Дорогой длинною
Шрифт:
– Как?! Уже? Прямо сейчас?!
– всполошилась Настя.
– А Макарьевна там?
За Колесихой послали кого-нибудь? Живо, бежим туда!
Она рванулась было с места - и остановилась. Выжидающе взглянула на Митро. Тот стоял не двигаясь, упорно смотрел на свои сапоги. Лицо Насти напряглось.
– Ты не пойдёшь?
– в упор спросила она.
Митро пожал плечами. Хмуро сказал:
– Ни к чему.
– Да ты с ума сошёл, что ли?
– отчаянно и звонко, так, что все обернулись на неё, закричала Настя.
– Идём! Идём! Идём!
Она вцепилась в рукав брата, дёрнула раз, другой, топнула сапожком – и добилась всё-таки того, что тот сделал
По дому плавали сизые пласты дыма. В первую минуту Илья испугался, что начался пожар. Но из дымной завесы вынырнуло сморщившееся, с зажмуренными глазами лицо Варьки. Она бежала к двери, держа в вытянутых руках чадящую сковородку. Сильно пахло горелым тестом.
– Макарьевна про блины забыла!
– Варька, размахнувшись, отправила сковородку прямо в снег у крыльца.
– Ольга закричала, она всё бросила - и к ней…
Фу-у-у… Дверей не запирайте.
Рванувшийся в дверь сквозняк затеребил ситцевую занавеску, сбросил со стола на пол обрывок газеты. Из горницы появилась Макарьевна. Её всегда аккуратно повязанный платок был сбит набок, сморщенные руки суетливо мяли передник.
– Вас какие черти принесли?
– закричала она на цыган.
– На что вы тут сдались? Под ногами вертеться?
– За Колесихой послали?
– перебила её Настя.
– Послали, тебя не спросились… - проворчала Макарьевна.
Мимо с ушатом кипятка пробежала соседка - низенькая, круглая, как колобок, Аграфена. На припечке грелись полотенца. Из горницы доносились странные, низкие стоны. Илья, как заворожённый, стоял у двери и вслушивался в них до тех пор, пока прибежавшая Варька не дёрнула его за рукав:
– Примёрз, что ли? Нельзя тут. Идём на кухню.
В маленькой кухне не было никого. Возле печи стоял почти полный чугунок теста, рядом - повязанная тряпицей корчага молока. Занавеска слепила, как первый снег. Настя, бледная, большими шагами ходила по кухне. Илья подал ей шаль. Она взяла не глядя, торопливо набросила её на плечи. Стоящий у порога Митро исподлобья взглянул на сестру.
– На кой чёрт ты меня сюда притащила?
– тихо и зло спросил он. Настя метнула на него сердитый взгляд, отвернулась. Митро шагнул к двери.
– Бэш[63].
– не оглядываясь, сказала Настя.
Митро, помедлив, послушался. Сел за стол, отвернулся к сияющему солнцем окну. Илья сидел на полу у стены; понимая, что он нужен тут ещё меньше, чем Митро, не мог заставить себя уйти.
– Чем меньше мы болтаем - тем ей легче будет, - хлюпнув носом, вспомнила Варька таборное поверье.
– Давайте блины печь.
Она подбросила в лениво вспыхивающее красным светом нутро печи несколько поленьев. Настя, зашпилив косу в узел и повязавшись фартуком, подошла помогать. С улицы прибежал Кузьма. Замер на пороге, скользнул взглядом по сумрачным лицам цыган и поспешно полез на печь. Вскоре дверь хлопнула снова. Через кухню, не взглянув на цыган, быстро и озабоченно прошла Колесиха - известная всем Грузинам повивальная бабка. Варька, проводив глазами её рваную лоскутную кацавейку, перекрестилась вслед.
Время тянулось бесконечно. Солнце уже ушло из окна, в кухне потемнело, по полу потянулись длинные вечерние лучи. Блины давно были готовы и горкой высились на припечке, но никто их не
ел. Настя, за весь день так и не присевшая, то стояла у печи, скрестив руки на груди, то принималась мерить шагами кухню. И чего мечется, с досадой думал Илья, следя за тоненькой, кутающейся в шаль фигуркой. Кто ей Ольга? Ни тётка, ни сестра, ни невестка даже… Иногда их глаза встречались, и Настя досадливо пожимала плечами, отводила взгляд, словно говоря: "Нашёл время…" Он тоже отворачивался.Митро всё так же сидел за столом, ссутулившись и глядя вниз. Иногда Настя, подойдя, трогала его за плечо. Митро вздрагивал, словно разбуженный.
Поднимал глаза и смотрел на сестру чуть ли не с удивлением, словно не понимая, как и зачем они оба оказались здесь. Настя молча отходила, Митро снова опускал голову. Он не обращал внимания даже на женщин, которые время от времени вбегали в кухню, торопливо мыли руки, хватали полотенце или котелок с водой. Варька и Настя бросались к ним с вопросами, но женщины лишь отмахивались и сразу убегали обратно. С улицы доносились песни, пьяные голоса, рёв гармоники - там всё ещё провожали Масленицу.
То и дело уличный шум заглушался хриплыми, протяжными стонами из горницы. Они то умолкали совсем, то становились громче и мучительнее, перемежаясь сдавленными "О, даё, даё… даёри[64]…" Митро болезненно поморщился.
– Отчего она так кричит?
– хрипло спросил он у сидящей напротив Варьки.
Та растерянно оглянулась на Настю, накрыла ладошкой кулак Митро, успокаивающе зашептала:
– Это ничего, ничего, Дмитрий Трофимыч, право слово, совсем ничего… Ей не впервой, дело известное. Долго, правда, что-то, но это же у всех по-разному бывает. Вот у нас в таборе одна цыганка, наша невестка, двое суток почти…
Варька не договорила. Из горницы донёсся страшный грудной крик. Задрожали кружки в буфете, взвизгнула, прижав пальцы к губам, Настя. Митро вскочил, опрокинув табуретку, и Варька мёртвой хваткой вцепилась в него:
– Митро! Дмитрий Трофимыч! Бог с тобой, нельзя туда, нельзя!!!
– Да что ж это!..
– Настя решительно шагнула к двери. Но та вдруг распахнулась, чуть не сбив её с ног, и к рукомойнику быстро прошагала Колесиха.
– Что, что, что?
– кинулись к ней.
Повитуха, не отвечая, яростно тёрла руки. Её плоское безбровое лицо напоминало злую маску.
"Почему такая розовая?" - машинально подумал Илья, глядя на воду, сбегающую в таз. И вздрогнул от тихого вскрика Насти. Та с ужасом смотрела на Колесиху. Повитуха подняла водянистые глаза, молча погрозила кулаком.
Настя тут же умолкла, но продолжала испуганно смотреть на покрасневшую от крови воду в тазу.
– Тише!
– вдруг вскочила Варька. Все обернулись к ней. В наступившей тишине послышался низкий и сердитый писк.
– Ой, мамочки… - раздалось с полатей, и из-под цветастой занавески высунулась взъерошенная голова Кузьмы.
– Дитё…
– Вестимо, дитё, - проскрипела Колесиха, вытирая руки.
– А вы кого ждали, окаянные? Енарала в орденах?
– Слава богу… - пробормотала Настя. Её руки, стягивающие на груди шаль, мелко дрожали.
Митро стоял, отвернувшись к стене. К нему подошла Варька. Взяв за руку, подвела к столу, заставила сесть.
– Посиди, Дмитрий Трофимыч… Туда пока нельзя.
Колесиха ушла обратно на половину роженицы. Писк ребёнка вскоре умолк, но вместо него всё громче становились взволнованные голоса женщин.