Дождь в полынной пустоши

– Что значит к какому-то? Что значит к какому-то?
– захлебнулась возмущением фрей, сделавшись личиком белее кружев нарядного сюркотта.

– Покажите мне хоть страничку из-под ЕГО пера, - предложил Колин.

Его академическая уверенность в неисполнимости просьбы подстегнула исповедницу. По обыкновению ,,любительница раздергивать ткань на нитки, попытались прижучить унгрийца заученной цитаткой.

– Велика вина в невежестве вставших на стезю греха, но не перетянет она вины не свернувших с неё в час своего прозрения.

– Прозревают слепые, эсм.

– А вы кто? Слепец и есть!

– Разве?

– Отчего же тогда не видите пути спасения?

– Откуда и куда?

– Откуда и все мы! Человек начинает свой путь в храме приняв крещение в купели, позже приходит с печалями и радостями, и завершает жизненный круг, догорев перед Святым Ликом поминальной свечой.

У нее патологическое пристрастие воевать с ветряными мельницами. Подозреваю я ей замещаю такой ветряк, - уморила Колина ругачка с фрей. Тринитарий упрекнул бы его ,,не метать бисер. Не метал бы без необходимости.
– Эти сидят... воды в рот набрали. Косятся, но молчат, будто кто наложил табу прекословить!

Память выстрелила подсказкой....

– ....Зачем же король присоветовал её во фрей?

– Дело не в том к кому приставить, а КОГО.

– Хочет подольше пользоваться серебром родни Арлем?

– Чего Моффет хочет, лучше не спрашивать и у него самого....

...И что с того? Если это секрет, то плохо скрываемый. Если не секрет, почему о нем упорно молчат?
– Колин пристально посмотрел на смурного Латгарда. Ходячая лавка ответов, где не купить ни единого. Сколько не предложили, откажут.

Что за блажь у девчонки чуть чего заедается с парнем?
– обдумывал канцлер очередной не спор, но грызню не к месту и не ко времени, устроенную Арлем.
– Он тоже хорош, нашел с кем связываться.

Навсегда останется неразрешимой загадкой способность человеческого мозга генерировать необходимые вопросы, выбраться из замкнутого круга поиска ответов. И в большинстве своем, а так оно и есть, не дать сам ответ, но ткнуть мордой в нужном направление!

Вот именно с кем!
– Латгард удержался не забегать по комнате. Нашинковать Гусмара, взяв в компанию гранду, ребяческая выходка, по сравнению с охотой на фрей. Арлем аф Нокс это уже глубокий личный интерес и опека короля.

Попробуй кто остудить Старого Лиса, козырнув избитостью: ,,Истина как всегда, где-то посередине и остается только середину вымерить, тот ответил бы избитостью не меньшей: ,,Очень часто, чаще чем следует, истина лежит совсем - и не додумаешься - в другой плоскости.

Желание бегать, сметая преграды и роняя препятствия, вдохновляясь близостью отгадки, быстро улеглось. Теперь ему было с чем идти к королю. Моффет болезненно воспринимал неурядицы и неустроенности дочери единственного друга, которого сам же извел. Внешне все благопристойно, но закулисье.... Осталось ли на свете хоть пылинка святого?

– Эсм, ОН не слышит, тех, кто в храме, - убеждал Колин неуемную (или не умную) спорщицу.
– Впрочем, тех, кто под открытым небом, тоже не особо жалует вниманием.

– Вы говорите вздор!
– раскраснелась Арлем.

Блажен, кто верует, - сочувствовал унгриец упертости исповедницы.
– Или просто блажен, а вера не причем.

– Привести доказательства?

– А они у вас имеются?

– Рискнете принять, эсм?

– Не побоюсь. Его длань надо мной!
– воспрянула духом Арлем. Нужно очень постараться понять и принять, уповая на кого-то, не приближаешь победу над невзгодами и испытаниями. Нет сил кроме собственных, одолеть их.

– Тогда, чья надо мной?
– не унимался Колин, разочаровываясь выяснить что-либо полезного об исповеднице, которую терпеливо сносит Серебряный Двор. Даже несносная камер-юнгфер.

Гранда скостила унгрийцу препирательства с фрей за будущий поединок с Гусмаром. Соблюсти собственные интересы, Сатеник готова - теперь готова! на многое закрыть глаза. Унгрийца забавляет зубатиться с Арлем? Сколько угодно! Хоть целый день, с утра до ночи. Ходят сплетни о нем и Аранко? Так и про Старого Лиса шепчутся нелицеприятно. И о камер-юнгфер. И о камер-медхин. И о ней самой. Только мертвые окружены почтенным молчание, и то, потому что мертвы. Рассыпать пристойности нудность еще какая. С живыми иначе, всегда найдется что порассказать. Почему новику быть исключением? Он и не будет. Не одно так другое. Акли того гляди пришлет за ним коронера. Эту склизкую крысу Мэтлза. Круглоглазую, серую, скомканную, пахнущую сырым подвалом и плесенью. Впрочем, плевать и на бейлифа и его дворняг. Пусть лучше вынюхивают на рынках и разбираются с подвозом зерна. Не сегодня-завтра повторится Хлебный Бунт. Народ припомнит ему выпечку из муки пополам с белой глиной, от которой распухали лица и отнимались ноги. И сотни трупов, смердящих на улицах и гниющих в собственных домах. За бунт король спросит, не спустит. Трону беспорядки не к чему, весной воевать. В тылу должно быть сыто и спокойно, как в самом застоявшемся болоте. Но не слухи и сплетни вызывают беспокойство. Незавершенные переговоры с Исси. Их скоро продолжат. Унгрийца будут пугать и покупать. При неуступчивости всунут захудалый феод где-нибудь в Оше. Но думается, сойдутся на шатилии недалеко от Карлайра. Или сговорят на должность столичного мытаря. Когда ничего нет, порадуется и такому. Постараются, сойдутся назначением в королевские конюшенный, а то и зачислением в валеты на Золотое Подворье. Самый мизер пристроят виласом в Крак. Серебряно-черный очень подойдет к резаной морде нищеброда.

Стремительная девальвация, проделанная Сатеник, вовсе не умоление новика, но понимание, в её распоряжении нет и такой малости. И сколько бы она не предложила, противоположная сторона легко перебьет, назначив больше. Порадовалась бы она, узнай верное, заявленное баронство секвестрованию не подлежит. Или же окончательно расстроилась - новик становился для нее, абсолютно недосягаем. Чего точно бы не произошло, честного признания, Поллак не из тех, кто просит больше, потом утереться меньшим. Баронство с землей и не на штивер уступок. Никому.

Где-то внутри испуганной птицей начинает колотится предчувствие надвигающейся беды. То, что казалось далеким-далеким, почти нереальным, исподволь обретало четкие контуры. В День Всех Святых она предстанет перед алтарем в красном венчальном платье, об руку с братом. Он не упустит радости передать её Габору аф Гусмару, как барышник передает породистую лошадь щедрому покупателю.

Сколько? Сколько эта сволочь обещала им?
– кололо в висках.

Им это отцу и брату. Сволочь - Гусмар-старший.

Красный не обычный цвет. Символический. Цвет мученической смерти. Она примет свое мученичество и остатки дней навсегда окрасятся в закатный пурпур, поглотивший остальные краски. И чтобы не произошло в последствии, какие изменения не грянули останется таковым до конца её жизни. По лестнице Судеб нетрудно спускаться, подыматься тяжко. После брака с Гусмаром для нее возможен только спуск.

– Поединок саинов Поллака и Гусмара, безусловно, животрепещущая тема, но к ней вернемся позже, - взвешенно выговорила Сатеник, пресекая всякие препирательства унгрийца и исповедницы. Молчать и копаться в собственном незавидном будущем, тяжелее, чем говорить. Говорить значительно легче. Все равно что.

– Теряюсь в догадках, эсм, о приглашении сюда явиться.

Хорошо, ничего не надо выдумывать, - испытывает некоторое облегчение Сатеник. Тревоги подобно прибрежной волне отступили набежать с удвоенной силой.

– Ты ослушался моего приказа....

Придворный из унгрийца так себе. Ему и не больно надо. Но он отметил переход с вы на ты и раздобрился похвалить гранду. Сближение это, прежде всего, маленькие уступки и готовность договариваться. И не разово, а на постоянной основе. Проговаривать друг другу насущные и животрепещущие проблемы. Почти доверие.