Дождь для Данаи (сборник)
Шрифт:
В то же время художественная энергия, заложенная интуицией (в просторечии – гением) автора «Пиковой дамы» в свое произведение, оказалась достаточной, чтобы установить определенный закон устройства Человека, оказавшийся не менее фундаментальным, чем любой из законов мироздания.
Итак, предубеждение к числам 1, 3, 7 (к одним из главных героев «Пиковой дамы») позволит совершить кульбит из Петербурга – с местом приземления в требуемой Калифорнии. Что довольно далеко.
Особенно если учесть, что обратно нам надо будет добираться своим ходом.
Добавим еще, что 1 = 11 (mod 10), 3, 7 – настолько уступили место, настолько объяты, заслонены своими обобщениями, что выступают словно бы в виде символьных переменных: подставляй что хочешь, только сохрани дух значения. В частности, так это именно потому, что в начале повести данная триада появляется чисто назывательным способом, чуть не в качестве прибаутки: «…во т, что у трои т,
Последовательность действий (не вполне арифметических) такова. Пушкин родился в 1799 году – в год первой решительной (и предсмертной) попытки Павлом I установить между Россией и США дипломатические связи. В конце января 1834 года Пушкин заканчивает повесть (1 + 8 + 3 + 4 = 16 -> 1 + 6 = 7)
Через три года, 29 января (2 + 9 = 11 -> 1) 1837 года, в возрасте 37 лет поэт умирает от раны, полученной в половине шестого (17:30) два дня назад на дуэли.
Судя по письму Жуковского, кончина Пушкина приходится на без четверти три. Три четверти третьего составляют семерку: 3 + 4. И все бы ничего, все бы это так и осталось спекуляциями, если бы графиня к Германну не явилась тоже без четверти три.
Что ж, едем дальше, в Калифорнию.
Согласно указу Павла I в июле 1799 года из нескольких частных русских купеческих компаний образуется «Российско-американская компания», планомерно от Аляски до Калифорнии истребляющая морских котиков. Владельцами акций компании впоследствии оказываются многие декабристы. Стотысячный пай компании имел и был правителем ее канцелярии сам Кондратий Рылеев. О главе Южного общества Пестеле на этот счет ничего не известно, зато отлично известно, что его Пушкин пристально рассматривал в качестве не то прототипа, не то даже самого протагониста повести, пускай Пестель не имел, как Германн, наполеоновского профиля. Что касается Калифорнии, вдоль берегов которой давно уже – и притом государственно – промышляли купцы пушниной, то в 1812 году недалеко от Сан-Франциско (еще недавно мексиканская деревушка Йерба Буэна) Российско-американской компанией был основан Форт-Росс с обширной русской колонией. Стены его были возведены из секвойи, а бойницы позже оснащены пушками, бившими не так давно по Наполеону-Пестелю-Германну на поле Бородинского сражения. Теперь они были направлены на беспокойных индейцев – как пушки Белогорской крепости, охваченной пугачевщиной, – на разъезды полудиких башкир.
Ко времени завершения повести промысел котика, обеспечивающий Форту государственное содержание, пришел в упадок. Через семь лет Российскоамериканская компания прекратила свое существование, а Форт был продан за 47 тысяч пиастров (первая ставка Германна) Дж. Саттеру. Но и это бы ничего, однако еще через семь лет ровно в день смерти Пушкина и 11 лет по прошествии – 29 января 1848 года в Калифорнии на берегу Американской речки у места впадения в нее ручья Славянки (ныне Russian river) и близ лесопилки того самого Саттера был найден первый самородок золота. В свое время до этого места – до первой золотой жилы – русский разведывательный отряд из Форта не дошел семь верст, свернув лагерь у Чесны и отправившись восвояси.
И напоследок стоит вспомнить, что позже самая крупная вспышка «золотой лихорадки» произошла на Клондайке в 1896 году. И вновь мы сосчитаем: 1896 = 1849 + 47 (снова первая ставка) -> 4 + 7 = 11. Таким образом, в качестве финала имеем: 11. Туз. То есть – Капитал.
Как не писал – но легко бы мог – Пифагор: «ч. т. д.».
Понятно, что все это выдумки на ровном месте, и мы забыли добавить, что число 7 – число «антропологическое»: семь отверстий в голове человека, семь смертных грехов, семь есть определенный предел счисленья (средний человек не различает уверенно больше семи предметов в группе); что 317 – главное число не законченной книги Велимира Хлебникова «Доски Судьбы», на котором строится драматическая периодизация истории; а также что число обратное 137 отлично знакомо всем физикам-теоретикам – это постоянная слабого взаимодействия, фундаментальная величина, которая помещает нашу триаду в основы мироздания.
Ну, да что уж там, мы уже в Калифорнии. В результате чего вокруг нас лагеря и биваки разведывательных отрядов русских моряков, шесты с бело-голубыми Андреевскими флагами, православные индейцы, православные мексиканцы, сахалинские ссыльные, обвенчанные с первыми и вторыми, швертботы, шлюпки, шлюпы, баркасы, груженные лоснящимися котиками, смердит на выделке пушнина, разгружаются российские фрегаты, тендеры, на горизонте появляются пиратские корабли «Юнона» и «Авось», нагнавшие на японцев страху на Сахалине; суровый и деятельный Резанов строчит приветствие коменданту форта Пресидио, Русская речка на пути к впадению в золотоносную Американскую речку пересекает рощи реликтовой секвойи, экземпляры которой похожи на вертикальные города. На их календарном срезе можно сыскать кольцевые даты не только Бородинского сражения, но и мету разгрома Аттилы на Каталаунских полях. Гора Шаста – Shasta Mount – гора Счастья: вторая после лесопилки Саттера вешка «золотой лихорадки». Тянутся ярмарочные дороги, петляющие по гористому побережью, от Форта-Росс
к Сан-Франциско – в нем, кроме крупной торговли железом, имеются постепенно заселяющиеся 47 холмов, среди которых теперь уже всемирно известный Твин-Пикс, Русский холм, Телеграфный, холмы Доблести и Ломбардный и проч.Вот мы и добрались до мест весьма отдаленных. И если мне скажут, что холмов в Сан-Франциско на самом деле 43, я отвечу: ну и что, ничто нам не мешает добавить еще четыре, раз есть уже 43, потому что 4 + 3 = 7; а если такие соображения вас не удовлетворяют, то, пожалуйста, приезжайте в Сан-Франциско, я укажу еще четыре не сосчитанных пригорка.
Итак, еще одна нужная нам калифорнийская картина из стародавних времен.
Северо-западная оконечность полуострова, образованного заливом Золотой Рог. В преддверии XX века Джек Лондон, глядя из окна своего кабинета на сивые воды, вдали рассекаемые парусником, вблизи взбаламученные паромной переправой и каботажем у Эмбаркадеро, всматриваясь поверх высокого берега Саусалито, в дымку, перисто осевшую над зарослями зачесанных бризом пиний, – перелагал в рассказ из отчета русского горного инженера Дорошина следующее описание. «Все бросали свои обычные занятия и шли за золотом. Чиновники правительства, волонтеры, пришедшие для завоевания Калифорнии, бросали свои места. Офицеры, ожидавшие заключения мира с Мексикой, оставались одни, без прислуги, и губернатор Монтерея, полковник волонтеров Меси, в свою очередь, исполнял обязанности артельного повара. Купеческие суда, пришедшие в порт Сан-Франциско, были оставляемы командой… Строгая дисциплина военных судов не в силах была удержать матросов от бегства. Только что родившиеся поселения опустели, и посевы хлеба, поднявшиеся в этот год замечательно хорошо, гибли по недостатку рук».
К концу 1848 года население Калифорнии выросло втрое. А в 1849 году, как и полагается, оно было усемерено.
То же произошло и с ее капиталом.
И без обдергиваний.
Святой Франциск – это католический святой, который, по преданию, понимал язык птиц. «Господин из Сан-Франциско» – один из лучших рассказов Ивана Алексеевича Бунина. Рассказ этот – первый опыт «симфонической прозы» в русской литературе. По крайней мере сам Бунин так думал. Он утверждал, что до него только в эпизоде, описывающем смерть Андрея Болконского, Толстым было сделано что-то подобное. Господин из Сан-Франциско заработал свои бесполезные миллионы на торговле и использовании дешевой рабочей силы: он нелегально переправлял в страну иммигрантов-китайцев, которые впоследствии, собственно, и построили Город. Сейчас Сан-Франциско – первая по многочисленности китайская колония (за пределами Китая, конечно, и не считая Формозы). Шаланды полные китайцев приставали к обрывистому тихоокеанскому берегу глухими и вязкими туманными ночами. Холодное течение, по касательной в этом месте Западного Побережья льнущее к берегу, создает своеобразный теплоемкостной демпфер – в Сан-Франциско нерушимо держится не зависящая от сезона 15-18-градусная температура, при этом довольно забавно наблюдать контрастный температурный перепад: стоит в летнее время углубиться хотя бы на 20–30 миль в глубь материка, как становится невыносимо жарко, и выясняется, что далее жизнь возможна только там, где есть кондиционеры; зимой же наоборот: при въезде в город можно смело снимать куртку.
В Сан-Франциско в утренних и вечерних сумерках громоздится ватный туман. В нем раздаются тоскливо-протяжные гудки фарватерных буев. Туман наполняет укромные места рельефа, накапливается в ложбинах городских холмов, тяжелея и сочась промозглой моросью за шиворот прохожим (см. известные кадры из «Мальтийского сокола»), и, постепенно разряжаясь, собирается всем своим аморфным духом и, как бы охнув, приподымается, зависает, и вдруг становится видно, как грузное облако всходит над городом, оставляя теперь прозрачными переулки.
Самое популярное – потому что самое удобное – бывшее место остросюжетной высадки нарушителей границы и иммиграционных законов сейчас называется весьма вальяжно – Китайский пляж (China Beach). Над ним, по-видимому, как раз и предносилось взгляду Джека Лондона, брошенному из окна его кабинета, то самое казино, в котором так ловко Малыш доказал один из главных тезисов статистического анализа: случайные числа существуют в той же мере, в какой они и не существуют.
В Сан-Франциско есть мост Золотых Ворот (Golden Gate Bridge) – самый красивый мост в мире. Это поистине одно из визуальных чудес света, которое свой лучший ракурс принимает именно с кусочка берега Китайского пляжа. Въехать по этому чуду в город стоит по полтора доллара за каждую ось предмета, перемещающего вас в пространстве. Инженерная диковина тридцатых годов: разлетевшийся меж высоких берегов, отстоящих на полторы мили друг от друга, низкие облака срезают верхушки его опор, вдоль бежит вереница желтых противотуманных фонарей, придавая отчетливую потусторонность передвижению: ночью, в тумане – ни берегов, ни неба, ни воды, ни зги не видно, – только равномерно, как годы, набегающие друг за другом арки длят волшебное ощущение зависания вне времени. Постоянно бригада рабочих, начиная от одного берега и кропотливо передвигаясь к противоположному, покрывает металлические части моста антикоррозийным суриком; спустя месяц, покрыв пролет, Сизиф разворачивается и начинает свой труд вспять – вечная стопроцентная влажность делает свое дело.