шагом вошёл толстенький доктор Иван Мефодиевич с соседней улицы, Илья даже не стал к нему приставать с вопросами. Просто проводил глазами его приземистую фигуру с саквояжем, опустил голову на колени и снова закрыл глаза.

Прошёл ещё час, два, три. Ни доктор, ни цыганки не появлялись. Настя то кричала, то умолкала ненадолго, и Илья уже надеялся, что вот… всё… Но через несколько минут снова слышались протяжные крики, и снова что-то обрывалось под сердцем. Когда в сенях вдруг хлопнула дверь, Илья взвился как ошпаренный.

– Фенька! Ну, что?!

– Ничего.
– женщина подошла к нему, присела рядом. Илья испуганно заглянул ей в лицо, но в полумраке сеней почти ничего нельзя было разглядеть.

Тем более, что Фенька, не глядя на него, деловито возилась с чем-то, бывшим у неё в руках. Илья недоумённо смотрел на неё, пока не услышал короткое звяканье и не догадался, что Фенька наливает что-то из бутылки в стакан.