Дорогой длинною

Медленно сказал:

– Знаешь… я своему сыну невесту нашёл.

– Невесту?
– Роза села.
– Какую? Влашку?

– Нет, из наших… Мы с её отцом раньше в одном таборе кочевали.

Красивая девочка, только оборванная уж очень.

– Это ничего.

– Как думаешь… - Илья помолчал.
– Правильно сделал?

Стало тихо. Зелёная звезда пропала за горизонтом. Над степью разливалось розовое сияние, трава задышала паром. Небо начало голубеть.

Роза встала, повернулась лицом к рассвету, отжала край юбки, встряхнула волосы. Потягиваясь всем телом и не поворачиваясь к Илье, сказала:

– Всё правильно, морэ. Хорошее дело. Едем домой.

Глава 12

Пара гнедых, запряжённых с зарею,

Тощих, голодных и грустных на вид,

Вечно плетётесь вы мелкой рысцою,

Вечно куда-то ваш кучер спешит…

Слова слёзного романса переплетались с печальными звуками скрипки.

Анютка стояла у края эстрады и давно отработанными жестами то прижимала руки к груди, то протягивала их в зал ресторана, то утомлённо подносила пальцы ко лбу. За окнами снова шуршал дождь: удивительно мокрое лето выдалось в этом году. Зал был полупустым, и внимательно слушала певицу лишь компания молодых купцов у дальней стены. "И слава богу, - устало думала она.
– Всё меньше позориться…" Её живот ещё не был заметен, и любимое чёрное платье с открытыми плечами пришлось расставить совсем немного. Опасения Анютки не подтвердились: казалось, у цыган и сомнений не было, что ребёнок будет именно Гришкин. Сам Гришка, к крайнему Анюткиному изумлению, стал обращаться с ней гораздо мягче, старался не обижать, за весь месяц ни разу не повысил на неё голос, не сказал ни одного грубого слова, даже следил за тем, чтобы и языкатые цыганки не трогали её. Ещё месяц назад Анютка несказанно обрадовалась бы такому поведению мужа, но теперь Гришкино внимание не трогало её, а то, что он не прикасался к ней в постели, даже радовало. Какое-то ленивое оцепенение овладело ею, и порой Анютка не могла вспомнить, сколько времени прошло с того дня, когда она на рассвете выбежала из номеров "Англия". Ребёнок ещё не начал толкаться, но характер показывал вовсю: Анютке теперь беспрестанно хотелось то сахару, то апельсина (это в августе-то!), то сметаны (съела у тётки чуть не корчагу), то и вовсе невесть чего - вроде пососать гвоздь или пожевать холодной глины. Цыганки улыбались, подмигивали: мол, дело известное.

В ресторан Анютка ездила по-прежнему, поклонники ещё не успели заметить, что великолепная Анна Снежная беременна, и по-прежнему забрасывали её цветами. Однажды Анютка поймала себя на мысли, что пристально вглядывается в лица сидящих в зале военных. Когда она поняла, почему это делает, то чуть не расхохоталась прямо на эстраде, посреди исполнения жестокого романса "Я всё ещё его, безумная, люблю!". Ждёт, бестолковая баба…

кого? Грузинского князя? Этого мальчика Дато, которого сама же и прогнала?

Смех Анютка неимоверным усилием задавила в горле, но вместо него вдруг хлынули слёзы, да такие, что публика потом долго аплодировала: подумали, дурни, что она от собственного романса, сто раз спетого, разнюнилась.

Дома она долго ревела в подушку. Гришка сидел рядом, вздыхал, поглаживал жену по руке. Когда Анюта уже начала успокаиваться, предложил:

– Напиши ему. Чего мучиться…

– Куда?!

– Можно узнать, куда. Имя знаешь…

– Не сходи с ума. Не нужно. Это и не из-за него вовсе. Знаешь, бабе на сносях, чтоб раскваситься, много не надо.

Гришка больше ничего не стал советовать. Только ночью, когда они оба уже лежали в постели под общим одеялом, притянул жену к себе, молча погладил по плечу. Анютка вздохнула. Благодарно прижалась к нему и заснула. Утром криво усмехнулась, подумала: рассказать кому - не поверят.

И, радуясь, что её ещё не начало мутить, поплелась на кухню искать сметану…

Допев "Пару гнедых", Анютка откланялась, дала двум подвыпившим купчикам "лобзануть ручки" и ушла на своё место в хоре.

– Бледная ты что-то, девочка, - озабоченно сказала сидящая рядом Настя. – Хочешь, я Митро попрошу, отправит тебя домой.

– Незачем, - коротко отказалась Анютка. Ей в самом деле было нехорошо, но, вспомнив о том, что сольных романсов у неё остался всего один, а остальное время она будет петь в хоре, сидя, она решила остаться.

Объявили "Записку", и Настя поднялась с места. Вскоре по ресторану плыли звуки жестокого романса. Анютка отдыхала, полуприкрыв глаза. Когда хлопнула входная дверь, она машинально взглянула в ту сторону. И сердце вдруг, оборвавшись, полетело, покатилось куда-то вниз, вниз, вниз…

В дверях ресторана стоял и стряхивал воду с курчавых волос князь Давид Ираклиевич Дадешкелиани. Это был он, в самом деле он! Словно в чаду Анютка смотрела на тонкое бледное лицо с орлиным носом, густые брови, тёмные большие глаза с длинными, как у девушки, ресницами, белую щегольскую черкеску, серебряные ножны на поясе. В висках запульсировал жар; в полном отчаянии Анютка подумала: вот сейчас она хлопнется в обморок со стула ногами вверх.

– Боженька, милый, разбуди… - пробормотала она, что есть силы щипля себя за запястье. Но боженька не стал вмешиваться, и Анютка не проснулась в своей постели под боком у Гришки, а всё ещё сидела в хоре и смотрела на стоящего в дверях князя, не замечая, что всё сильнее и сильнее прижимает руку к груди. К горлу подкатывал крепкий комок.

К вновь пришедшим метнулся половой. Завертелся, зачастил скороговоркой:

– Оченно рады, вась-сиясь, просим всею душою за столик, помним вас, как же… Извольте присесть, чичас закусочки устроим…

Только сейчас Анютка заметила, что Давид не один. Вслед за ним в зал ресторана, обратив на себя взгляды всех присутствующих, шагнули двое молодых людей - тоже в черкесках, тоже с кинжалами у пояса, таких же, как Дато, высоких и широкоплечих. А когда они все вместе заняли столик прямо перед хором, Анютка убедилась, что все трое похожи друг на друга, как пятаки, разве что Дато помоложе. "Господи, он братьев притащил…" - в панике подумала она, лихорадочно соображая: не лишиться ли и впрямь чувств от греха подальше? Жар сменился ознобом, Анютка неловко прятала похолодевшие пальцы под кистями шали; забыв про то, что нужно петь, по-рыбьи ловила ртом душный воздух. Хоревод Дмитрий Трофимыч уже неодобрительно посматривал на неё.

Вдобавок ко всему ещё и объявили её романс.

– Господа, с вами вновь Анна Снежная! Романс "Догорели огни"!

Автоматически Анютка встала. Сзади чуть заметно коснулись плеча: это Гришка со скрипкой вышел аккомпанировать ей. Анютка жалко улыбнулась ему.

В глазах стояли слёзы. Под нарастающие аплодисменты из зала пробормотала:

– Гришенька… Я не могу, видит бог…

Он притворно нахмурился, но в глубине его чёрных глаз скакал насмешливый бесенок, и Анютка слегка приободрилась. Шагнула вперёд, взглянула на Дато, всего подавшегося вперёд… и взяла дыхание, не дожидаясь вступления скрипки.

Наши огни догорели, родная,

Розы увяли, роняя листы,

Где ты, любимая, где, дорогая,

Я же зову тебя - слышишь ли ты?

Впоследствии Анютка не раз пыталась вспомнить это своё последнее выступление в ресторане, но ничего не выходило. Помнились лишь тоскующая мелодия скрипичных струн за плечом, огни свечей на столиках и стреляющий жар в висках. Лица Дато она не видела, нарочно стараясь не глядеть в сторону столика, за которым расположились грузины, но знала, точно знала, не поворачивая головы, не поднимая ресниц, - смотрит… Едва держась на ногах, Анютка закончила романс, поспешно поклонилась… и чуть не бросилась, как девочка, прочь, когда князь Дадешкелиани встал и быстрым, порывистым шагом пошёл к хору. Анютка покачнулась.