Дракон выбирает судьбу

– Куда ты хотела поехать после эфира? – спросил он.

– В больницу к Андреа, – ответила Джемма. Да, предсказуемо. – Я даже не знаю, как он там. Потом хотела написать статью обо всем. К вечернему выпуску “Ежедневного зеркала”.

– Хорошо. Я сейчас должен работать, – Гилберт устало сжал переносицу, вспомнив, сколько сегодня предстоит сделать. – Вечером встречу возле редакции. Без меня никуда не уходи, поняла?

Джемма вопросительно подняла бровь, словно собиралась поинтересоваться, как это он может ей что-то запрещать. Гилберт вздохнул и объяснил:

– Это на самом деле бунт. Если он будет разрастаться, я не хочу, чтобы ты пострадала…

– Гил! Вот ты где!

Он осекся, услышав знакомый голос, и пальцы будто бы по своей воле сжались и разжались. Люди на дороге снова принялись скандировать “Шелла! В тюрячку!” Лицо Джеммы обрело отстраненную окаменелость – выражение подчеркнутой вежливости заледенило его, выморозило до последней черточки.

– Мне сказали в телекомпании, что ты ушел, – Сибилла сегодня была одета исключительно скромно, в платье чуть ниже колена, с рукавами-фонариками. Никаких вырезов, которые не оставляют простора воображению, никакой алой помады – сейчас звезду, которую Гилберт зажег своими руками, можно было принять за секретаршу или воспитательницу. – Хорошо, что я успела тебя догнать.

На Джемму она даже не взглянула, и Гилберту подумалось, что в этом есть что-то очень драконье – смотреть сквозь людей, которые тебя не интересуют, которым ты не пытаешься понравиться. Вдалеке он увидел полицейскую машину, которая безуспешно пыталась пробиться сквозь пробку; что будет, если и полиция примкнет к этому бунту?

– Привет, – угрюмо откликнулся он. – Что-то случилось?

– Я была утром в клинике доктора Хеберта, – ответила Сибилла и гордо улыбнулась. – Срок пять недель, Гил. Вот выписка из карты.

Он нахмурился, не до конца понимая, о чем она говорит – зато Джемма поняла, и холод покинул ее лицо. Она сделалась похожа на растерянного ребенка, которому родители надавали пощечин у всех на виду, и Гилберту захотелось закричать.

– Я беременна, Гил, – снисходительно объяснила Сибилла. Такие вещи, конечно, не говорят на людях, но она сейчас и правда не видела никого, кроме себя и дракона, к которому так хотела забраться не только в постель, но и в жизнь. – У нас будет ребенок.

Пять недель, оторопело подумал Гилберт. Да, как раз два месяца назад они оказались в постели, но…

Джемма прикрыла глаза и быстрым шагом двинулась прочь по улице. Теперь и Гилберт не видел никого, кроме нее; каким-то краем сознания он отметил возмущенный возглас Сибиллы, но все это не имело значения – Джемма уходила от него, и он понимал, что теперь она не будет его слушать.

– Постой, – он догнал Джемму, едва не столкнув кого-то из скандирующих зевак с тротуара. Догнал, развернул к себе и обжегся о лед, который наполнил ее взгляд. – Постой, она лжет. Мы, драконы, всегда знаем о зачатии наших детей, мы это чувствуем. Я понятия не имею, кого она хочет мне подсунуть, но…

– Фро Сомерсет, – выдохнула Джемма, и Гилберт почти увидел струйки ледяного воздуха возле ее губ. – Фро Сомерсет, оставьте меня в покое.

“Внушение”, – сказал себе Гилберт. Отчаяние захлестнуло его с головой – не осознавая до конца, что делает, он прикоснулся к Джемме, чтобы подчинить ее, чтобы она поверила ему и никуда больше не ушла. Он ведь ни в чем не виноват, он не сделал ничего, он…

Джемма вывернулась из его рук, отступила – туман покорности, который начал было заполнять ее глаза, развеялся. “Она тоже в отчаянии, – подумал Гилберт. – Поэтому я не могу на нее повлиять”.

– Джемма, – произнес он, понимая, что уже ничего не исправит и не изменит. – Джемма, пожалуйста, прошу, поверь мне.

– Прощайте, фро Сомерсет, – ответила Джемма и быстрым шагом двинулась вперед – прочь, прочь, не оборачиваясь.

Глава 6

До клиники святого Йохана Джемма добралась за полчаса – быстрая ходьба на какое-то время помогла ей отстраниться от мыслей о Гилберте, Сибилле и их ребенке. Столицу словно захлестывало наводнение: вот новые автомобили и автобусы разворачиваются поперек дороги, блокируя движение, вот люди поднимают к небу руки в знаке Андреа Сальцхоффа, вот полицейские, выйдя из автомобиля, спокойно рассматривают бунтующих и ничего не делают.

– Шелла в тюрьму! – неслось со всех сторон. – Требуем правосудия!

На витрине одного из ресторанчиков уже красовался бумажный плакат, написанный от руки: “Шелла за решетку!” Джемма шла, выхватывая то удивленных дракониц в дорогих платьях, которые замерли на ступеньках элитного торгового комплекса, то маму, которая несла ребенка на руках, и мальчик показывал ей ручку с раздвинутыми указательным и средним пальцами, то молодых крепких мужчин, которые о чем-то говорили, держась в стороне от бунтующих.

Джемма готова была смотреть на что угодно – лишь бы не вспоминать торжествующего лица Сибиллы Бувье. Она носила дитя дракона – Гил, конечно, не женится на ней, ни один дракон никогда не возьмет в жены человеческую женщину, но теперь Сибилла станет великой певицей. Отец ее ребенка постарается…

Неважно. Все это уже не имеет значения. Та любовь – юношеская, хрупкая, тихая – которую Джемма хранила в глубине души все эти годы, сейчас умирала, изорванная в клочья, и надо было сделать все, чтобы удержать в себе ее смерть, чтобы никто ничего не понял, чтобы…

На ступенях, которые вели к дверям клиники святого Йохана, среди толпы встревоженных людей, что собрались здесь поддержать Северного Ястреба, Джемма все-таки не выдержала. Боль, которая пронзила ее, была настолько глубокой и разрывающей, настолько жестокой, что Джемма осела под ноги сторонников Андреа Сальцхоффа, прижимая руки к животу.

Мир качался и плыл.

Мир больше не имел значения, мир умирал, потому что душа Джеммы сейчас захлебывалась от боли и билась в агонии.

– Расступитесь! Расступитесь, тут женщине плохо!

– Фрин, что с вами?

– Врача!

Ее подняли, подхватили под руки, довели до дверей клиники – там к ней выбежала женщина в белом халате, повела внутрь, и Джемме сделалось невыносимо стыдно за свою слабость. Житейское дело, ничего особенного не случилось. Джемма не была первой женщиной, которая потеряла любовь, и последней тоже не будет.

Пусть Гилберт будет счастлив с Сибиллой Бувье и их ребенком. Пожелать ему счастья и пойти дальше – вот все, что она может, но почему от этого так больно? Почему она не может дышать от боли в груди?