Драмы для 6-7 актеров

АЛЕКСАНДР. (Снова садится.) Ну, хорошо, не смею отказывать даме. (С недоброй улыбкой.) Что вам прочесть – свои стихи или чужие?

АННА. Неважно, лишь бы они были хороши.

АЛЕКСАНДР. Тогда, если вы не против, я прочитаю вам стишок одного моего приятеля.

АННА. А почему бы вам не прочитать что-нибудь свое?

АЛЕКСАНДР. Мои стихи настолько плохи, что я никогда бы не осмелился читать их такой тонкой ценительнице поэзии, как вы.

АННА. Не могу понять, вы насмехаетесь надо мной или просто кокетничаете.

АЛЕКСАНДР. Ни то, ни другое.

АННА. Что же вы хотите мне предложить?

АЛЕКСАНДР. Коротенькую эпиграмму. Правда, довольно фривольную. Вас это не будет шокировать?

АННА. Если она не выходит за правила хорошего тона, то почему я должна быть шокирована? Я не барышня шестнадцати лет.

АЛЕКСАНДР. Очень хорошо. Тогда слушайте.

Анна с улыбкой готовится слушать галантное стихотворение. Однако по мере чтения стиха улыбка сходит с ее лица и заменяется ледяным выражением.

Иной имел мою Аглаю

За свой мундир и черный ус,

Другой за деньги – понимаю,

Другой за то, что был француз…

(С притворным смущением.) Извините, сударыня, не помню продолжения.

АННА. (С холодной вежливостью.) Очень жаль. Постарайтесь его потом вспомнить и передать мне, чтобы я могла занести это милое стихотворение в свой альбом. Можете сделать это через мою маленькую кузину, с которой, кажется, вы состоите в тесной дружбе. Ей это тоже будет интересно.

АЛЕКСАНДР. Я вижу, вы на меня рассердились.

АННА. Вы прочитали непристойные стихи едва знакомой вам женщине и ждали от нее восторгов?

АЛЕКСАНДР. Вы просили меня прочитать какие-нибудь стихи, и я это сделал. Чего еще вы от меня хотите? Чтобы я воспевал вас в изысканных сонетах? Вы красивы, вы божественны, вы превосходите прелестью Лауру, но я недостоин быть вашим Петраркой.

АННА. Я не понимаю, почему я еще продолжаю с вами разговаривать. Я и вправду поражена – бесстыдством, с которым вы меня осмеяли.

АЛЕКСАНДР. Поверьте, я и думать не мог, что этот стишок может вас хоть как-то задеть.

АННА. Конечно, не думали. Вы просто тактично дали понять, что я вешаюсь на шею любому встречному.

АЛЕКСАНДР. Помилуйте, речь шла об Аглае…

АННА. (Прерывая.) Разумеется. Об Аглае. Конечно, не об Анне. Я бы могла сделать вид, что вы прочитали эти стихи ненамеренно, и что они меня не касаются. Однако я не хочу притворяться, что ничего не поняла. Вы хотели меня оскорбить, и сделали это очень ловко.

АЛЕКСАНДР. Мне очень жаль, что вы приняли эту шутку на свой счет.

АННА. Ваши шутки нескромны. Для вас не существует честь женщины.

АЛЕКСАНДР. Для меня честь женщины существует, если она существует для нее самой. Разумеется, к вам это замечание не относится.

АННА. Спасибо за откровенность, с которой вы выказываете мне свое презрение.

Я бы не хотела находиться с вами в одном обществе.

АЛЕКСАНДР. Я понимаю. Рядом с вашей красотой моя уродливость будет еще более бросаться в глаза и оскорблять ваше эстетическое чувство.

АННА. Вы, должно быть, дуетесь на меня за то, что в разговоре с тетушкой я довольно бестактно отозвалась о вашей наружности, и теперь мелочно мстите. Очевидно, вы придаете слишком большое значение внешности, чтобы настолько обидеться. Я же, со своей стороны, ценю внешность намного ниже таланта и была бы искренне рада нашей дружбе.

АЛЕКСАНДР. О какой дружбе вы говорите? Вам просто скучно, и вам нужен шут, который бы вас развлекал в этой деревне, читал вам чувствительные поэмы и писал в ваш альбом льстивые стишки.

АННА. Как вы грубы! А помните, как тогда, при встрече в Петербурге, вы вертелись возле меня и пытались привлечь мое внимание неуклюжими комплиментами вроде «Est-il permis d'^etre aussi jolie?» – «Ах, разве можно быть такой красивой!»

АЛЕКСАНДР. Я эти комплименты, конечно, забыл, но, раз вы помните их спустя столько лет, значит, они были не такими уж неуклюжими.

АННА. Я их забыла бы, если бы они не были столь смешны.

АЛЕКСАНДР. Конечно, смешно было выслушивать комплименты от какого-то жеманного карлика. Вот и сейчас вас влечет ко мне не склонность, а тщеславие и любопытство. Тогда, в Петербурге, вы и замечать меня не хотели, а теперь, когда я приобрел некоторую известность, я вдруг стал вам интересен.

АННА. Да, не скрою, пока я вас не встретила, вы были мне интересны. Но теперь, когда я вас узнала, этот интерес пропал.

АЛЕКСАНДР. (Насмешливо.) Мне очень жаль.

АННА. Чего вам жаль? Ведь я для вас лишь удобный объект для язвительных насмешек. Еще бы! Полуразведенная жена комичного старого мужа, легкая, почти бесспорная добыча первого встречного. Смешно, правда? Особенно вам, чьи похождения известны всему свету. Но я не прикидываюсь святой. Да и зачем вам добродетельная женщина? Чтобы эту добродетель развращать?

АЛЕКСАНДР. Сударыня, действительно меня не очень привлекают женщины, которые своими стыдливыми глазами робко ищут мужчину, который помог бы им упасть. (С иронией добавляет.) Но вы ведь к ним не принадлежите, не правда ли?

АННА. Я знаю, мужчины не уважают доступных дамочек. Но ведь вам не нравятся и неприступные. Входить в крепость без боя неинтересно и не тешит вашего тщеславия, но безрезультатно осаждать ее годами скучно.

АЛЕКСАНДР. Я смотрю, вы хорошо знаете вкусы мужчин.

АННА. А вы, как поведал мне Алексей, очень хорошо знаете женщин. Очевидно, вы много раз имели случай их изучать, причем на весьма близком расстоянии. Вот почему вы решили, что вправе давать мне уроки благонравного поведения.

АЛЕКСАНДР. Сударыня…

АННА. Нет, уж дослушайте. Вы считаете меня легкомысленной, если не сказать хуже, потому что до вас дошли слухи о моих связях. Но я и не намерена их отрицать и скрывать. Мой муж старше меня на тридцать пять лет, он грубый солдафон, невоспитанный и необразованный. Мне навязали этого генерала, когда мне было шестнадцать лет. Я его не любила, никогда не полюблю и вовсе не считаю себя обязанной хранить ему верность. Я не собираюсь погубить свою жизнь и молодость из-за боязни сплетен женщин, куда более развращенных, чем я. Вы, «певец свободы», не понимаете во мне главного: я хочу быть свободной и буду свободна!