Драконья оспа

Ещё… немного…

Бесконечно долгая секунда, будто замершее время… И разрешение. Потряхивающее тело и чуть ли не выворачивая наизнанку душу. Оставляющее после себя напрочь сбитое дыхание и струящееся по венам счастье.

Юрка, задыхаясь, перекатывается на спину. Его грудная клетка очень с сильно поднимается и быстро опадает. Висок касается Олиного плеча. У которое перед глазами ещё плывут красно-жёлтые пятна. И тело — очень ленивое. Просто эталон лени. Тем не менее движения хватает, чтобы перекинуть руку и накрыть Юркино плечо. Которое под её ладонью неспешно успокаивается. Он дышит уже спокойнее. Наверное, блаженно закрывает глаза. И неуклюже переваливается на бок. Лицом к Оле.

Теперь он — чуть ниже. Глаза закрыты, а нос щекочет дыханием предплечье. И можно обнять его уже полностью. И почувствовать, как спокойная уже рука в ответ ложится на талию. Юрка прижимается ближе. И Оля утыкается подбородком в мокрую макушку.

Ночь укутывает их в одеяло тишины. Из которого совсем не хочется выбираться. И узнавать, сколько же времени осталось до рассвета. Который для кого-нибудь может стать и последним.

Глава 17. Яблоки кислотно-витаминного цвета

— Худая вроде, а вен нету, — через слой медицинской маску, по виду будто залитой зелёнкой, проворчала медсестра.

— За худую — спасибо, — флегматично отозвалась Ольга, уставившись взглядом в невыносимо сероватый и чистый потолок. Цвет его был подобран так, чтобы малейшая точка превращалась в катастрофу — на чёрном ведь грязь заметна даже больше, чем на белом. И ни малейшей точки на ровном и холодном потолке не было. Оля с тоской припомнила муху, беззастенчиво бродячую по подоконнику. В это помещении за такое кого-нибудь непременно расстреляли бы. Потому что это — почти операционная.

Лёжа на очень неудобной каталке, она безвольно опустила руку через край и почувствовала себя куклой. Не Барби — куклой Вуду. В которую тоже беззастенчиво совали иголки все кому не лень.

Наверное, медсестра всё же немного кокетничала и принижала свои способности искать вены, потому что катетер в вену загнала так быстро и ловко, что Оля не сразу сообразила, что за синий самолётик торчит у неё на сгибе локтя. Что ж, уже хорошо… Или в медицине хорошая примета — это когда сначала ничего не получается? Считается ведь, что лучшая дорога — которая в дождь. Кстати, с утра накрапывало. Но Оля из принципа не стала брать с собой зонт. Даже если замочит, то что? Юрка, кстати, тоже не стал. И был вроде бодр и спокоен. Его в операционную уже увезли.

Оля только в общих чертах представляла, что с ними там будут делать — разум всегда отказывается глубоко воспринимать пугающую информацию.

Что-то вроде прямого переливания крови со всякими приблудами, наркозом и отслеживанием, чтобы дыхательный центр мозга не отключился… Иногда проще ничего не знать о процессе. Чтобы лишний раз не себя накручивать. А то Оле уже кажется, что дыхание её стало каким-то не таким. А если бы она знала ещё и о возможном невыходе из наркоза, спонтанной остановке сердца или риске впасть в кому? Ещё она когда-то давно читала страшную историю про вирус, от которого организм умирает, а мозг — нет. И, оставаясь живым, чувствует всю боль. И всё, что с ним происходит. И остаётся в тёмной безысходности, сохраняя возможность думать и всё понимать. Что дальше — без вариантов и будет только хуже…

Н-да… Вот бы Оле так валентность металлов запоминать, как это…

Хорошо, что её уже подхватила за ножной край каталки другая медсестра и ловко толкнула к раскрытым белым дверям.

Круглый свет от белой инопланетной лампы отпечатался на сетчатке, а движения докторов выглядели спокойными и размеренными. Хотелось думать, что они-то понимают, что делать. Хотя как можно понимать, как правильно резать человека?! Ладно… Ладно… Спокойно.

Оля скосила глаза в сторону и, краем уха слыша монотонные переговоры врачей между собой, увидела Юрку. И не сразу узнала.

Уже в маске и искусственном сне. Голый по пояс. Наверное, и ниже тоже голый — но за простынёй не видно. Сердце от непонятного чувства сжалось, и стало не очень страшно. В конце концов, она здесь не одна. И даже вроде бы делает важное дело. Правда, вынужденная пассивность этого делания немного напрягает и заставляет нервничать. Подскочившее ведь давление не помешает процессу?

На Олю, наконец, надели прозрачную маску с неприятным запахом и велели считать обратным счётом от десяти. Хорошо, что она такая умная и знает, что такое обратный счёт. Жаль, правда, что так и не досчитала, застряв примерно на семи.

***

Бывают такие вещи, которые просто разглаживают что-то на сердце и заполняют светом. Такие, как например этот сад. Или парк? Кто его знает, и какая разница. Просто Оле нравится ходить по очень аккуратным тропкам, дышать сладким ароматом цветов и греться пушистым теплом, окутывающим всё насквозь.

В огромном сероватом амфитеатре читали какую-то лекцию, которой совсем не мешала спокойная, но громкая карусельная мелодия — вон там искусственные пони бегают по кругу под зелёным шатром и огоньками. А совсем рядом — непереносимо синяя линия моря, отделённая от розового песка белыми барашками пены. Цикады, оживающие в самую жару, весело запели свои монотонные песни. А по густому слою травы тёмной тенью прошёлся ветерок, обдувающий теплом лодыжки. Музыка карнавала стала отступать.

Наверное, это и есть идеальный мир.

Оля вдруг ощутила себя счастливой. Окончательно и бесповоротно. Красота мира, чёткостью линий отразилась перед глазами и въелась в мозг настолько сильно, что сердце замерло. И стало каким-то большим. Очень большим. Настолько, что грудная клетка стала для него мала.

Оля вдохнула поглубже, и воздух сладостно прокатился до лёгких. И сама Оля стала очень лёгкой. Настолько, что захотелось воспарить. А ведь и можно!

Разведя руки в стороны, Оля с восторгом почувствовала, как поднимается над землёй. Оказывается, летать совсем не сложно! И почему она раньше так не делала? Очень высокий и раскидистый ясень со множеством длинненьких серёжек стал не таким высоким — Оля уже с ним поравнялась. Ещё немного, и она станет выше. А свежая тень всё путается среди листьев…

Оля уже почти наверху.

И тут в груди что-то дёрнуло и потянуло — как если бы она была к чему-то привязана за солнечное сплетение, а теперь эта верёвка натянулась. Стало не то, чтобы больно… Грустно. Словно вся тоска мира собралась у Оли в груди. Как с такой вообще можно жить? А перед глазами резко возник образ.

Чёрно-белое фото, которое иногда передаёт всё, что нужно лучше, чем цветное. На нём — Юркино лицо. Чуть помоложе, чем привыкла Оля — наверное, что-то вроде старших классов. Та же лёгкая улыбка. Те же чуть прищуренные глаза. Светлые волосы, аккуратно обрамляющие лицо. Разве что щёки на нём чуть попухлее. И взгляд наивнее.

От этого взгляда ей захотелось плакать. Хотя вроде бы ничего особенного, просто картинка. В сероватой, будто стальной дымке. Которая наверняка скоро рассеется. Но воздух вокруг перестал быть таким лёгким и приятным. И тело стало тяжелее.

Чтобы не разорвать себе грудь тоской, Оля начала опускаться вниз, то ли усилием воли, то ли физически. По мере снижения боль становилась меньшей. Пока очень медленно и плавно она окончательно не опустилась на земную твердь.

Там её за руку держал парень. Описать детали его облика она бы не смогла — перед ней будто стоял воздух, мешая восприятию. Или дрожало всё вокруг. Или весь парень. Только ярко-жёлтая рубашка стояла перед глазами. И волосы, и причёска чем-то напоминали Незнайку из сказок Носова. Но это был не Незнайка, а кто-то чужой.