Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Досье поэта-рецидивиста

Корсар Константин

Шрифт:

Дым от пожарищ был виден всему городку. Душа нехитрого дряхлого жилища вылетала с гулом и шипением мощным чёрным столбом, вытягивающимся в безветренную погоду на сотни метров над землёй. Весь город видел чёрного гигантского джинна, выпущенного кем-то, и весь город охватывала дрожь, ведь пожар — самое страшное, что могло случиться с человеком. Пожар уничтожал всё: одежду, еду, документы, мебель, стены и крышу, всё нажитое, всю жизнь человеческую. Частный дом сгорает полностью. Это в квартире остаются бетонные стены, пол и потолки. Можно заколотить оконные проёмы и кое-как перезимовать. Деревянные же строения не могут сдержать напор огня и рассыпаются в пепел до основания. Человек оказывается на улице в чем мать родила, а впереди уже маячит

лютая стужа и сорокаградусный колотун. От таких мыслей голова идёт не то что кругом — квадратом.

На пожары, как на именины, обычно собирались толпы народу. Что двигало этой толпой, неясно, но посмотреть на то, как горит чьё-то жилище, сбегались семьями, приходили соседи, приезжали с округи ребятня на велосипедах и юнцы на мотоциклах, на машинах подъезжали уже взрослые люди. Весь этот сброд смотрел с упоением на огромные, высотой с пятиэтажку языки пламени. Гигантский пионерский костёр сводил людей с ума, адское пламя завораживало, как бабочек — пламя свечи. И даже когда пожар был уже потушен, толпа продолжала прибывать — то ли посочувствовать, то ли позлорадствовать. Огонь обдавал жаром, земля дымилась и горела, как в фильмах о Великой Отечественной войне. Если дом горел зимой, то в радиусе нескольких метров от жаровни стаивал снег и оживала прикрытая снегом желто-зелёная, не успевшая завянуть осенью трава.

В тот день мы с Дениской ужасно устали — река и баня отнимают много сил — и стали собираться домой, когда заметили вдалеке чёрный столб дыма, соединяющий небо и землю. Мы сразу поняли, чем пахнет эта пушистая чёрная нить, и поспешили на зов, дабы увидеть хотя бы окончание боя комбинезонов и касок с дымящимся рыже-красным демоном. Детство зачастую безжалостно-легкомысленно, и дум о горе, которое выпало на чью-то долю, в наших головах тогда не было, был только азарт, вызванный желанием успеть на циничный и жестокий уличный спектакль, спектакль, где герой один — неудержимая стихия.

— Смотри! Похоже, горит в нашем районе. Это хорошо. До дома потом будет ехать недалеко, — сказал Денис и с улыбкой на лице поднажал на педали.

— Похоже, горит прямо на нашей улице! — сказал я, когда мы уже спускались с небольшого пригорка, разделявшего реку и жилые кварталы.

— Точно! Очень близко горит, — согласился Дениска.

Пожар полыхал ещё вовсю, и когда до него осталось от силы с полкилометра, чёрный дым стал сменяться молочно-бело-жёлтым. Так происходит, когда прибывает пожарная машина и начинает поить разбушевавшееся пламя.

— Эх, опять ничего не увидим, — досадовал Дениска и всё быстрее нёсся к повороту, из-за которого наша улица просматривалась насквозь. Он повернул налево, я за ним, и тут же оба встали, как будто вляпавшись в застывающий вязкий битум.

— Денис! Твой дом, кажется, горит! — промямлил, открыв рот, я.

— Кажется, — ответил он и помчался ещё быстрей к толпе народа, окружавшей три красно-белые машины.

Когда мы приехали, смотреть действительно было уже не на что. Пламя пожарные сбили и проливали каркасно-насыпной дом слабыми струями воды. Крыша рухнула вовнутрь, обугленный забор ввалился в ограду, обгоревшая собака скулила, бегая вокруг незнакомых туфель и сандалий и не находя себе места, мать Дениски стояла, держась за сердце, отец сидел на корточках и смотрел на струйку воды, вырывавшуюся из распираемого изнутри самим Посейдоном пожарного шланга, восемнадцатилетний брат Дениски плакал, держа в руках то, что успел вынести из огня: свою новую куртку с непонятной для нас тогда надписью adidas и широкие драповые штаны в клетку — самые модные у молодёжи на выданье в то время вещи.

Нам с Денисом было лет одиннадцать от силы. В этом возрасте мы ещё хорошо были прикрыты широкими плечами взрослых от всевозможных горестей, поэтому особых перемен в поведении друга я не заметил. Мы всё так же ездили купаться — ведь велосипед, футболка и шорты у него остались, гуляли и играли, а когда началась осень, он уехал жить к бабушке на другой

конец города, и мы почему-то перестали общаться — детская дружба ещё не очень сильна и ни к чему не обязывает. Я редко стал ходить вдоль дома Дениса и лишь иногда обращал внимание на перемены, происходившие там. Дом кто-то потихоньку, муравьиными, даже черепашьими темпами восстанавливал. Через год или два я узнал, что родители Дениски умерли — отец от сердечного приступа, а мать спилась. Видимо, полученный удар судьбы им было не суждено пережить. От Дениса известий не было, и детская память затёрла этот трагически неприятный эпизод. Осталось только одно: страх перед пожаром и огнём в любом его виде — перед большим костром, полным газовым баллоном или канистрой с бензином.

Лет через пятнадцать я решил разыскать Дениса. Не знаю, чем была вызвана эта блажь, но желание моё не принесло положительных эмоций. Не найдя адреса последнего места жительства друга детства, я направился на свою бывшую улицу — к дому, где когда-то жила Денискина семья. Издали вид дома ничем не напоминал о далёком, уничтожившем его почти до основания пожаре. Крыша была на месте, новые окна блестели белой эмалью, зелёный колор фасада сочетался с высаженными вокруг дома кустами вяза, во дворе стоял хоть и видавший виды, но ещё вполне приличный синий грузовичок.

Я подошёл к дому и постучал в окно. Не сразу, но входная дверь отворилась, и через ограду к калитке направилась, чуть покачиваясь, усталая фигура мужчины. Он не шел — волочился, как тень, натужно перебирая ногами, руки опустив, как плети. Входная дверь осталась открытой, и я явственно ощутил запах того ужасного пожара, что полыхал здесь пятнадцать лет назад. Видимая часть стены внутри обуглена, потолок представлял собой рубище нищего — весь в дырах, забитых кусками ДВП не первой свежести.

Фигура подошла к забору, не отрывая двери, захрипела: «Кто там?» — и только я хотел задать свой давно заготовленный вопрос, как голос мой вдруг сковали ужас, чувство страха, беспомощности, сожаления и глубокой печали. Я увидел его — в куртке «адидас» и штанах, драповых, в крупную чёрную клетку, что были когда-то так популярны у молодых парней. Голос вновь повторил: «Кто там?» Я отшатнулся, развернулся и быстро пошёл прочь. Сердце разрывалось от понимания, что жизнь бывает столь тяжела, несправедлива и жестока к людям, как она оказалась безжалостна к брату Дениски.

Пожар перечеркнул всю его жизнь. Восемнадцатилетнему парню пришлось начинать жизнь с нуля — без дома и вскоре уже без родителей, без образования и профессии, пришлось лучшие годы жизни прожить в полусгоревших, почерневших от копоти и огня стенах, год за годом пытаясь восстановить хотя бы что-то. Без жены, без семьи — куда он их мог привести? — он был вынужден долгие месяцы и годы бороться за своё существование. Пятнадцать лет лишений и борьбы, пятнадцать лет сырого, затхлого ада по ночам, пятнадцать лет без поддержки, понимания, ласки и любви. И всё из-за случайной искры, спалившей до основания его прошлое и будущее, спалившей всё, кроме его куртки и драповых клетчатых, до сих пор для него модных и любимых штанов.

Под сенью белого медведя

Под сенью белого медведя Стою, скрываясь от зарниц. Пушиста шкура, чёрен нос — Аляска, мать её в мороз.

Мужеловство

Джо был плохим студентом. Как он поступил в институт, никто не понимал. Вернее, все понимали, что по блату, но по какому именно блату, известно было немногим. Вроде бы он не был сыном известного генерала или политика; не был награждён орденами и медалями за свои, никому не известные, подвиги; не имел физических увечий, дававших право на поступление вне конкурса. Был он обычным, ничем особо не выделяющимся человеком.

Поделиться с друзьями: