Дракон для жениха

— Вам кто-то угрожает?

— О, разве все эти драконы — недостаточная угроза? — горько улыбнулась Мариша. — Никому толком не известно, что именно они затевают. Зачем Великому Дракону невеста? Какая участь уготована ей… то есть мне?

— Неужели вы до сих пор не знаете?

— Иначе я не стала бы об этом заговаривать.

— И вы не спрашивали их? — удивился пан Иохан — и тут же понял, что сморозил глупость. Конечно же, королевна не могла унизиться до расспросов. Однако успокоиться на этом он не желал. — А ваш отец? — настойчиво спросил он. — Он разве ничего не знает?

— Ежели и знает, то мне ничего не сказал.

— Но как это возможно?..

— Не жалейте меня, — королевна надменно вскинула голову. — Я не за тем пришла. Ведь вы, кажется, близки с посланницей Улле?

Щеки пана Иохана вспыхнули от жара.

— Да, но…

— Мне нравится, что вы не утратили способности смущаться, — заметила Мариша. — Хотя слухи о вашей персоне, гуляющие по столице, представляют вас как человека совершенно бессовестного.

— Слухи всегда все преувеличивают, ваше высочество, — пробормотал барон.

— Пожалуй, вы правы. Итак, посланница Улле вам явно симпатизирует, вы представлены прочим посланникам — у вас широкие перспективы. Вы могли бы завоевать доверие драконов…

— Предлагаете мне сделаться шпионом?

— С чего вы взяли? Вовсе нет. Даже если б у меня возникла такая мысль… ведь я уже немного вас знаю, и прекрасно понимаю, что шпионить вы не согласились бы ни за какое вознаграждение. Нет! Просто расспросите между делом об их намерениях относительно невесты… то есть меня. Поймите, пребывать в неведении относительно своей судьбы и дальше становится невыносимо.

— Расспросить между делом… не так уж охотно они говорят о своих намерениях. Я уже спрашивал как-то об этом посланницу Улле.

— И что же она ответила?

— Ничего. Отделалась туманными обещаниями дать все объяснения позже.

— Так, быть может, это «позже» настало?

— Быть может. Я спрошу ее.

— Только не говорите, что это я вас послала.

— Обещаю.

— И верните туфельку, барон. Мне пора уходить.

— Но каблук…

— Ерунда, дойду как-нибудь.

С этими словами Мариша встала, чуть касаясь пола пальцами босой ноги.

Пан Иохан тоже вскочил, борясь желанием подхватить ее на руки и так, на руках, унести. Куда унести — он наверное не знал. Куда-нибудь, где никого не будет и они останутся вдвоем. Что ж! украсть королевну — почему бы и нет? На секунду эта мысль показалась ему вполне заманчивой и нисколько не дикой. Вот только сестра… воспоминание о сестре вмиг отрезвило его. Если он похитит королевну и будет объявлен преступником (это уж несомненно!), то что станется с Ядвисей?

Перед мысленным взором встало ехидно улыбающееся лицо Улле, но барон отмахнулся от этого образа. Сейчас имела значение только хрупкая, печальная — и холодная — девушка с дивными фиолетовыми глазами.

От сознания собственного бессилья пан Иохан судорожно стиснул зубы.

Королевна поглядела в его помрачневшее лицо и молча забрала у него из рук туфельку. Изогнувшись грациозно, надела ее и опасливо шагнула к двери.

— Вот так. Ничего страшного. Будьте любезны, посмотрите, нет ли кого в коридоре.

С поспешностью, присущей более безусому юнцу, нежели опытному покорителю женских сердец, пан Иохан повиновался. В коридоре было пусто.

Когда зеркальная дверь бесшумно встала на место, он бросился на диван, раздираемый противоречивыми чувствами. Часто бывало, что ему нравились несколько женщин сразу, и чтобы не мучиться выбором, он заводил интрижки со всеми сразу (разумеется так, чтобы ни одна из них не узнала о соперницах). Иногда случалось и такое, что какая-нибудь красотка заставляла его сердце биться особенно часто. Улле первой удалось задеть его настолько глубоко, чтобы в ее присутствии он начинал терять над собою контроль. Минутами даже заползали крамольные мысли, будто эта женщина — та Единственная, которая предназначена ему самим Провидением… Но единственная на то и единственная, чтобы, отыскав ее, перестать обращать внимание на прочих женщин, а на королевну Маришу, как выяснялось, пан Иохан вовсе не мог смотреть равнодушно. И с каждой новой встречей его влечение к ней усиливалось стократно… Драконица и королевна — пан Иохан ни за что не согласился бы отказаться от одной из них ради другой. И вместе с тем обе они были для него недосягаемы; даже Улле, несмотря на возникшую между ними близость духа и тела; что уж говорить о королевне, предназначенной Великому Дракону… Ни одной из них барон не мог обладать в полной мере, и это грозило свести его с ума.

* * *

Ядвися даже не мечтала никогда путешествовать в подобной роскоши.

Обстановка купе в представительском вагоне приводила ее в восторг: пожалуй, не каждый вельможный дом мог похвастаться столь великолепной отделкой. Во всяком случае, интерьер родового дома Криушей выглядел куда как скромнее. Повсюду в купе блестело полированное дерево редких пород, мягко шелестел алый бархат, колыхались дорогие занавесы из органзы. В воздухе разливался тонкий, едва уловимый цветочный аромат, источником которого были не то свежие розы на столике, не то заботливо разбрызганные кем-то духи. Ядвися наслаждалась утонченной и блестящей обстановкой и немного завидовала королевне Марише — уж та наверняка купалась в роскоши всю свою жизнь, да и при дворе Великого Дракона ей едва ли придется отвыкать от своих привычек. Ее, королевну, всегда будут окружать только самые красивые и дорогие вещи…

Сама Мариша, впрочем, счастливой и довольной отнюдь не выглядела. То ли роскошь успела ее утомить и теперь внушала только отвращение, то ли будущее при дворе Драконов рисовалось ей отнюдь не в светлых тонах, — так или иначе, но она неизменно оставалась бледной и печальной, никогда не улыбалась и открывала рот только в случае крайней нужды, когда уже неприлично было бы объясняться знаками. Ее общество навевало на Ядвисю зеленую тоску (тихая мышка Эрика — и та была веселее и приспособленней к жизни), и потому она предпочитала держаться посланницы Улле, которая, казалось, никогда не утрачивала веселого и шаловливого расположения духа. В несколько часов девушки совершенно сошлись, и за живость и непосредственность характера Ядвися простила новой подруге даже то, что она прибрала к рукам бедняжку Иохана. Даже о ее нечеловеческой природе Ядвися почти не вспоминала. Зато Эрика заметно сторонилась посланницы: то ли чуяла в ней соперницу, то ли просто вечное шумное оживление драконицы претило ей.

Только однажды обычная веселость Улле ей изменила.

Ядвися готовилась идти в салон, чтобы вдоволь насладиться обществом блестящих аристократических кавалеров (кое-кто из них уже шепнул ей, будто ее глаза сводят его с ума), когда дверь купе резко отъехала в сторону — даже, пожалуй, правильно было бы сказать «отлетела», так что ее зеркальная поверхность уцелела чудом, — пропуская посланницу. С первого взгляда стало ясно, что с Улле стряслось нечто неприятное, выбившее ее из колеи: она была бледна и что есть сил сжимала губы, а глаза ее свирепо сверкали из-под сдвинутых бровей. Взглянув на нее, Ядвися всплеснула руками, а Эрика, поправлявшая перед зеркалом и без того безупречную гладкую прическу, уронила гребень.

— Что это с вами, панна Улле?!

— Ничего особенного, — посланница захлопнула дверь так же яростно, как и открыла, резко развернулась и, встав перед зеркалом, окинула себя критическим взором. Увиденное, вероятно, ей не очень понравилось, ибо она еще сильнее сжала губы и, раздув ноздри, гневно фыркнула. — Ваш брат, — (последовал обвиняющий взгляд через плечо в сторону ничего не понимающей Ядвиси), — кого угодно доведет до бешенства.

Ядвися медленно села на диван.

— Что же он натворил? Неужели оскорбил вас?

— Нет, не оскорбил… а впрочем, пожалуй, что и оскорбил. Только сам он не считает это оскорблением.

— Не понимаю…

— Вероятно, — продолжала в запале посланница, — он находит приемлемым, едва распрощавшись с барышней, тут же начать расточать любезности другой даме, и причем так откровенно, так бесстыдно… Да что он о себе думает?!

— Вы видели, как Иохан за кем-то ухаживал?

— Ухаживал, ха! Это было гораздо большее, нежели ухаживание. Это было… попросту неприлично!

— Да что же вы видели? — в полном недоумении вскричала Ядвися, вдруг спохватилась и обернулась на Эрику. Та стояла красная, как пион.