Драконофобия в контракт не входит

— Нет, — сказала я. — Никогда не интересовалась этим вопросом. Меня больше интересует конечный продукт.

— А я интересовался… видимо… зачем-то. Для бочек берут дубовые доски…

Маг с увлечением поведал мне, как изготавливают особые, очень крепкие бочки в одном из морских миров, как мастер подчиняет себе дерево, и как оно затем отдает содержимому лучшую часть себя. Затем переключился на рецепты. Рассказал собственный секрет приготовления лимонных меренг, в лицах изобразил, как однажды продавал сладкую вату, не вспомнив, правда, с целью заработка или ради развлечения.

Нетрезвым Петр был мил и разговорчив, скорее даже болтлив. Эх, жаль, что он ничего о себе не помнил. Я бы с удовольствием воспользовалась случаем и послушала что-нибудь из личной жизни.

— А ты, Синтия? Какой был самый огромный курьез в твоей жизни?

— Я? — внутри меня что-то скручивалось и раскручивалось. Еще одна стопка — и спать. Но сначала как следует попугаю мага. — Хе-хе! Самым большим курьезом было то, что меня пять лет держали в заточении! В подвале замка! Таком… огромном и холодном… темном, с крысами. Да ладно! Не делай такое лицо! Ты же хотел откровений! Да все нормально! С огнем там было довольно уютно, прямо как здесь сейчас.

Физиономия у Петра действительно немного вытянулась.

— Думаешь, заливаю? Проверим? Дай руку! Ну дай! Поставь это свое… заклинание правды! Эх! Не хочешь — не надо! Дай сюда бутылку… присосался… вообще. Хочешь, еще напугаю? Возле наших дверей — нежить, — мне стало жарко и весело. — Честно! Она там все время… кружит. Я ее чувствую, не знал? Не, не зайдет, не бойся. Главное, следить за огнем. Зря мы, наверное, напились. Или не зря — надоело дрожать от страха. Страшно слышать их… всех… — пожаловалась я. — Почему я всех их слышу? Ладно, мы пока живы и пьяны. И это хорошо! Выпьем за это! Ну, слушай страшную историю о Замарашке и ее отце, Синей Бороде.

Петр

Девчонка отхлебнула бренди, поморщилась и бодренько начала:

— Мама умерла, когда мне было три с половиной года. Ее прокляли, и она уходила медленно и страшно, не желая лечиться. Отец все равно пытался ее спасти: привозил лекарей, даже магов из других миров, но потом смирился. Мама была непреклонна, у нее были на это причины. Если бы она излечилась частично, а не полностью, одним махом, проклятие могло перекинуться на меня, следующую женщину в роду. Будучи магом, мама сама «пеленала» проникшую извне черную магию и не позволяла никому растревожить сгусток тьмы… пока болезнь не унесла ее в могилу. Я плохо помню маму, только ее глаза и волосы. Запах… И ощущение тепла и счастья — мира, в котором я была под защитой. Этот мир покачнулся, но не рухнул, так как отец постарался восполнить все, что я, на его взгляд, потеряла: любовь, ласку, заботу … дружбу.

Синтия прикрыла веками увлажнившиеся глаза:

— Мы с ним были лучшими друзьями. Вместе каждую минуту.

— Вы выяснили, кто проклял твою маму? — осторожно спросил я.

— Нет. Кто-то из поклонниц отца, — Си вздохнула и уселась поудобнее. — Это самая вероятная версия. Отец был феноменально красив: яркие глаза, строгий профиль, аристократические скулы, густые иссиня-черные волосы. По долгу службы — наши земли поставляли ко двору самоцветы из небольшого, почти истощенного месторождения — ему приходилось часто бывать в столице, и придворные дамы не оставляли его без внимания. После смерти мамы к нам в замок устремились претендентки на руку и сердце папы. Любая из них могла быть черным магом, погубившим графиню де Фасино. Это была древняя и страшная магия, замешанная на крови, поэтому отец ужасно за меня переживал. Большинство лекарей утверждало, что мама унесла проклятие в могилу, но папа продолжал гнать взашей назойливых поклонниц, не пытаясь тратить время на приличия. Однако на попытки снять проклятие с мамы ушли огромные деньги. Вскоре замок покинули мои учителя, а место хорошего повара заняла сварливая служанка. Потом и она исчезла, и мы всё чаще ели на ужин подстреленную отцом дичь и собственноручно выловленную им в ручье рыбу. В шесть лет я помогала отцу убирать комнаты в крыле, куда мы перенесли свои вещи, чтобы сэкономить на дровах. Мы были… счастливы и без денег. Нас все устраивало, и последние крохи состояния отец потратил на книги. Он сам начал учить меня наукам и магии. Меня непременно нужно было обучать, потому что… — девушка замолчала, покусывая губы в нерешительности, — впрочем, чего из этого тайну-то делать? Ты ведь все равно догадался, да?

— О том, что ты разговариваешь с Петенькой? О птицах? — я пожал плечами. — Ваше общение с нежитью было слишком очевидным. Говорят, есть артефакты, магические вещицы…

— Это не вещь, — перебила меня Си. — Артефакт — я сама. Один человек на пять миллионов, рожденный с даром акциатто, магией призыва животных и, как выяснилось в результате смелого эксперимента, нежити, — Синтия глотнула из бутылки и посмотрела сначала на Петеньку, а затем мне в глаза. Взгляд ее был трезвым и… невероятно грустным. — Теперь ты знаешь. Можешь продать сведения обо мне вольным магам, тебя наградят.

— Не пори чушь, — грубо отозвался я. — Ты спасла мне жизнь. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо, а не плохо.

— Вот-вот, запомни свои слова и не откажись от них, когда к тебе вернется память.

— Ты на что-то намекаешь?

— Да. Однако из откровений на сегодня достаточно печальной истории моего детства, — девушка вновь приложилась к бутылке, а я не стал развивать тему. Позже. — Итак, деньги таяли, а папины поклонницы — уже в меньшем количестве, но так же отчаянно — ломились в замок. Осмелевшие соседи принялись потихоньку отгрызать земли на юге и востоке, а у отца не было средств нанять войско и противостоять грабежу. Месторождения самоцветов, та малость, что еще приносила нам какие-то средства, были почти полностью выработаны. Все еще больше усложнилось, когда я заболела. Дело было зимой. Сырость в замке пробирала до костей, протопить его было почти невозможно. У меня болело в груди, кашель усиливался. Отец, занятый мыслями обо мне, отвлекся и впустил в замок очередную «случайную путницу», якобы заблудившуюся в нашей «глуши». Довольно милая дама, богатая вдова, готова была разбиться в лепешку, чтобы угодить графу де Фасино и его «очаровательной малышке», хотя, разумеется, я была лишь способом добраться до желанного мужчины. Папа в растерянности наблюдал, как замок заполняется лекарями и слугами. Меня вылечили, а отцу пришла в голову идея: он решил пожертвовать своей свободой, чтобы обеспечить мне комфорт. Несколько дней ухаживания, и он «пал к ногам» зрелой прелестницы. Невеста безумно раздражала его, но у нее было то, чего не было у нас — деньги. После свадьбы новая графиня де Фасино развила в замке бурную деятельность. Она не была жадна на средства, но требовала от отца любви. Всегда. Каждую минуту. Любви, комплиментов и, думаю, постели. И именно это, как я теперь, с высоты своего возраста, понимаю, отравило ему жизнь на целых полгода. Он все еще любил маму. Я слышала, как он разговаривал с ее портретом. Он плакал и просил прощения. Новая жена была его искуплением. Граф де Фасино винил себя в том, что его мужская привлекательность погубила его истинную любовь. Вот такая ирония.

Синтия покачала головой. На губах ее заиграла холодная улыбка:

— И в дело вступила я. Моя новая мамочка мне категорически не понравилась. Меня старательно «отдирали» от папы, отвлекали глупыми занятиями, вроде рукоделия и игры на арфе…

— Ты играешь на арфе?

— Совсем чуть-чуть. Это оказалось делом… убыточным. Все мои дорогие инструменты, заказанные в столице, почему-то привлекали крыс. Грызуны наносили им непоправимый ущерб. Странно, правда?

Я понимающе хмыкнул.

— Вскоре в замке пошли разговоры о пансионе для девочек. Я была вежливым ребенком и помнила доброту и щедрость мадам, но мне было не по душе, что отец стал много пить из красивых пузатых бутылок, особенно перед тем, как пойти в спальню вечером. Он становился отстраненным и резким… Он…

— Что это было? — не выдержал я. — Чем ты ее одолела? Мыши? Крысы?

— Вороны, — ядовито улыбнулась Синтия. — Черные, как сама Мгла, предвестники смерти.

— И как ты это провернула?

— Упорством и терпением, — Си негромко рассмеялась. — О, я была чрезвычайно осторожна. Призывала птиц в обмен на угощение, и они часами сидели на выступах надворотной башни. Сидели и смотрели, словно в ожидании.

— От взгляда и карканья этой милой птички у кого хочешь нервы не выдержат, — согласился я.

— Воронов становилось все больше. Не спрашивай, как я справлялась с кормежкой этой пернатой компании.

— Нет уж, спрошу. Расскажи, интересно ведь.

Мне действительно хотелось знать все подробности. Не каждый день встретишь такой редкий вид магии. Но стоило о нем задуматься, в голову начинала стрелять боль.

— Ладно. Все было просто. Наш пруд не досчитался сотен лягушек, а рощи — насекомых и разной мелкой живности, неразумной и неспособной в один прекрасный момент прислать ко мне делегацию с вопросом «за что?» Нет-нет, экологической катастрофой операция не обернулась, не так уж много времени она заняла. Вороны сидели и ждали. У населения замка возник закономерный вопрос: чего? Репутация у этих птичек, прямо скажем, неоднозначная. Напрашивался и закономерный ответ: чьей-то смерти, не иначе. Сначала о проклятии покойной графини заговорили слуги: многие видели, как птицы вылетали из комнаты, где умерла мама. Я, разумеется, заранее подготовила почву: «под большим секретом» рассказала, что видела призрак мамы, изображала страх, когда в моем присутствии кто-то заговаривал о маминой комнате. Ну а потом вся эта воронья массовка перебралась к покоям матушки. К этому моменту замок покинула половина слуг. Далее возникли некоторые технические моменты, но я с блеском со всем этим справилась. И папа тоже. Конечно же, он все понял, однако даже пальцем не пошевелил, чтобы мне помешать. И поскольку по законам нашего королевства брак без совместного проживания можно разорвать у нотариуса одним росчерком пера …

— Хм, удобно.

— Очень. Это все наш предпоследний король придумал… или тот, кто правил перед ним? Не помню. Уж больно часто от них жены сбегали. Или они от жен. В общем, матушка уехала, а отец развелся. На последние, оставшиеся у нас после кратковременного правления мадам Слабые Нервы деньги я торжественно открыла в деревне музыкальную школу и передала туда в дар свою чудом сохранившуюся последнюю по счету арфу. Мне просто некогда было организовывать ее уничтожение — выживание мачехи отняло много времени и сил.