Драконы любят погорячее

Довольно быстро уговариваю кузнеца смастерить несколько металлических предметов в счет уплаты его долга в трактире. Видимо, Ариану Микоф воспринимают здесь, как безвольное продолжение Мариуса. У сурового здоровяка даже мысли не возникает, что у меня может иметься свой собственный интерес к заказанным металлическим предметам.

– К вечеру сделаю, - бросает он деловито.
– Дерик доставит изделия прямо в трактир. Тогда будем с Мариусом в расчете.

– Да. И, пожалуйста, пусть он передаст их мне прямо в руки, - улыбаюсь просительно.
– Дядюшка велел его сегодня вечером не отвлекать по пустякам.

Когда выхожу из кузни к Марии, она ничего не подозревает. Присев на корточки, рассматривает железные дверцы для печи, выставленные на продажу прямо у кузни.

– Вот бы мне такую к своей печке приладить, - она мечтательно поглаживает рельефный металл, изображающий звездочку. Лицо, усыпанное старческой гречкой, будто даже разглаживается от морщин на несколько коротких мгновений.

Затем мы ненароком посещаем Фредрика, худосочного музыканта средних лет. С ним я тоже провожу беседу, в течение которой заручаюсь его обещанием выступить в трактире уже сегодня вечером. А потом…

Потом где-то на краю деревни раздается отчаянный женский крик. Затем еще один. И еще… И вот уже, мимо нас, задрав разноцветные сарафаны выше колен, мчится стайка визжащих женщин. За ними бегут голосящие дети. Мужчины дают деру молча, таким образом сохраняя некое подобие достоинства.

Я растерянно поворачиваюсь к Марии, хочу спросить, что происходит, и враз немею, увидев ее искаженное лицо.

Она смотрит в небо за моей спиной, и часто дышит, дрожа от страха.

Затем хватает меня за плечо и тянет куда-то…

Прежде, чем припустить за ней, задираю голову вверх, и вижу… Дракона, парящего в облаках! Самого настоящего. С пастью, свирепо разинутой, с шипами, торчащими по периметру шеи, с чешуей, отливающей на солнце сталью и крыльями, такими огромными, что тень от них ложится сразу на десяток домов.

Я несколько лет выступала в цирке, и чего только не навидалась! Иллюзий, фокусов, монстров на сцене… Если и научилась чему-то, так это отличать подделку от реальности! И сейчас вижу отлично, что дракон - не иллюзия.

Настоящий, стопроцентный монстр.

Несмотря на слабость, как могу спешу за Марией. Та тоже, хоть и хромает, быстро движется вместе с толпой к крупному, каменному зданию.

Теперь понимаю, почему жители ищут спасения именно здесь. Камень сжечь гораздо сложнее.

Мы вливаемся внутрь вместе с остальными напуганными жителями деревни, и, прижавшись друг к другу, сидим в укрытии, за считанные минуты набившемся людьми под завязку.

Здесь темно и тихо. Слышится учащенное, людское дыхание да чьи-то судорожные всхлипы.

Мария по-прежнему держит меня под руку. Ее глаза закрыты, пока она беззвучно шевелит губами. То ли молится, то ли выговаривает заклинания. Сколько времени мы так сидим — понятия не имею. Может, пять минут. Может, пол часа. Может, час.

– Пронесло!
– вдруг раздается звонкий крик мальчишки, выглядывающего в дверную щель.
– Улетел, перевертыш окаянный! Не спалил ничего, тварюга!

По помещению проносится всеобщий стон облегчения.

Кто-то радостно хохочет. Хотя смех сейчас звучит дико и неуместно, я понимаю того, кто смеется.

Я бы тоже была не прочь выплеснуть свои эмоции, однако изо всех сил держу себя в руках, чтобы не выглядеть безумной.

Сижу и обдумываю неутешительные выводы.

Теперь уже ясно, что попала я не к староверам, а в совершенно другой мир. И тело у меня тоже, кажется, чужое. Наверно, отдали мне самое неприглядное, когда их раздавали в небесной канцелярии.

– Вот ты где!
– раздается вдруг знакомый хрип прямо в ухо.
– Пора возвращаться домой. Роздых окончен, коза.

Глава 4

Несколько теплых слов от Марии, ее короткие объятия, и вот уже я, ковыляю за жадным до власти грубияном. Тот тяжелой поступью шагает впереди, то и дело бросая через плечо:

– Шевелись давай! Хватит болезную корчить! Из-за тебя мне пришлось разориться на кухарку. Думал, и сегодня ты проваляешься дурындой… У-у, знал бы я... Повезло тебе, никчемной!

Пока мужчина ворчит, я иду молча. С трудом за ним поспеваю. Ноги переставлять становится все тяжелее.

Твержу себе, как заклинание: доберусь до дома и передохну.

Однако переступив порог трактира, мысли об отдыхе отступают сами собой. Мне кажется, я попала в ад кромешный. В общем-то, это и есть настоящий ад для такой чистюли, как я.

Когда я была здесь в последний раз, то думала только о том, как отсюда удрать. К тому же, свет от керосиновой лампы скрывал многие недостатки.

А сейчас яркое солнце бьет в оконца и честно, без прикрас демонстрирует высокие, в паутине, потолки, грязные столы с присохшими остатками пищи, каменные плиты на полу, в которых, похоже, намертво въелась грязь. В целом, ощущение такое, будто я зашла в общественный туалет самой дырявой дыры в мире.

Для своей задумки мне необходимо превратить это место к вечеру… хотя бы в чистое. А если успею, то в уютное. Еще мне надо будет сбегать за керосином и подготовить инвентарь для выступления. Все эти мысли одной строкой пробегают в сознании, когда я поворачиваюсь к суровому «дяде», засучив рукава.

– Где тряпки, ведра, веник, вода?

– Ты опять под болезную косишь? Думаешь, поможет...
– начинает тот, но, видимо, что-то читается в моих глазах, потому что на полуслове боров замолкает и тычет в дальний угол помещения.

Там я нахожу все необходимое для уборки и последующие часы, как заводная, подметаю, мою, скоблю, снова мою. Щедро поливаю водой единственные деревянные предметы в помещении - столы и скамьи. Чем больше жидкости в себя впитает древесина, тем меньше шансов останется на случайное возгорание.

В результате моих стараний, помещение потихоньку обретает нормальный вид. Конечно, это место далеко от привычных мне стандартов, но, по крайней мере, оно больше не вызывает отвращения.

Параллельно с уборкой, посматриваю за перемещениями «дяди».