Дожить до утра

— Как я должна запеть?! Как?! — озлобилась она. — Наврать тебе с три короба, чтобы все довольны были?! И ты! И соседи эти долбаные! Они же сами меня вчера просили о том, чтобы я заступилась за пацана! Вот уж воистину: не делай добра, не получишь зла! А теперь ты не знаешь, что с этой самой бумагой делать?!

— Да, не знаю! — тоже повысил голос Николаев и, обхватив ее за поясницу, с силой рванул на себя. — Не знаю, черт тебя побери! Ничего уже не знаю!

Ксюша попыталась убрать его руки, но он только сильнее вцепился в нее. Она попыталась отпрянуть, но этим только усугубила ситуацию. Николаев, и без того не очень твердо стоявший на ногах, устроившись перед ней на корточках, не удержался и рухнул на нее сверху.

— Ты чего, мент, обнаглел совсем?! — Ксюша едва не задохнулась от тяжести и возмущения. — Ты представляешь, чем это тебе грозит?! Я сейчас как заору!

— Не надо, — еле слышно попросил он, высвобождая свои руки у нее из-под спины. — Прошу тебя — не кричи… Ох, господи! Что же я делаю?! Что ты со мной сделала?!

— Я ничего с тобой не делала! — сдавленно возразила она и уперлась руками ему в плечи. — Я просила оставить меня в покое. Просила?

— Просила. — Николаев почти не слышал ни ее, ни себя. Нежно проведя кончиками пальцев по ее волосам, он приблизил свое лицо к ее и повторил: — Просила… Но я не могу!.. Не могу, понимаешь?! Что мне делать, скажи?! Я думаю о тебе постоянно… Это наваждение какое-то… Закрываю глаза, и тут же — ты! Иду по улице и в каждой женщине, идущей навстречу, вижу тебя. Может, я с ума сошел?

— Я не знаю, что там с тобой происходит! — запаниковала Ксюша, чувствуя, как бешено бьется его сердце. — Не знаю и не хочу знать!

— А чего ты хочешь? — Роман уткнулся лицом ей в ключицу и глухо произнес: — Скажи мне, чего ты хочешь?

— И ты все сделаешь?

— Постараюсь…

— Тогда для начала дай мне встать, — ловко поймала она его. — Мне тяжело, черт бы тебя побрал!

Нехотя поднявшись, он сел и, сцепив пальцы в замок, уткнулся в них переносицей. Говорить ни о чем не хотелось. Думать тоже. Он слышал, как она закурила. Обожгла палец о зажигалку, негромко чертыхнулась и чему-то тихо хмыкнула.

— Что скажешь? — с трудом разлепил он губы и повернулся к ней.

— А ничего… — Ксюша холодно посмотрела ему в глаза. — Не верю я тебе, мент! Никому вообще не верю, а тебе особенно!

— Почему? — Роман почувствовал, как сердце ухнуло куда-то вниз и как внутри растекается болезненное ощущение пустоты. Вязкой, липкой и до невероятности осязаемой. — Почему? Я что, не такой мужик, как все?

— Может, и такой, но мне этого ничего не нужно. — Все, что она ему говорила сейчас, не было точным повторением того, о чем она думала. Но знать об этом не было нужды ни ему, ни кому бы то ни было.

— А чего же тебе нужно?!

— Ты повторяешься. — Она презрительно скривила губы. — Но я отвечу. Уважу власть, так сказать… Ни-че-го! Уловил? Мне ничего не нужно!

— А вот тут ты врешь! — Николаев повернулся к ней всем корпусом и грубо схватил ее плечи. — Ты не из тех людей, что сдаются. Может, и был в твоей жизни период, когда все тебе было противно. Был, не спорю. Но теперь он окончен! Ты ожила. Я это чувствую! И что бы ты мне тут сейчас ни говорила…

— Видишь, как хорошо, — оборвала она его на полуслове. — Ты не веришь мне. Я не верю тебе. Разве так тяжело понять — наши пути лежат в параллельных плоскостях. Со школы надо бы было запомнить, что они никогда не пересекаются. Ты мент. Я подозреваемая.

— Нет, — попытался он вставить.

— Ладно тебе. — Ксюша осторожно высвободилась из его цепких пальцев. — Расскажи кому-нибудь! Что-то ты с порога начал мне в нос бумажку эту совать? Не с признания начал, а с дознания! Это уже потом, разозлившись на мою несгибаемость, залопотал что-то о чувствах. Но я уверена — это не более чем прием…

— Да? — Николаев зло прищурился. — Прием? Разве ты не почувствовала меня пять минут назад?

— О! Разумеется! — Она усмехнулась. — Но физиология и чувства — это разные вещи.

— И в чем для тебя разница?

— В том! — Она встала и принялась сердито вышагивать по комнате. — Чувства — это то, что глубоко внутри тебя. Это не всегда выразишь словами. Это не просто секс. Это… Это пульсация в кончиках пальцев. Это когда молча смотришь и чувствуешь его каждым нервом… Знаешь, о чем он сейчас думает. И главное — веришь ему! Понятно тебе, гражданин в погонах? Доверие — это самое главное между людьми. Самое главное, подчеркиваю! Это как у альпинистов. Ты с ним в одной связке. И его смерть — это твоя смерть.

— Но ты-то осталась жива после него. — Ревность так откровенно прозвучала в его словах, что Николаеву сделалось неловко. — Ты же осталась жива…

— Кто тебе сказал? — Она горько усмехнулась. — Вот что… Ступай-ка ты отсюда. Не было ничего и не может быть.

— Значит — все?! — Роман боялся поднять на нее глаза, боялся, что она заметит, как ему больно. — Ну что же… Всего доброго, Ксения Николаевна. К консенсусу мы не пришли. Друг другом остались недовольны. От помощи моей вы отказались.

— А мне ее предлагали? — совершенно искренне удивилась Ксюша.

— А по-твоему, зачем я здесь?

— Ну… — Она замялась, пытаясь подобрать слова, но, так и не найдя ничего подходящего, ляпнула: — Ну, может быть, запугать меня. Или, скажем, переспать со мной.

Сказать по справедливости, в словах ее было больше правды, нежели вымысла. Он действительно шел к ней с намерением немного припугнуть. Сбить чуть-чуть спесь и самонадеянность, которые она всегда старалась пустить в ход, общаясь с ним. Но он проиграл. Проиграл в тот самый момент, как только дотронулся до нее.

— Переспать, говоришь? — Николаев глубоко вздохнул. — Это ты зря. Ладно, счастливо оставаться. Если что — звони.

Минут пять после его ухода Ксюша стояла столбом. Все ждала, пока уляжется шквал в ее душе, невольно разбуженный этим настырным ментом. И это ей почти удалось, но тут, как назло, из-за двери раздался вкрадчивый Нинкин голосок:

— Ксюша, у нас тут проблема. Ты нам не поможешь?

— Уже иду! — по-змеиному прошипела Ксюша и, стиснув кулаки, дернула за ручку двери.

Глава 14

— Роман Николаевич, разрешите обратиться? — Леня Усачев шутливо щелкнул каблуками ботинок, склонил голову чуть набок и уже тише добавил: — Ром, давай выйдем…

Они вышли из здания милиции и, обогнув угол, очутились на маленьком пятачке, обсаженном кустами сирени. Кустарник разросся, с каждым годом все сильнее и сильнее нависая над асфальтированной площадкой, постепенно образуя что-то вроде веранды. Сотрудники местного РОВД любили сиживать в редкие минуты затишья на скамеечках в густой прохладной тени, когда от духоты кабинетов начинала болеть голова.