Достоевский и Апокалипсис

Почему люди, пытаясь осуществить свои социальные утопии, достигают результатов, прямо противоположных желаемым (Гегель: «ирония истории»)? Да потому просто, что соревнуются в своей гордыне в том, как бы лучше, умнее, хитрее нарушить, ну, скажем, закон гравитации. И, вместо того чтобы его не нарушать, а исходить из него, заставляют себя и все большее число людей, в конце концов, целые страны, народы, наконец, все человечество — прыгать якобы в светлое будущее, а на самом деле с Вавилонской башни в пропасть; и, дескать, чем больше людей прыгнет, тем это будет прогрессивнее и безопаснее.

Нам сегодня трудно понять, что такое была Французская революция для XIX века. Это было последнее предупреждение о самоубийстве всех революций, последний аргумент за отказ от них. Весь XIX век шею себе свернул, оглядываясь на Французскую революцию. «Обстоятельства не подошли, люди не дозрели» (Достоевский — Страхову)? [91] Да в том-то и дело, что никогда обстоятельства не подойдут, никогда люди не дозреют. Возврат к Птолемею после Коперника и Эйнштейна. К трем китам.

91

Достоевский — Страхову (по поводу Парижской коммуны): «Неужели и Вы один из тех, которые говорят, что опять не удалось за недостатком людей, обстоятельств и проч.? Во весь XIX век это движение или мечтает о рае на земле (начиная с фаланстеры) или, чуть до дела (48 год, 49 — теперь) — выказывает унизительное бессилие сказать хоть что-нибудь положительное» (указ. письмо; 29, I; 214).

С того момента — 1789 год — на самом деле, конечно, раньше, стало ясно: корабль поплыл не туда (потом полетел, что еще страшнее).

Гойя — Достоевский — Бодлер

В «Цветах зла», в шестой главе — «Маяки», Бодлер перечисляет любимых своих художников и среди них называет Гойю:

На гнусном шабаше то люди или духи Варят исторгнутых из матери детей? Твой, Гойя, тот кошмар, — те с зеркалом старухи, Те сборы девочек нагих на бал чертей!..

Совершенно очевидно, что это впечатления от «Капричос».

«Цветы зла», по-видимому, были начаты около 1845 года, изданы в 1856-м. Дату написания «Маяков» специалисты относят примерно к концу 40-х годов XIX века.

Но есть еще в «Цветах зла» тридцать пятая глава.

XXXV

Duellum

Бойцы сошлись на бой, и их мечи вокруг Кропят горячий пот и брызжут красной кровью. Те игры страшные, тот медный звон и стук — Стенанья юности, растерзанной любовью! В бою раздроблены неверные клинки, Но острый ряд зубов бойцам заменит шпаги: Сердца, что позднею любовью глубоки, Не ведают границ безумья и отваги! И вот в убежище тигрят, в глухой овраг Скатился в бешенстве врага сдавивший враг, Кустарник багряня кровавыми струями! – Та пропасть — черный ад, наполненный друзьями; С тобой, проклятая, мы скатимся туда, Чтоб наша ненависть осталась навсегда!

Впервые опубликовано в 1858-м. Источник — 62-й офорт «Капричос». Бодлер описал этот офорт в статье «О некоторых иностранных карикатуристах». По-видимому, Бодлер, кроме «Капричос», вряд ли что знал еще из Гойи.

Автопортреты как исповедь перед Апокалипсисом

Достоевский, человек-художник предельный, запредельный («всю жизнь за черту переходил…»), копал-копал в человеке и докопался, в сущности, только до двух положительных образов — до сервантесовского Дон-Кихота и до своего Мышкина. С «Дон-Кихотом» готов был идти на Страшный суд. [92]

92

Ю.Ф. Карякин имеет в виду следующие слова Достоевского из «Дневника писателя» о романе Сервантеса: «Эту самую грустную из книг не забудет взять с собою человек на последний суд Божий. Он укажет на сообщенную в ней глубочайшую и роковую тайну человека и человечества» («Ложь ложью спасается», 26; 2). «Во всем мире нет глубже и сильнее этого сочинения. Это пока последнее и величайшее слово человеческой мысли, это самая грустная ирония, которую только мог выразить человек, и если б кончилась земля и спросили там, где-нибудь, людей: «Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле и что можете о ней заключить?» — то человек мог бы молча подать Дон-Кихота: «Вот мое заключение о жизни и — можете ли вы за него осудить меня?» Я не утверждаю, что человек был бы прав, сказав это, но…» («Дон Карлос и сэр Уаткин», 22; 92).

У Гойи, сопоставимого разве лишь с Достоевским, — очень много автопортретов. Но, по-моему, самый главный духовный автопортрет — это Дон-Кихот. Сидит рыцарь Ламанчский, а над ним — туча бесовская, точно такая же, как над художником из 43-го офорта из «Капричос» — «Сон разума рождает чудовищ».

Вдруг вспомнилось: «А был солдат бумажный…» — эта нота щемит и просветляет. Это же Булатово откровение о себе. Это же и есть его Дон-Кихот.

Есть автопортреты у художников — прямые и косвенные.

Лучший автопортрет Достоевского — письмо брату от 22 декабря (после «расстрела».)

Автопортреты каждого большого художника-живописца могут быть поняты только в общем большом контексте искусства, во всех его формах, видах и прежде всего в контексте литературном. Почему прежде всего? Да потому что автопортрет, по крайней мере в европейском искусстве, родился именно как литературный автопортрет. «Исповедь Августина Блаженного», «Жития святых». Запоздание автопортретов живописцев связано изначально во многом с внутрихристианским отрицанием живописи как таковой: даже Паскаль был ее абсолютным противником; даже Боттичелли в конце жизни под неистовым напором Савонаролы отказался от кисти и сжег некоторые свои произведения; я уже не говорю о мощном и истребительном движении иконоборчества.

Нужно уточнение самого понятия автопортрета и дифференциация внутри его.

Прямой автопортрет. И автопортрет (незаметный) среди других персонажей.

Одно дело — единственность автопортрета, так сказать, монопольность его. Другое — автопортрет художника на его картине, изображающей группу людей. Тут, конечно, связь (взаимопроникающая), но и отличие (существенное).

Автопортрет, так сказать, духовный, иногда «проговорочный».

Например, у Гойи — «Дон-Кихот», «Вой собаки», «Старик на костылях: “Я все еще учусь”».

У Пушкина — «Моцарт».

У Достоевского — «Смешной человек». Или персонаж (он сам) в его рассказе Анне Григорьевне 3 ноября 1866 года о задуманном романе о художнике. Достоевский — в письме брату от 22 декабря 1849 или в феврале 1854 года; 16 апреля 1865 года или запись в альбом А. Козловой. [93]

Наброски к статье Автопортреты как исповедь перед Апокалипсисом

1. Определение Апокалипсиса еще как и самоопределение. Это весть, откровение о гибели или о спасении.

93

Имеются в виду ключевые эпизоды из жизни Достоевского, о которых шла речь ранее в этой книге: инсценировка смертной казни, письмо Фонвизиной от янв. — февр. 1854 г. по выходе из каторги с рассуждением о Христе и истине, смерть первой жены Марии Дмитриевны и знаменитая запись: «Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей?» (20; 172–175), запись в альбом О.А. Козловой 31 января 1873 г. (27; 119).

2. Есть только три способа общения: проповедь, притча, исповедь. Перед Богом = совестью, перед людьми и перед собой, как это в Библии.

3. Вопрос якобы частный, на самом деле — та часть, которая выявляет всеобщее (искусство — религия).

4. Все искусство «просто» «перевод» небесного языка на земной (искусство, культура вообще по своему происхождению религиозны). Даже если вы считаете религию частью культуры, то не сможете отрицать религиозную природу происхождения искусства.

5. Тут отступление, крайне важное. Это — см. предыдущий пункт — приводит нас к следующему пониманию самих искусства, культуры и религии…

Искусство? Литература. Живопись, скульптура, архитектура, музыка…

В начале было Слово… «Слово» есть что? И есть литература. «Слово», то бишь литература (сначала устная и поэтическая), и было основанием всех искусств. Все остальные искусства «лишь» «перевод» с языка слова на язык глаза, слуха, осязания.

6. История автопортрета. Доказательство предыдущего. Автопортрет — это же исповедь. Когда она началась? Протуберанцы в Библии. Отчеканено у Августина Блаженного (а до него — не только в Библии примеры, но и у Сенеки…)