Дорожное происшествие

Фрау Оверман вернулась, держа под мышкой газету, и положила ее на стол перед Крейцером.

–  Это был телеспектакль, он назывался «Дети Венеры». Начало в двадцать, конец в двадцать один сорок.

–  Стало быть, вполне возможно, что этот человек ушел в двадцать один час.

–  Возможно-то возможно, но он мог с тем же успехом уйти и после двадцати одного.

–  Никакой машины вы не видели?

–  Вы хотите спросить, на чем он уехал?

–  Да, именно это.
– Крейцер старался выглядеть как можно спокойнее.

–  Точно я не могу сказать.
– Фрау Оверман взглянула на обоих и смущенно улыбнулась.
– Но помнится, перед домом взревел мотор, когда этот человек ушел.

–  Из окна вы ничего не видели?

–  Нет, шторы были задернуты, я сидела на тахте и ноги укрыла пледом. Спектакль меня очень увлек. Да и чего ради я стала бы глазеть из окна? Я и от природы не очень любопытна. Мужа моего это доводило до белого каления. Он считал, что это неженственно. Я проявляла недостаточно интереса к его похождениям, а он считал это равнодушием. Да, в жизни делаешь немало глупостей. Вы уж извините… - Она глубоко вздохнула и вдруг прямо на глазах как-то увяла.

Крейцер и Арнольд растерялись и не знали, что отвечать. Воцарилось молчание. Арнольд крутил в руках свой портсигар, открыл его, предложил сигарету фрау Оверман и дал ей огня. Она несколько раз глубоко затянулась, и лицо ее стало приветливым, как прежде.

–  Извините, пожалуйста, - повторила она и улыбнулась.
– Еще вопросы у вас есть?

Крейцер кивнул.

–  Какое впечатление производит на вас фрейлейн Альвердес?

–  Очень хорошее. Она живет у меня вот уже три года и ни разу, например, не дала мне повода упрекнуть ее в неискренности. Скорей наоборот. Иногда она так откровенно высказывает свое мнение, что некоторые ее за это даже недолюбливают. Я пыталась ей втолковать, что с такой прямолинейностью она только наживает себе врагов, но без всякого успеха. Она вбила себе в голову, что каждый, кто ее спросил о чем-нибудь, должен услышать в ответ самую неприкрашенную правду. А если кого это не устраивает, тот пусть катится подальше, она и без него обойдется. Человек она очень трезвый и рассудочный, чувства там всякие - ну как раньше у молодых девушек - это не для нее. Об этом она и слышать не желает, а если случайно зайдет речь, становится колючей и тотчас меняет тему. У нее критический ум, она хладнокровно высчитывает, как для нее будет лучше, и ведет себя соответственно. Может, это прозвучит чересчур грубо, но, по-моему, она хороший мужик. Аккуратна, не мотает деньги, всегда готова помочь другим. И отчего бы ей не завести друга сердца, не поразвлечься немного? Молодость пройдет быстро, дети и муж потребуют внимания, а для себя и времени не останется.

Фрау Оверман откинулась в кресле и провела кончиками пальцев по лбу.

–  Как вы полагаете, почему она не сказала нам правду?

–  На этот вопрос я при всем желании не могу ответить. Не знаю, какие у нее могли быть причины. Мне вся эта история не понятна.

–  Скажите, фрау Оверман, вы не могли бы уделить нам еще немного времени. Я хотел бы пригласить вас на небольшую автопрогулку. Не дольше чем на час, потом мы, разумеется, доставим вас обратно. Этим вы окажете нам большую услугу.

–  С удовольствием. Часом я вполне могу пожертвовать, если вам от этого будет польза. А что я должна делать?

–  Я хочу знать точно, был здесь доктор Николаи или не был. А подробности я сообщу вам по дороге.

–  Хорошо, я только скажу сыну и надену пальто. Фрау Оверман закрыла дверь на террасу, вышла в переднюю, и оттуда донесся ее голос: «Петер! Петер!»

Крейцер обернулся к Арнольду:

–  А для вас у меня есть еще задание. Поспрашивайте у соседей, не видел ли кто позавчера вечером стоявшую здесь перед домом машину, а может, и шофера. Вдруг повезет.

Минут через десять в комнату заглянула фрау Оверман и сказала:

–  Ну, я готова.

Крейцер вышел в переднюю. Дверь в комнату мальчика была распахнута, и он заглянул туда. С потолка свисали всевозможные авиамодели, от всепогодного истребителя до сверхзвукового бомбардировщика. Вся верхняя часть комнаты выглядела как столпотворение из крыльев и отливающих серебром фюзеляжей. На стенах были прикреплены кнопками портреты космонавтов, цветные и черно-белые, в скафандрах и без них, внутри космического корабля и снаружи.

Фрау Оверман стояла перед зеркалом и приглаживала свои блестящие, словно лакированные волосы. Крейцер помог ей надеть пальто, для чего ему пришлось подняться на цыпочки.

Когда они через палисадник направлялись к машине, им навстречу попался младший лейтенант Арнольд. Он пожал плечами и скорчил унылую гримасу.

–  Увы. Двоих соседей не было дома, а остальные ничего не видели и не слышали.

Крейцер отвечал огорченным взглядом. Фрау Оверман улыбнулась, и все они сели в машину. Мотор взревел, и «EMW» вырвалась из тихих улочек Вильгельмсхорста на шоссе, ведущее в Клейнмахнов.

11

Часов в шесть с небольшим, когда уже начало смеркаться, они подъехали к дому доктора Николаи. Едкий запах осенних костров висел в сонном воздухе, между прямыми стволами сосен там и сям мерцали желтым светом окна редких домов поселка.

Зеленый «трабант» и огненно-красная «шкода» с обилием хромированных деталей и двумя антеннами на задних крыльях стояли у ворот. Под навесом бетонированной велостоянки скопилось великое множество велосипедов.

Крейцер подошел с фрау Оверман к дверям и позвонил. Им открыла молодая девушка в белом халате. На ней были очки в роговой оправе, крупные зубы на фоне почти коричневой кожи поражали неестественной белизной.

–  На сегодня не могу вас записать. Прием кончается в семь, а в приемной еще полно народу.
– Голос у нее шуршал, как подсушенная на солнце бумага.

–  Доктор Николаи меня знает. Мне только сказать ему несколько слов.

Крейцер отстранил девушку в сторону и вошел. Перед дверью приемной он остановился и сказал следовавшей за ним фрау Оверман:

–  Пожалуйста, оставайтесь в приемной, что бы ни произошло. Ваше дело только слушать его голос.

Он отворил дверь и пропустил фрау Оверман вперед.

–  А вы доложите обо мне, - обратился он к сестре.
– Моя фамилия Крейцер. Скажите доктору, что мне необходимо переговорить с ним.

Девушка повернулась, не проронив ни звука, и исчезла в кабинете.

Мгновение стояла тишина, потом на стеклянный столик упал какой-то инструмент и дверь распахнулась. На пороге вырос доктор Николаи. Во взгляде, который он бросил на Крейцера, смешались ярость и отвращение.

–  Ну что у вас опять?
– простонал он.
– Вашей настырности позавидовал бы любой коммивояжер.

Крейцер нахмурил брови.

–  Вы уверены, что здесь подходящее место для острот?

Николаи пропустил его и со вздохом затворил дверь.

–  Итак, что вам угодно?

–  Я хотел бы дать одному человеку возможность услышать ваш голос.

–  Как-как?

–  Мы нашли свидетельницу, которая полагает, что слышала ваш голос, причем отнюдь не в больнице. Но поскольку она не совсем уверена, мы решили устроить эту пробу.