Дождись меня в нашем саду

Гжегож спустился на пару ступенек и остановился, оглядываясь на Белого. Тёмные глаза сверкали решительно, точно он готовился к драке. Обычно предчувствие Белого не обманывало.

– Иду, – буркнул он, догоняя.

Их шаги звонко разносились по лестнице, а звуки веселья из пиршественного зала постепенно затихали и скоро обратились в тихий гул где-то над головой. Они спускались всё ниже и ниже.

Лестницей явно часто пользовались, на пролётах висели пламенники, и, даже не обладая таким же чувствительным зрением, как у Белого, можно было легко разглядеть ступени. Но всё же на каждом переходе несколько шагов приходилось пройти в полной темноте.

Гжегож напряжённо молчал. Белый всё ждал, когда начнут бить. Куда его вели? В подземелья, в темницу? На узкой лестнице, где толком и не развернёшься, вряд ли стоило ждать удара.

Минул очередной пролёт, пламенник остался за спиной. Несколько ступеней вниз, поворот, ещё поворот, и снова непроглядная тьма.

Как вдруг пол ушёл из-под ног, Белый упал.

– Курва!

Прямо на копчик. Это было особо погано. Он не помедлил только благодаря привычке, увернулся, и кулак Гжегожа пришёлся в плечо.

– Куда, ублюдок?!

Его схватили за ворот, потянули. Затрещали швы. Стёганке пришёл конец. Совсем.

Белый ударил в живот. Гжегож согнулся, повалился, вцепился в него, как клещ. Они покатились по ступеням, ругаясь, колотя друг друга наотмашь, не глядя, яростно, беспощадно.

Раздался чей-то вскрик. Зазвенела посуда, полетела по ступеням.

А прямо на Гжегожа и Белого пролилось что-то горячее, пахучее.

– Вы что творите, сволочи?! – закричала женщина.

Белый и Гжегож расцепились, отшатнулись к противоположным стенам. Лицо обожгло. Пахло мясом, капустой. С волос стекала жирная похлёбка… кажется, это была солянка.

Тяжело дыша, скалясь, как два подравшихся кота, оба мужчины почти одновременно утёрли лица рукавами. Служанка – молодая баба в перепачканном пролитой солянкой переднике – вдруг ахнула.

– Ох, Гжегож… – Она неловко поклонилась. – Прости, господин, не признала.

– Ты тоже, – прохрипел Гжегож, – не обижайся. Не хотели… помешать.

– Угу, – пискнула служанка, снова поклонилась и, оглядываясь на них с опаской, принялась собирать по ступеням посуду. – Ну я пойду? – спросила она, гремя мисками.

– Иди, – сказал Гжегож.

– Помело принесу… и тряпку с водой.

– Иди, – повторил Гжегож, не сводя глаз с Белого.

Оборачиваясь, служанка начала спускаться обратно, вниз, по залитым ступеням. Есть расхотелось. Теперь от Белого воняло не только тухлой рыбой, но ещё и солянкой.

Шаги служанки затихли на лестнице, и Гжегож присел на пол, упираясь локтями в колени. Он был немолод, но всё ещё силён и достаточно ловок. Значит, привык драться. И, видимо, убивать. Не советник. Кто тогда?

– Кто ты такой, ублюдок? – спросил он устало.

– Идульф…

– Иди на хрен, – скривился Гжегож. – Одного взгляда на твою морду хватает, чтобы понять, что никакой ты не Идульф.

– А что не так с моей мордой? – Белый склонил голову набок.

– Паскудная.

– Разве у лойтурцев не бывает паскудных морд? – криво улыбнулся Белый.

Свет пламенника беспокойно плясал, то вздымаясь выше к потолку, то почти затухая. По лестнице гулял сквозняк, задувал под одежду. Сидеть на полу было холодно, но вставать сил не осталось. Да и пока не стоило, вдруг придётся драться.

– Морды у лойтурцев только паскудными и бывают, твоя правда, – кивнул Гжегож. – Но всё же ты вырос в Рдзении, это слышно по говору, да и для лойтурца слишком мелковат.

Белый пожал плечами:

– Ну, допустим, я не Идульф.

– А кто тогда?

– Это имеет значение? Какая разница, как зовут бедного сказителя?

– Ты эту похерень мне хоть не неси, – прошипел Гжегож. – Какой на хрен из тебя сказитель, хрен ты кривоносый? На твою унылую рожу смотреть никто не захочет. Видел эту солянку? – Он ткнул пальцем в сторону ступеней, убегавших вниз. – Она пока на тебя проливалась, успела скиснуть, вот насколько говённое у тебя выражение рожи.

Губы Белого скривились ещё сильнее.

– Какая разница, как меня зовут? – повторил он.

– Разница в том, какого хрена ты, ублюдок, назвался Идульфом и что делаешь в королевском замке?

– Другу помогаю.

– Станчику?

– Ага.

– С чем?

– Он нанял меня выбить долг из какого-то скренорца.

Гжегож подался чуть вперёд. Этот рассказ явно понравился ему больше.

– Какого ещё скренорца?

– Курва. – Белый отвёл глаза в сторону, рассматривая покрасневшие костяшки пальцев. – Имя у него… ну как у всех скренорцев… Индульф… не, это я ляпнул. Инглайв.

– Инглайв из Ниенсканса, – кивнул Гжегож. – Хочешь сказать, он задолжал Станчику?

Кажется, любое неосторожное слово могло принести шуту беды. Но собственная шкура всегда была дороже. Поэтому Белый просто кивнул.

– За что?

– Без понятия. Мне обещали долю.

– Сколько?

– Три тысячи золотом.

Глаза у Гжегожа стали круглыми, даже морщины будто бы от удивления разгладились.

– Три тысячи…

– Золотом, – добавил Белый.

Прежде он не замечал за собой такой страсти к вранью. Но это вдруг оказалось увлекательным занятием. Гжегож, кем бы он ни был, явно обладал немалой властью при дворе. Он находился в ближнем кругу королевы, но действовал совсем не как дворянин. И бил, и ругался он не как дворянин. Белому он вдруг напомнил его самого. Разве что одетого в дорогой наряд и намного старше. Дожить до его возраста у наёмного убийцы надежды не оставалось.

– Вот гадёныш, – прошипел Гжегож задумчиво.

– Инглайв?

– Станчик. Впрочем, оба хороши. Ладно, иди выбивай из этого Инглайва золото. Работай свою работу, скажем так.

Белый удивлённо вскинул брови:

– Правда? Ты просто так меня отпустишь?

– А что такого? – поджал губы Гжегож. – Долг платежом красен, как говорят. Вот пусть Инглайв и заплатит.

Кажется, Белый случайно оказался замешан в дела, которые не понимал. Возможно, дела эти были настолько сложные и запутанные, что понять он их вовсе не смог бы.

Но пусть всё, что касалось шута и скренорца, он выдумал на ходу, ложь его как будто имела какой-то смысл для Гжегожа. Как будто этих двоих и вправду могло что-то связывать.

Редко когда любопытство изводило Белого, но на этот раз язык так и чесался, чтобы расспросить Гжегожа о бывшем женихе Велги. Он едва сдержался. Это вызовет слишком много подозрений. Простым наёмникам, которым платят за выбивание долгов, должно быть плевать на такие дела.

– А кто вообще этот Инглайв? – всё же спросил он с деланым равнодушием. – Не то чтобы мне было дело, кому начистить морду.