Дорогой длинною

– Дэвла, лебедица… - восхищённо сказал Ванька Конаков.
– Право слово, сам бы засватал, да кто ж отдаст…

Илья молчал, чувствуя, как к горлу подкатывает горький ком. Не в силах отвести глаза, смотрел, как Настя останавливается перед женихом и, низко кланяясь ему, улыбается скупо, краем губ. Федька просиял. Вскочил, с победным видом оглянулся на цыган и под их одобрительное ворчание пошёл по кругу вслед за невестой. Ещё раз, другой, третий проплыло перед глазами Ильи бледное лицо Насти с будто примёрзшей к нему улыбкой. Он сделал шаг назад. Отступил за спины цыган и незаметно выскользнул из комнаты.

Илья был уверен, что пойдёт домой. Но в тёмных сенях, рядом с сундуком старой Малаши, его словно палкой ударили по ногам, и он сел на пол. Сильно, как никогда в жизни, болело сердце, в горле засаднило, стало трудно дышать.

Илья спрятал лицо в коленях. Глаза вдруг сделались горячими и сразу же – мокрыми. Он вцепился зубами в рукав рубахи, но было уже поздно. К счастью, в сенях было пусто и никто не мог увидеть, как Илья Смоляков, первый тенор хора, известный кофарь и конокрад, таборный цыган, ревёт как баба, уткнувшись головой в колени и колотя кулаком по холодному полу.

Скрипнула дверь из залы. Илья затих, торопливо провёл рукавом по лицу, вжался спиной в стену.

– Ну что, доигралась?!
– послышался совсем рядом высокий, резкий голос, и Илья узнал Стешку.
– Ну скажи мне, дорогая моя, зачем тебе это понадобилось?

– Ох, замолчи… - отозвался усталый Настин голос. Послышался шелест платья: она села прямо на порог.

– Молчать? Мне молчать?!
– заголосила Стешка.
– Да тут кричать надо, на всю улицу кричать! Если Яков Васильич ничего не понимает, так я сама всё сделаю! Я к Илье пойду! Я ему всё расскажу! Не допущу тебя за Федьку выйти!

– Не дашь?
– сдавленный смешок.
– Смешная ты, право… Уж всё сговорено, отец слово дал, а она кричит "не допущу". Не тереби меня лучше, я и так сейчас зареву.

– Заревёшь, потому что дура!
– убеждённо сказала Стешка.
– Илья, конечно, без головы, но и ты его не лучше. Да виданное ли дело - друг за другом страдать и носы друг от друга из гордости отворачивать?

– Это не гордость. Сто раз я тебе говорила. Он меня уже сейчас за лубни^[66] держит, так что же потом будет?
– Настя помолчала.
– После свадьбы простыню же мою на забор повесят? Вот и пусть поглядит своими глазами, какая я лубни!

А я через неделю думать о нём забуду.

– Да почём ты знаешь, что забудешь?!
– завопила Стешка.

– Знаю.
– отчеканила Настя.
– Насмерть разобьюсь, в семь узлов себя завяжу - а забуду. Нельзя же всю жизнь мучиться… Вчера второй седой волос у себя нашла. Где ты седину в семнадцать лет видела? У меня уже вся душа высохла, не могу больше… Я даже обрадовалась, когда мне тётя Маша вчера сказала.

Мне ведь всё равно ждать нечего… А теперь, даст бог, семья будет, дети пойдут. И вовсе, с глаз долой - из сердца вон. Всё забуду. Вот так!
– Настя поднялась с порога.

– Дура!
– крикнула Стешка, но Настя уже ушла. Стешка постояла немного в темноте, шумно вздохнула, проворчала: "Дура и есть…" и вышла на двор.

Она уже взялась за кольцо калитки, когда сзади послышались шаги.

Обернувшись, Стешка ахнула:

– Илья! Боже праведный, ты откуда взялся? Что с лицом-то у тебя? Ты…

да ты плакал, что ли?!

– Идём, - сказал Илья вместо ответа и, сжав Стешкино запястье, потянул её за собой.

– Эй, одурел? Куда ты меня тащишь?

– завизжала та, но Илья, не обращая внимания на протестующие крики, пошёл через улицу к дому Макарьевны.

Перепуганная Стешка семенила за ним.

На задах огорода, за покосившейся, заросшей лопухами и полынью поленницей Илья выпустил Стешку. Та неловко села на гнилое бревно, потёрла запястье.

– Чуть руку не оторвал, бешеный… Что с тобой? Последние мозги на репу поменял?

– Нет.
– Илья сел рядом.
– Что ты такое Насте про меня говорила?

– Ничего я не говорила, вот Христом богом…

– Говорила. Я слышал. Что ты знаешь, рассказывай. Не скажешь - задушу.

В его тихом, охрипшем голосе не было угрозы, но Стешка всё же отодвинулась подальше. Торопливо сказала:

– Я ничего, Илья, я понимаю… Думаешь, не понимаю? Я тебе всё расскажу…

*****

– …Так что не было у неё ничего с князем!
– мстительно закончила Стешка через пять минут.
– Просто Настька дурой родилась и дурой помрёт. Пожалела его, видишь ли, помчалась объяснять, что другого любит, будто не цыганка, а барышня кисельная… Эй, ты меня слышишь?

Илья не ответил. Стешка, сощурив глаза, смотрела на него.

– Слышишь, спрашиваю, или нет? Послушай, что скажу: иди к ней. Время есть ещё, не завтра выдают. Скажи, что согласен её взять, Настька согласится, честное-благородное слово даю! Не будь дураком распоследним. На тебя-то мне наплевать, а вот Настьку жалко. И чего она только в тебе нашла? Я бы за такого дурня и за тысячу рублей не вышла бы! Иди к ней. Я помогу, вызову.

– А я бы тебя за миллион не взял, - глухо сказал Илья.
– Не пойду я никуда.

– Ну и дурак!
– взвилась Стешка.
– И я дура набитая, что распинаюсь тут перед тобой. Права Настька, права! Не нужна она тебе! И никто не нужен, одни шалавы на уме! Ну, давай, морэ, давай, скачи, хвост задравши, в Старомонетный! Думаешь, я не знаю? Да все знают, все цыгане знают, какой ты кобель! И Настька знает! Была ей нужда за потаскуна идти, мучиться всю жизнь… И… и… да пропади ты пропадом, на кишке своей удавись, червя тебе в печёнку! Тьфу!

Она кинулась бежать. Илья проводил её глазами. Опустил голову на руки. Долго сидел так. Солнце давно закатилось за дом, вокруг стемнело.

По траве потянуло холодом, с улицы донеслась гитарная музыка, песня.

"Сватов провожают…" - машинально подумал Илья.

Рядом зашуршали шаги. Илья догадался: Варька. Сестра подошла, села рядом. Он не глядя подвинулся.

– Я слышала, что Стешка кричала, - тихо сказала Варька.
– Правда это? Илья?

Он не ответил.

– Почему ты мне ничего не сказал?

Снова молчание.

– Я ведь видела, что ты к кому-то ходишь. Конечно, это твои дела, я тут лезть не стану… А как же Настя?
– Варька вдруг заплакала.
– Дэвлалэ, зачем ты сделал-то так? Почему, почему мне ничего не сказал?

– Зачем? Что бы ты сделала?

Варька, не ответив, всхлипнула. Илья смотрел в землю, вертел в пальцах сырую щепку.

– Почему ты к ней не пойдёшь? Сходи, повинись, может, ещё получится…

– Не пойду, - сквозь зубы сказал он. И вздрогнул от неожиданности, когда сестра погладила его по волосам.