Дракон-детектив и тайна жертвы

— Выпей что-ли аспирина, если даже не торгуешься, похоже, тебе и правда, дерьмово, Кей.

— Ты знаешь, где выход, — махнул рукой Вальтер и повернулся к Венгру спиной, впрочем, Плут продолжал следить за криминальным элементом, даже когда Третьяк ушёл вглубь дома.

— Странно это всё, — на лице Венгра появилось задумчивое выражение.

— Барк! Барк! — поторопил мужчину пёс.

— Ладно, ладно, ухожу.

Когда задумчивый Венгр убрался с кухни эксперта по антикварному золоту, Третьяк уже поднимался на второй этаж, скинув на лестнице рубашку. Кожа на спине мужчины покраснела, а в районе лопаток вспухли большими красными водянистыми пузырями волдыри. Если бы кто-то заглянул сейчас Вальтеру в лицо, то увидел бы вертикальный чёрный змеиный зрачок в жёлто-зелёном глазу с клубящейся дымкой. Плут взволнованно выскочил из кухни с лаем, и его занесло на гладком паркете гостиной. Толстые лапы были плохо предназначены для быстрого бега по лестнице, но пёс взмыл над ней, как пушечное ядро. Хотя, по правде сказать, это был уже не пёс, и вместо “Барк! Барк!” по дому разносился звук больше похожий на рёв дикого кабана или крик диковинной птицы.

Третьяк стоял под ледяными струями воды, которая шипела паром, попадая на его кожу. Это тело было сильным, это тело было выносливым, его не брали пули, сталь ножей или остриё стрел и копий. Он выбрал тогда эту форму не просто так. Он хотел быть сильным, как тот, кто сумел укротить и заточить Первого в небытии. Третьяк тогда был самым молодым и не самым умным. Плут оказался гораздо находчивее и дальновиднее, хотя это как посмотреть. Вода наконец-то перестала шипеть. Температура тела постепенно снижалась. Глаза мужчины снова стали человеческими. Разум очистился от чужого присутствия, уступив место досаде и горечи. Дракон? Да какой же он дракон, если не принимал собственной формы уже веков семь. Трансформация могла попросту убить его или ещё чего похуже. О втором варианте даже думать не хотелось.

Ощутив холод воды, Третьяк постоял ещё немного, подставляя голову под ледяные струи. Боль отступила. Ясность мыслей вернулась. Мужчина крутанул вентиль, одним движением перекрыв поток воды, сдёрнул с крючка полотенце. Он не стал вытираться, лишь обернул вокруг бёдер. У людей так принято, а он почти человек. Взгляд мужчины наткнулся на Плута, который сидел в проёме открытой двери ванной комнаты с наклонённой набок головой.

— Я в порядке.

— Барк?

— Точно, точно. В порядке. Я его удержал, — констатировал Вальтер, потирая шею, на которой появился едва заметный белёсый шрам по всей окружности.

Глава 11. Флирт?

Симпатичная медсестра поправила белый чепчик и бросила на доктора Карповича усталый взгляд. Мирослав Борисович насупился, ответил девушке равнодушной улыбкой и зашёл в палату к злосчастной пациентке. С её появления размеренные будни Карповича в больнице пошли кувырком. То полицейский пристаёт, то какие-то мужчины туда-сюда шастают, теперь вот Это. Карпович неприязненно окинул букет алых роз с крепкими бутонами, стоявший на полу в ведре. Именно его Мирослав Борисович назначил виновным в испортившемся настроении Тонечки. Медсестра, с которой у Карповича была длительная и приятная телу интрижка, избегала его со вчерашнего дня. Соединить одно с другим было несложно. Мирослав Борисович считал себя человеком умным, поэтому сразу связал два обстоятельства логической цепочкой, раз уж они проявились в его жизни в одно время. Он бы и рад игнорировать хотя бы одно из них, но ни плотный запах роз, заполнивший палату Милли, ни заплаканные глаза Тонечки не замечать было решительно невозможно.

Пациентка спала, и Мирослав Борисович с облегчением вздохнул. Хотя бы не придётся натянуто улыбаться, выдавать дежурные фразы, строить из себя благодетеля. Карпович взял карту, висевшую на спинке кровати. С момента, когда она попала ему в руки в первый раз, многое изменилось. Появилось и имя, и фамилия, и диагноз. Всё было заполнено рукой доктора Трешни. Мирослав Борисович поморщился. Старикан Казимир порядком поднадоел молодому, подающему надежды специалисту. Трешня был везде, и его было непозволительно много. Даже вот на этом бланке истории болезни его фамилия встречалась слишком часто. Да и если бы Карпович посмел себе признаться, то выяснилось бы, что подающим надежды он был, только когда Трешни не было рядом. В сравнении с доктором, у которого за плечами были не только талант и образование, но и опыт, Мирослав был слабо тявкающим кутёнком.

Задумавшись, Карпович столкнулся с ведром, в котором стоял ненавистный букет роз. Обиженный лязг не заставил себя ждать, отчего доктор раздражённо всплеснул руками. Но если это и был признак немой молитвы Морфею, то по адресу он не дошёл. Светловолосая девушка на больничной койке открыла глаза. Она не улыбнулась, как обычно, а пристально посмотрела на Карповича. Молчание. Доктор тоже затих, словно бы кто-то выключил звук, и действие из реальности перенеслось в немое кино. Вот-вот кто-то заиграет на клавишных подходящую мелодию в быстром темпе.

— Доктор? — не то спросила, не то поздоровалась девушка.

— Доброе утро, Мильяна, как сегодня твои дела?

— Мильяна? — задумчиво повторила за Карповичем пациентка.

— Ты что-то вспомнила? — лицо доктора оживилось.

— Вспомнила, — с печальной улыбкой констатировала девушка.

— И что же? — Мирослав Борисович сгорал от нетерпения, игнорируя странное поведение пациентки.

— Мне нравятся розы.

— И это всё?

— Кажется, да.

Карпович разочарованно вздохнул, вытащил из кармана медицинского халата небольшой фонарик и принялся за осмотр. Его надежды поскорее избавиться от пациентки лопнули, как пухлый мыльный пузырь с радужным бочком. Состояние девушки уже не вызывало опасений за её жизнь, но вела она себя странно. Как ни хотелось, но выписывать её было слишком рано.

— Как самочувствие? — дежурно поинтересовался Карпович.

— Уже совсем хорошо, доктор, — почти не соврала пациентка, рука которой пошевелилась под одеялом.

— Что там у вас? — насторожился Мирослав Борисович.

— Ничего, просто платок, — наиграно небрежно ответила Милли и продемонстрировала кулак с зажатой тканью.

— Понятно, — Карповичу на самом деле было непонятно, но не признаваться же.

— Доктор, а когда меня выпишут? — Милли всегда задавала этот вопрос во время процедуры осмотра.

— Ну… вот если бы память вернулась, то ответить на этот вопрос было бы проще, а так…

— Тоня сказала, что если я подпишу какие-то бумаги, то можно хоть завтра. Чувствую я себя хорошо, а память, она ведь может и совсем не вернуться, тогда, что? Оставаться всю жизнь в больнице?

— Хм, — насупился Карпович, — Тоня, значит…

— Да, — охотно продолжила пациентка, беззастенчиво спуская рубашку с плеча почти до самой груди, чтобы доктор мог послушать звуки её лёгких.

— И что она ещё говорит, ваша Тоня? — Карпович сглотнул, заметив, как от прикосновения холодной головки стетоскопа пациентка вздрогнула.

— Наша, — засмеялась Милли, — она же и ваша, не только моя.

— Что вы несёте? — Карпович дёрнул головой и принялся прочищать горло, к которому подкатил комок какой-то липкой мокроты.

— А что? — испуганно переспросила девушка, — Тоня разве не работает в вашей больнице, она же… медсестра, не может быть, чтобы…

— А, — кашлянул Карпович, — наша медсестра Антонина Шмаркова, я не понял, что речь о ней, ну, конечно…конечно, она у нас работает.

— Ох, вы меня напугали.

— Чем же? — насторожился Карпович.

— М… я решила, что она мне приснилась, — немного подумав, соврала пациентка.

— Как тот мужчина в костюме с собакой? — один уголок рта Карповича приподнялся, а под нижними веками наметились глубокие морщинки.

— Нет-нет, это совершенно другое, — виновато потупилась девушка.

— Вероятно, раз он задаривает вас такими букетами, — Карпович кивнул на ведро, поджав губы.

— Вообще-то, цветы были от меня, — донёсся уверенный мужской голос от двери.

Милли резко дёрнула рубашку вверх, случайно заехав локтем Мирославу Борисовичу по носу. Доктор вскрикнул и схватился за ушибленный орган.