Драконьи долги

Эльф дал ей ещё несколько советов касаемо ухода за больным и распрощался — его ждали во дворце.

Фирниор лежал, прикрыв глаза, но сразу же распахнул их, стоило Айриэ почти бесшумно войти в комнату.

— Нира, какие у тебя интересные знакомства, — заметил он чуть удивлённо. — Действительно, чувствую себя польщённым — меня лечил сам «королевский» эльф.

— Мы с Виаллероном встречались ещё в Дилиании.

— Охотились? — уточнил он.

— Да, и в Эстиссе тоже, я была в отряде принца Эдореда. Тогда мы и подружились.

Фирниор понимающе кивнул, перестав недоумевать. Действительно, для простой магессы это было бы чересчур… роскошное знакомство, но боевое братство — вещь особая. Теперь он, похоже, больше не удивлялся, что столь занятое существо, как Виаллерон, примчался лечить незнакомого человека по её первому слову. Вот и хорошо, ей только лишних подозрений не хватало. И так уже она несколько раз чуть себя не выдала. Рано пока.

— Дэрионис, скажи, что именно с тобой делали гномы? Я о магическом вмешательстве, — пояснила она. — Виалл тоже разглядел на тебе эти странные сгустки гномьей магии.

Он поморщился, явно не испытывая ни малейшего желания говорить об этом. Но отмолчаться порядочность ему не позволила: он чувствовал себя обязанным за помощь, а отплатить сейчас мог только ответами на заданные вопросы.

— Ты что-нибудь слышала о «слезах гор»?

Айриэ кивнула. Так называли прозрачные голубоватые магические кристаллы, добывавшиеся только в Штентерроге, Кошмарной шахте, что в Фиарштадских горах. Там имелось месторождение каменного угля, которое начали было разрабатывать в незапамятные времена. Однако вскоре гномы наткнулись на весьма странное место, пропитанное непонятной магией. Это были естественные пещеры глубоко под землёй, частично засыпанные стародавним обвалом. И в этих пещерах росли дивные кристаллы, способные исцелить очень редкую болезнь, так называемую «каменную лихорадку», которой болели только гномы. «Каменная лихорадка» имела магическое происхождение, за давностью лет полностью забытое, и почиталась неизлечимой. Её не брали ни зелья, ни заклинания, только, как выяснилось, те самые «слёзы гор».

И всё бы ничего, но для гномов путь в Кошмарную шахту оказался почти невозможен, магия этого места препятствовала. Из сотни спуститься туда могли хорошо если пятеро, вернуться назад — ещё меньше. Из тех первых шахтёров, нашедших пещеры, выжил лишь один. Он-то и принёс два удивительных кристалла и рассказ о том, как один за другим сходили с ума его спутники и умирали от дикого, вымораживающего кровь ужаса, а тела их сразу же рассыпались прахом.

Кошмарную шахту закрыли и забросили на долгие века, поскольку «каменной лихорадкой» болели единицы, гораздо вероятнее было умереть от иных причин. Однако примерно два с половиной века назад, в королевстве Картивия, во времена правления чёрного мага Хангира, случился огромный выброс неконтролируемой энергии, сильно повлиявший на всю магическую оболочку мира. И почему-то «каменная лихорадка» прямо-таки расцвела, пышным ядовитым цветом. Теперь болезнь настигала гномов гораздо чаще, и им пришлось озаботиться добыванием средства от этой напасти, равно поражавшей мужчин, женщин и детей. Причин возникновения болезни вроде бы не имелось — ни физических, ни магических, однако же гномы заболевали. Поговаривали, что и не болезнь это вовсе, а давнее искажённое проклятие, наложенное неизвестно когда и неизвестно кем на всю расу, но как бы то ни было, о Штентерроге вспомнить пришлось.

Драконам и эльфам туда было не спуститься. Совсем. Из гномов с кристаллами, как уже говорилось, возвращались лишь единицы. Кроме того давнего первого раза, вынести из пещер удавалось лишь единственный кристалл за раз. Одна «слеза гор» — одна спасённая от «каменной лихорадки» жизнь. Второй раз магия Штентеррога никого из гномов не впускала. Неудивительно, что гномы стремились создать некий запас драгоценных «слёз», ведь поражённый болезнью-проклятием умирал довольно быстро и мог просто не дождаться исцеления.

Выяснилось, что люди могут входить в Кошмарную шахту почти беспрепятственно, за редкими исключениями, вот только возвращались с кристаллами лишь немногие выжившие. Прочие точно так же, как гномы, сходили с ума, умирали и становились пылью, густо устилавшей прямой коридор, ведущий к заветной пещере. Странная магия этого места бдительно стерегла пещеру сокровищ. Кристаллы давались в руки лишь тем из людей, чей дух был твёрже алмаза, а помыслы чисты, как хрусталь. По крайней мере, так считалось, и надо сказать, не без оснований.

Поначалу людей, желающих заработать, находилось немало — ведь гномы честно платили золотом за каждую «слезу гор». Огромная сумма в десять тысяч золотых за один-единственный камушек привлекла в Штентеррог множество охотников за лёгкой наживой — вот когда в коридоре, ведущем к пещерам, изрядно прибавилось праха. Жуткие байки немногих вернувшихся с добычей счастливчиков заметно поубавили количество авантюристов, желающих рискнуть своей шкурой. Однако же смельчаки до сих пор находились, и даже такие, кто ходил в пещеры не единожды. Почему-то на людей ограничение на количество походов за сокровищами не распространялось, однако и больше трёх-четырёх раз человек не выдерживал. Кто-то навек оставался в Штентерроге, кто-то уходил вовремя, озолотившись и обеспечив себя и даже внуков с правнуками. Помнится, Конхор и Бромор как-то рассказывали Айриэ о легендарном добытчике, принёсшем гномам целых пять «слёз гор». Как ни удивительно, кончил тот человек вполне хорошо, и добытое богатство пошло ему впрок. Видимо, не зря ходили упорные слухи об особых душевных качествах, потребных человеку для успешного возвращения из Штентеррога. Почему магия Кошмарной шахты так по-разному действовала на людей и гномов, не мог объяснить никто.

Фиор пошевелился и глубоко вздохнул, только тогда драконна очнулась от своих размышлений. Впрочем, он и сам не торопился продолжать. Сказал неохотно, явно пересиливая себя:

— Так вот, гномья магия, которую ты на мне разглядела — это и есть «слёзы гор». Четыре камня.

«Корррявое Равновесие!» — чуть не брякнула вслух Айриэ, удержавшись неизвестно каким чудом. Вместо этого выдавила:

— Как?..

— Гномы никогда, ни под каким предлогом не отдают и не продают «слёзы» за деньги, ты наверняка знаешь. Они не торгуют жизнями своих сородичей. К тому же «каменной лихорадкой» болеют только гномы, для прочих эти кристаллы — лишь наполненные странноватой магией игрушки. Но моё проклятие, оно… такого свойства, что «слёзы» смогли заставить его уснуть. Правда, я надеялся, что навсегда… но позже стало понятно, что только на время. — Он попытался независимо усмехнуться, но получилось плоховато. — Впрочем, я рад и этому. Было хуже.

Он потянулся правой рукой к стакану с целебным питьём, которое драконна перенесла сюда из подвала, и сделал несколько жадных глотков. Помолчал немного и продолжил:

— Ну так вот, насчёт «слёз гор» выяснилось случайно. Я раньше и не знал о них ничего. Увидел случайно: я лежал в одной комнате с заболевшим «каменной лихорадкой», которого собрались лечить. Как только я увидел кристалл… не знаю, почему-то сразу понял, что подобный камень может мне помочь. Чутьё, приступ ясновидения, что-то ещё — называй как хочешь, но я твёрдо знал: это поставит меня на ноги. И тогда же я осознал, что одного камня мало. Нужно четыре.

«Это, значит, поставило, а «драконий камень» — нет?.. Ты его использовал, но он тебе не помог. Ничего не понимаю. Так не бывает. Точнее, так не должно быть…» — подумала Айриэ, ожидая продолжения рассказа.

— Я предложил гномам справедливую цену, и они согласились, — спокойно и твёрдо сообщил этот невозможный человек. — Я спускаюсь в Штентеррог и приношу «слёзы гор». Каждый пятый камень — мой. И я это сделал.

Айриэ вновь потеряла дар речи.

Двадцать раз!.. Двадцать, хотя подобное считалось невозможным. Когда и после первого раза немудрено было лишиться рассудка. Бывало, и лишались. «Да чтоб мне самой в Кошмарную шахту провалиться!.. Его упрямство переплюнет даже наше, легендарное драконье!» Должно быть, взгляд у неё получился весьма красноречивый, потому что Фирниор отвёл глаза и чуть смущённо сказал:

— Не надо так на меня смотреть. Просто я очень хотел жить, только и всего.

Сущие мелочи.

Вспоминать не хотелось, хотя было в этих воспоминаниях что-то мучительно-притягательное, из-за чего всё время тянуло сковырнуть запёкшуюся корку времени, намертво присохшую к тем дням. И зудит, и ноет, а сковырнёшь — испытываешь одновременно и тягучую боль, и облегчение.

Вслух о таком не рассказывают. Никому. Даже самым близким, которых у него всё равно не осталось. Да и были они когда-нибудь?.. Кроме разве что матери.