Доверие

Зуд усиливается, превращаясь в острое покалывание, кости ноют, меняясь, тянет мышцы. И в тот момент, когда волна дрожи спускается по позвоночнику вниз, концентрируясь в копчике, он подпрыгивает, позволяя пижамным штанам свалиться мятой тряпкой на пол.

Дребезжит задетое крылом окно, и он в панике оборачивается, но нет, всё тихо. Везде.

Город впереди притягивает словно магнит. Сияет огнями окон и фонарей. Перемигивается фарами проезжающих мимо машин.

Он шагает вперед, словно делал это всегда. Расправляет крылья, позволяя воздуху поймать тело.

Взмах, ещё один.

Он даже не думал, что летать будет так приятно. И что чистое тёмное небо за пределами ярких огней города сияет алмазной крошкой.

Забрав крутой вираж, он спускается к домам. Проносится, петляя меж деревьев, с восторгом прислушиваясь к работающему как часы телу. Планирует, провожая в путь чью-то машину, прежде чем свернуть с проезжей части на пешеходную дорожку.

Оказывается, у него есть инстинкты и если не пробовать рулить самому…

— Ой, мамочки, смотри, что это?!

— Вау, сова! В городе!

— Может из зоопарка сбежала?

— Или кому-то в Хогвартс пора!

Сбивая с толку, звучит на разные голоса, переплетаясь в клубок из удивления, восхищения и смеха, так что он спешит скрыться от чужих взглядов. Рвётся ввысь, ловя крыльями потоки воздуха. Сердце в птичьей груди бьётся как сумасшедшее от страха и восторга одновременно. И от второго становится стыдно.

Там, в их общей комнате, спит так и не вставший на крыло брат. Он не узнает этого восторга. Не почувствует бьющего в лицо ветра над крышами домов. И определённо будет волноваться, если проснувшись, обнаружит, что остался в комнате один.

По инерции мотает вперёд, когда он приземляется, цепляясь когтями за ветку дерева. Он не придерживался какого-то одного направления во время полёта, поэтому сейчас приходится оглядеться, чтобы понять, где находится, прежде чем повернуть обратно. Домой, чтобы никто не заметил его самовольной отлучки.

А в следивший момент женский крик разрывает наполненную привычными уже звуками ночь. Где-то, словно в ответ, сигналит машина, сбивая его с толку.

Он едва удерживается на ветке, вонзив когти в кору глубже и обнимая крыльями, словно руками, ствол.

Тихая монотонная мольба царапает, снова привлекая внимание. От грубого мужского смеха передергивает, и он срывается с ветки, расправляя крылья. Туда, где нужна помощь.

Ведь кто, если не он?..

Неприятный холод касается кожи своими призрачными пальцами, так что Макар кутается плотнее, зарываясь глубже в одеяло. Он ещё балансирует на грани между сном и явью, не особо воспринимая действительность. Не хочет просыпаться, опускаясь на землю и лишаясь крыльев, что так упруго поддерживал ветер. Ему нравится небо с той россыпью мерцающих звёзд и подражающие им огни города, сияющие в противовес жёлтым теплом.

Там у него всё получается: летать, дышать полной грудью и быть героем. Ведь он непременно спасёт ту девушку…

Однако ещё один порыв ветра ласково касается, ероша волосы на макушке, словно нежный родитель. Что-то тихо шуршит, прежде чем звякнуть, и Макар всё-таки разлепляет глаза.

Пелену сна сносит, словно её и не было, а под кожу забирается холод уже иного плана.

Распахнутая створка окна с тихим стуком соприкасается со стеной, надувается парусом тонкая занавеска…

Подскакивая, Макар всё ещё надеется, что это глупая шутка. Месть за эксперимент со связью прошедшим вечером. Поэтому подтягивается на бортах, игнорируя лесенку, чтобы заглянуть наверх, но кровать пуста. Только привычно разворошенное одеяло, сбитая подушка, да кинутая кое-как пижамная рубаха в ногах, говорят о том, что брат всё-таки спал тут.

А под окном, у самой стены, половой тряпкой валяются пижамные же штаны.

В лицо бьёт новый порыв холодного ветра, заставляет зажмуриться на мгновение, прежде чем снова выглянуть за пределы комнаты. Там, в ночной тьме, словно в насмешку, перемигиваются с огнями города звёзды. Будто знают что-то такое…

И не видать поблизости ни одной птицы.

Внутри леденеет.

Сон был не сном — ни простым, ни разделённым на двоих — а реальностью брата, пришедшей по их странной связи. И крик женщины, на который тот ринулся, тоже был реален.

«Кость?»

Макар тянется, в надежде, что брат ответит. Где бы он ни был, раз дошёл «сон», значит и зов дойдёт. Доберётся, найдя адресата.

Неприятно сохнет во рту от мысли, что ничего не выйдет. Ноги мёрзнут, заставляя переступать с места на место, но окно он всё равно не закрывает.

«Константин!»

Брат не любит полную форму своего имени, зато отзывается мгновенно. Пусть даже лишь для того чтобы обругать или выразить своё недовольство. Только сейчас молчит. И сгущаются тени по углам, клубясь словно живые.

«Что я родителям скажу, птичья твоя голова?!»

Он даже не знает, куда унесло брата. Понимает, что поступает глупо, но… Останавливаться, когда почти натянул джинсы, кажется неправильным. Как и оставлять брата там одного.

А вдруг?..

Тревожит его конец сна, царапая внутренности, словно заправский кот. Тянет в дорогу внутренний голос, обещая, что их связь поможет найти верный путь.

Окно Макар упрямо не закрывает, в надежде, что брат вот-вот вернётся. Влетит встопорщенным комком перьев, царапая когтями подоконник и сверкая жёлтыми глазищами.

«Скоро будем. Не волнуйтесь» — царапает Макар ручкой родителям записку, той самой, упавшей от ветра на пол. Спешно пихает в карман мобильник и, лишь отвернувшись к двери, вздрагивает, пойманный тихим шуршанием за спиной и растерянным выдохом в сознании:

«Ты куда?»

На подоконнике, тёмным объёмным пятном сидит сова. Лупает жёлтыми, словно отражающими весь свет улиц, глазами. Перекатывается с боку на бок, неуверенно поджимая лапку. Макар чувствует отголосок боли в левой лодыжке, но это ощущение тут же стирается нахлынувшим облегчением напополам со злостью.